Патриция Хэган - Любовь и слава

– Что случилось, Тревис? – очень нежно спросила она. – Пожалуйста, скажи мне.

– Мэрили, – хрипло прошептал он, – прошу тебя, оставь меня сейчас одного. Мне надо подумать.

– Но ты не жалеешь, что у нас будет ребенок? – не успокаивалась Мэрили. – Мне кажется, ты все-таки не хочешь, чтобы я от тебя уехала, Тревис. Знаешь, я зря не соглашалась переезжать на ранчо.

– Мы не поедем на ранчо. Пока.

Она испуганно отдернула руку:

– Не поняла.

– Мы останемся в городе до тех пор, пока не родится ребенок, а потом уедем.

Она опять дотронулась до него, и в голосе ее послышалось облегчение.

– Ты переживаешь за меня, Тревис? Ты остаешься в городе, чтобы я была поближе к доктору. Ты такой заботливый, Тревис! Я люблю тебя.

Он вдруг повернулся и притянул ее к себе. Да, она его любит, он знал это. Она его жена. Ничего не изменилось. И никогда не изменится.

Он уложил ее рядом с собой и начал нежно ласкать ее грудь рукой.

Все то время, пока они занимались любовью, он думал о фиалковых глазах, золотисто-рыжих волосах и той любви, которая теперь была не для него.

Было холодно. Дул ледяной, пронизывающий ветер, и Тревис дрожал, несмотря на теплую рубашку и сюртук. Он стоял на приставной лестнице и обивал досками стену первого из строящихся сараев.

Бросив беспокойный взгляд на северо-запад, он увидел, что оттуда быстро движутся серовато-черные тучи. Будет снег, чертовски много снега! Проклятая зима, думал Тревис, спускаясь с лестницы. Ему так хотелось достроить сарай до наступления холодов.

Шагнув с последней ступеньки на землю, он посмотрел на стоявших в загоне коров. Племенная порода, они стоили уйму денег, и он не собирался всю зиму держать их на улице. Этот маленький сарай, который он восстановил из старых развалин, все-таки лучше, чем ничего.

Он поднял с земли прут и погнал скот за ворота, а потом в шаткий хлев. Тучи бежали все быстрее, и слишком рано стемнело. Благополучно загнав скот под крышу, Тревис направился в дом. Ветер крепчал, и даже ему, сильному крупному мужчине, приходилось с трудом продираться вперед, преодолевая его силу.

Наконец, войдя в дом, он захлопнул дверь и закрыл ее на засов. Радуясь, что заранее запасся дровами, Тревис принялся растапливать камин. Когда с этим было покончено, оставалось только позаботиться об ужине. Правда, он был не слишком голоден. Похоже, у него уже никогда не будет аппетита.

Тревис печально смотрел на потрескивавшие языки пламени и думал о последних месяцах. Он обещал Мэрили до рождения ребенка остаться в Виргиния-Сити, но не смог сдержать своего обещания. Там, в городе, Китти была совсем рядом, и это стало для него непереносимым.

Странно, но Мэрили восприняла известие о его переезде на ранчо спокойно и без скандалов. Он объяснил, что надо все доделать до того, как появится ребенок, и она согласилась, сама оставшись в гостинице, рядом с доктором Уоткинсом. Похоже, это ее вполне устроило. Джон остался с Мэрили, как она и хотела.

Сэм понимал, какие адские мучения испытывает его друг, но сочувствия не выказывал.

– Ты ничего не можешь изменить, – говорил он, – тебе надо беречь Мэрили, черт возьми! Ты сам говорил, что никогда ее не обидишь. Постарайся забыть – ничего другого не остается.

Забыть? Тревис невесело засмеялся. Забыть, как он держал Китти в своих объятиях и ласкал ее теплое послушное тело? Забыть ее бойкий характер? Забыть Китти?

Сэм был еще в городе. Он поправился и часто мотался на рудник, к новым шахтам. Он обещал приглядывать за Мэрили… и за Китти. Но Тревис сомневался, что его друг будет много рассказывать ему про Китти.

За окнами завывал ветер, по стеклам лупили ледяные крупицы снега. В дымоход тянуло сквозняком, отчего пламя в камине стелилось буйными рваными языками. Холодно. Черт возьми, как же холодно! Тревис встал, нашел одеяло и закутался в него.

Скорее бы утро! Если не наметет больших сугробов, он поедет в город за продуктами, проведает Джона… и Мэрили. Он мысленно поклялся, что к больнице и близко не подойдет.

Он представил себе огромную территорию ранчо (это была его земля!), маленький домик и сарайчик для скота. Утром надо будет заехать к Гилберту Саксу, пусть покормит его коров, если Тревис на день-два задержится в городе. Гилберт должен быть здесь. Его жена, тоже беременная, со дня на день ожидала родов, так что далеко от дома он не уедет.

Наконец Тревис с облегчением почувствовал, что веки его тяжелеют. Он покрепче закутался в одеяло, повернулся на бок на узкой койке и стал погружаться в сладкую дремоту. Только бы ему не приснился тот же сон – фиалковые глаза, золотисто-рыжие волосы и роскошное тело, за которое можно и умереть!

Издалека до него донеслись какие-то звуки. Метель, сказал себе Тревис и накрыл голову подушкой, не желая просыпаться. Вдруг он резко сел на постели. Нет, это не метель. Кто-то зовет его. Женский голос.

– Капитан Колтрейн! Пожалуйста, впустите меня! Пожалуйста! Я замерзаю!

Он отбросил одеяло и вскочил с койки. Черт побери, что может делать женщина на улице в такой жуткий буран? Подбежав к двери, он откинул засов, и дверь распахнулась от ветра. Дрожащая женщина, вся в снегу, упала в его объятия.

