Мэгги Робинсон - Любовь и верность

Алек понял, когда это произойдет, и помогал ей. Его пальцы заменили ее руку, и теперь она действительно закричала – в этом не было сомнения. В самом конце Алек изящно вышел из нее и излил свое семя на простыню, а Мэри содрогалась в конвульсиях под ним. На его лице застыла маска блаженной агонии, и Мэри спросила себя, было ли на ее лице такое же выражение.

Дикое. Первобытное. Чистое.

Алек наблюдал за ней – Мэри видела это из-под полуприкрытых век: она приоткрыла глаза, когда ей стало казаться, что больше она не выдержит. Его черные очи сверкали, его губы растянулись в беспощадной улыбке, как будто он – гордый и замечательный демон.

У него было полное право испытывать гордость. Их встреча оказалась далеко не просто образовательной. Она получила неземные ощущения, особенно в конце. Признаться, Мэри хотелось бы повторить урок, причем как можно скорее, если он не забыл о необходимости сердиться на нее за обман.

Впрочем, сейчас, судя по виду, Алек не был сердитым. Его лицо прояснилось, губы слегка приоткрылись, когда он пытался перевести дыхание. Мэри постаралась как можно осторожнее прикоснуться к его щеке, поросшей щетиной.

– Спасибо тебе, Алек, – прошептала она.

– Это я тебя должен благодарить. Ты уверена, что с тобой все в порядке? Тебе не очень больно?

– Все чудесно. Честное слово. – Правда, теперь, когда его восхитительные толчки прекратились, Мэри могла признаться, что она все же чувствует что-то.

Должно быть, на ее лице появилось выражение неуверенности. Соскочив с кровати, Алек направился в ванную и вернулся оттуда со стаканом теплой воды и полотенцем.

– Лежи спокойно, а я обо всем позабочусь, – проговорил он.

– Я же сказала тебе, что со мной все хорошо! – Но, опустив глаза, Мэри увидела пятна крови на своих бедрах и почувствовала головокружение. Она не раз бинтовала ссадины своих племянников и видела столько мясных туш, что этого хватило бы на всю жизнь. Но почему вид следов потери собственной невинности смутил ее?

– Не двигайся! Боже, прости меня, Мэри!

– Н-не извиняйся, все хорошо.

Алек очень нежно и осторожно тер и похлопывал ее, стирая влажные следы недавней близости. Вид у него был мрачный и виноватый, и Мэри захотелось ободрить его.

– Я же сама просила об этом, Алек, – сказала она. – Все было замечательно. Правда, замечательно, хотя этого слова явно недостаточно. Надо посмотреть подходящее в словаре.

– Я был груб. Посмотри на себя – ты же как фарфоровая статуэтка. И взгляни на меня – бык в посудной лавке. Я сделал тебе больно.

– Нет, не сделал! Ну да, сначала было немного неприятно, но потом… Боже! Да ты напрашиваешься на комплименты! Мне не с кем тебя сравнить, но можешь мне поверить: мне очень понравилось. Вообще-то мне бы хотелось прямо сейчас все повторить. – Мэри заставила себя улыбнуться, стараясь не смотреть на окровавленное полотенце.

Одна его бровь дрогнула.

– Прямо сейчас? Ты и впрямь считаешь меня быком. Боюсь, мужчине нужно более одной минуты, чтобы прийти в себя. И я никогда не сделал бы это сразу после того, как ты потеряла невинность.

– Я не теряла ее, – возразила Мэри. – Ты говоришь так, будто я уронила носовой платок или не на место положила перчатку. В конце концов это был всего лишь кусочек кожи – абсолютно бесполезный, как аппендикс.

Алек несколько мгновений смотрел на нее, а затем, запрокинув голову, громко рассмеялся. Таким он нравился Мэри, потому что грозный горец исчез. Ему надо больше смеяться.

И Мэри решила, что приучение Алека Рейнберна к смеху станет ее миссией, пока она находится в Рейнберн-Корте. Им обоим не помешает немного легкомыслия в жизни – хотя бы ненадолго.

– Неудивительно, что ты успешно выдавала себя за свою тетю, – заметил Алек. – Ты мудра не по возрасту, не так ли? Практичная девчонка!

– «Практичная» – это одно из моих имен. Вообще-то оно звучит как Арден, и тебе уже это известно. И я всегда… готова. Спасибо тебе за то, что ты не… – Как выразить свою мысль? «Извергнуть семя» или «эякулировать» звучит слишком научно. – Да ладно… М-м-м… Спасибо тебе. – У нее даже был немецкий контрацептив, добытый хитростью, однако он остался в ящике для чулок в ее лондонском жилище. Собираясь в Шотландию, Мэри нащупала его, но не решилась взять с собой.

Это означало бы признаться себе в том, что она решила: Алек Рейнберн – мужчина для нее, и она готова испытать судьбу. Продавщица из бакалейной лавки и барон? Это смешно. Но, должно быть, судьба узнала о ее страстном желании, и вот она лежит в постели Алека, и он ее ласкает.

– Да, я обычно тоже бываю лучше подготовлен. Внебрачных детей у меня нет, в этом я уверен, – сказал Алек, щеки которого покраснели – как и лицо Мэри. Какой забавный у них разговор. Теперь, когда страсть была удовлетворена, они беседовали как друзья.

– В моем чемодане есть кондомы, – продолжал Алек. Сложив мокрое полотенце, он бросил его на тумбочку у кровати. От него на дереве останется пятно, но ей не хотелось придираться. – Отнесем их в сторожку. Если, конечно, мы туда пойдем. Ты ведь останешься на несколько дней?

Мэри попыталась улыбнуться.

– Ты хочешь, чтобы я осталась? А мне казалось, что ты на меня сердишься, – проговорила она.

– Да, я сердился, – кивнул он. – Не люблю, когда женщины обманывают.

Как Эдит… Алек был смертельно обижен своей женой.

– Отныне я обещаю все тебе рассказывать. Но только не о нашем агентстве – наша работа конфиденциальна.

– Да меня не волнуют эти Берли и все такое. У меня своих проблем хватало, – сказал Алек, снова накрывая ее простыней. – Вот что, мы поцеловались и помирились, так сказать. Тебе холодно? Я могу разжечь камин.

Да, ей было холодно, хотя стоял июнь. Похоже, толстые стены Рейнберн-Корта сохранили в себе зимний холод.

– Но здесь мы не останемся, да?

– Мак все еще украшает для нас сторожку у ворот, – промолвил в ответ Алек. – Я велел ему сделать кое-что особенное. Сюрприз. Но он еще не вернулся.

– Откуда ты знаешь? Может, он вернулся, когда мы… – Нет, не «трахались» – это звучит ужасно.

Но и не «занимались любовью». Это словосочетание придало бы слишком большое значение тому, что только что произошло. Мэри почувствовала, как ее сердце тихонько вздрогнуло.

– Скажи: «Когда мы были заняты», – договорил за нее Алек. – Нет, он взял фургон, и я бы услышал, как он возвращается. Забавно, мы здесь находимся в полной изоляции – или были в изоляции до строительства отеля, так что любой шум был слышен за многие мили отсюда. Знаешь, мой младший брат Ник уверял, что слышит, как птица роняет перо над озером. Мы всегда знали, что родители возвращаются из Эдинбурга или Лондона, и выстраивались рядком на нижней ступеньке лестницы к тому мгновению, когда карета въезжала в ворота. Мама всегда считала, что у нас с ней особая связь.

Алек был совершенно расслаблен и чувствовал себя очень уютно, когда, сидя обнаженным на краю кровати, вспоминал свое детство. Мэри считала Алека великолепным существом, бо€льшим, чем сама жизнь, если можно так сказать об обычном живом человеке. У него были широкие плечи и развитая грудь с рельефными мускулами, слегка поросшая черными шелковистыми волосами. К ее сожалению, одна рука Алека покоилась на его чреслах. Мэри тихонько охнула, увидев каплю своей крови на его бедре.

Схватив полотенце, она нерешительно провела им по его ноге. Алек опустил глаза и забрал у нее полотенце.

– Черт! О чем только я думаю? Нам надо принять ванну.

– В-вместе? – Почему она стесняется этого, ведь то, чем они только что занимались, должно на века сохраниться в тайне!

– Да ты просто неугомонная! Нет, моя любовь. Моя ванна маловата для двоих, так что, боюсь, мы там приклеимся друг к другу, к тому же, думаю, Эван никогда мне этого не простит. Он где-то поблизости. Ты с ним познакомишься, если, конечно, захочешь. Он скромный парень, чего я не могу сказать про Ника, где бы он ни был. Неугомонен, как ветер, вот он каков.

Алек взволнованно говорил про братьев – он их любил. Он хороший человек, слишком хороший, чтобы прожить жизнь только в их компании, слушая рассказы про то, как птицы роняют перья в озеро.

«Довольно!» – мысленно приказала себе Мэри. Не стоит портить этот день мыслями о любви. Что для нее хорошего, если она полюбит лорда Алека Рейнберна?

Оставив Мэри в ванной, Алек быстро оделся и спустился вниз, в библиотеку. Он не собирался раздумывать о том, что только что произошло и, как он надеялся, произойдет снова. И снова.

А может, еще раз до того, как он утром во вторник посадит ее в поезд.

Или в среду.

Он должен сердиться на Мэри Ивенсон. Быть в ярости. Она и ее тетка обвели его вокруг пальца – черт, да они четыре года обводили вокруг пальца все светское общество! Подумать только, отправить девчонку в львиное логово вроде дома Берли с незаряженным пистолетом, стирать грязное белье общества, а также сводить хозяйку с горничной или невесту – с конюхом. Агентство «Ивенсон эдженси» занималось всем этим и хорошо делало свою работу.

И милая, то и дело краснеющая Мэри стояла в центре его деятельности!

Ну, допустим, она не так уж мила. Алек на себе испытал уколы ее острого язычка. Хотя нет, заметил он, недавно они приходились ему по вкусу.

Рухнув на один из диванов с потрескавшейся кожей, он посмотрел в окно. Бен-Враки ответил на его взгляд – голубой и мрачный в послеполуденных солнечных лучах.

Дом был тих, нанятые Алеком рабочие больше не нарушали воскресного покоя. Он начинал испытывать голод, но все съестное, что можно было найти в кладовке, перевезли в сторожку.