Он подхватил ее на руки и отнес к камину. Когда пламя осветило золотисто-рыжие пряди ее волос, Тревис тихо охнул:

– Китти! Господи, девочка, что ты здесь делаешь?

Она взмахнула ресницами и испуганно уставилась на него синими глазами. Попытавшись вырваться, она стала отбиваться, поцарапала ему щеку и дико вскрикнула. Он еще никогда не слышал такого крика.

– Эй, ну-ка успокойся! – громко сказал Тревис и, с трудом поймав руки Китти, крепко прижал их к ее бокам. – Это я, Колтрейн. Что случилось?

Она взглянула на него с таким отчаянием, что у него заныло сердце.

– Тебе больно? Что произошло? И что, черт возьми, ты делала на улице в такую метель?

Она повернулась лицом к его обнаженной груди, и тут только Тревис вспомнил, что не одет.

– Э… – Он запнулся и судорожно сглотнул. Только бы не назвать ее Китти! – Доктор Масгрейв, – он придал голосу твердость, – если с вами что-то случилось, пожалуйста, скажите мне об этом. Хотите, я принесу вам выпить? Думаю, глоток виски вам не повредит.

– Да, – проговорила она глухим голосом, – да, да.

Отстранившись, она повернулась к нему спиной и медленно опустилась на пол.

Тревис поспешно нашел бутылку и вернулся к Китти.

– Простите, у меня нет стакана, – пробормотал он, быстро схватил брюки и оделся.

Подбросив в камин еще одно полено, он сел рядом с ней на пол и нерешительно показал на ее мокрую одежду. Поверх белого платья на ней был длинный плащ с капюшоном из синей шерсти. И плащ, и платье были сырыми.

– Может быть, вы разденетесь? А я посушу ваши вещи у камина, – предложил он.

Не говоря ни слова, она встала и зашла ему за спину. Тревис услышал шуршание снимаемой одежды. Ему не надо было оборачиваться. Он знал каждый дюйм этого сладкого тела, знал и на вид, и на ощупь.

Она подошла, одной рукой протягивая ему мокрую одежду, а другой придерживая на себе одеяло.

– Хотите есть? – спросил Тревис. В голове у него шумело. Черт возьми, что она здесь делает? – Правда, мне особенно нечего вам предложить. Я возился с ремонтом и не успел приготовить ужин.

– Я поела у Саксов, – тихо сказала она, – этой ночью я принимала роды у Вильямины.

Тревис взорвался:

– Вы хотите сказать, что Гилберт отпустил вас в такую ночь? Да он сумасшедший!

– Это я настояла, – спокойно объяснила Китти, – он хотел, чтобы я осталась, но я думала, что сумею добраться до города. А потом снег повалил сильнее, и я побоялась заблудиться. Я вспомнила, как вчера по дороге к Саксам проезжала ваш дом.

– Вы знали, что я здесь живу?

– Нет, – быстро ответила она. Слишком быстро, подумал Тревис. Наверное, она просто не хочет признаться.

Что ж, ее можно запросто подловить.

– Когда вы стучали в дверь, вы звали меня по имени – капитан Колтрейн. Вы знали, что я здесь живу.

– Да. То есть нет. Я… – Она тряхнула головой, блестящие рыжие волосы упали на лицо. – Наверное, мистер Сакс говорил, что вы живете рядом с ним, я не помню.

Он взял у нее бутылку, заметив, как дрожат ее пальцы. Где же ее обычная самоуверенность? Похоже, она его боится. Почему?

Пытаясь ее успокоить, он криво усмехнулся и сказал:

– Послушайте, док, простите меня. Тогда, в больнице, я вел себя грубо. Наверное, дело в том, что я не привык к женщинам-врачам. Вообще в ту ночь я был не в себе. Черт возьми, я думал, что Сэм не выкарабкается.

Она судорожно вздохнула.

– Ничего, все нормально. – Она отвернулась к окну. – Интересно, когда это кончится? Мне надо ехать.

– Вы в своем уме? – прорычал Тревис. – До города часа три езды при хорошей погоде. Нет, я вас никуда не отпущу! Вы останетесь здесь.

Она обернулась к нему, и Тревиса охватило знакомое желание утонуть в этих ясных фиалковых глазах.

– Мне кажется, это не совсем прилично, капитан Колтрейн.

– О каких приличиях вы говорите? – Он засмеялся. – Речь идет о вашей жизни! Не бойтесь, я вас не трону.

Китти виновато опустила голову.

– Простите, – пробормотала она, – я не имела права сомневаться в вашей порядочности джентльмена.

– Я не джентльмен, – откровенно сказал Тревис, вспомнив, что когда-то очень давно уже говорил ей эти слова, и быстро добавил: – Но к дамам я отношусь уважительно.

Она принялась возбужденно говорить. Он понял, что ей просто надо сгладить разговорами возникшую между ними неловкость.

– Простите, что я вас разбудила. Вы ведь спали, правда? Я долго стучала в дверь и звала вас, прежде чем вы подошли. Такой жуткий ветер! В Неваде бывают суровые зимы. Конечно, мне надо было остаться у Саксов, но я хотела вернуться в больницу. Ночью там больше всего работы. Вы даже не представляете – к нам привозят людей с огнестрельными и ножевыми ранениями. Такое впечатление, что их подобрали на поле боя. Наверное, в Виргиния-Сити скапливаются самые отбросы общества. Приезжают в поисках серебра, золота… приключений. Я знаю, там есть и хорошие люди, но хулиганов гораздо больше. Правда, раньше было еще хуже. Сейчас искатели приключений двинулись дальше.