Первое время Тревису нравилось бродить по окрестностям. Это отвлекало его от грустных мыслей. А они нахлынули, как только выяснилось, что Тревису придется исполнять обязанности шерифа, скажем так, да и то если возникнет необходимость. До сих пор его услуги не потребовались, так что свободного времени было предостаточно. Поначалу прогулки вдоль побережья, окруженного скалами со множеством бухточек и пещер, воспринимались Тревисом как приключение. В некоторых местах горы вонзались в небо прямо из морских глубин. Тревис постепенно научился распознавать разные породы деревьев, встречавшихся ему в этих лесах, – красное дерево, дуб, сосна, кедр, железное дерево, атласное дерево и палисандр. Некоторые из них он видел впервые и очень сомневался, что когда-нибудь увидит вновь. В одном засушливом месте Тревис заметил кактусы и крохотное деревце под названием «карликовый шип».

Да и местная еда не была ему противна. «Дири ет джонджон» – своеобразное варево из риса и жареных черных грибов – подавали с луковым соусом и пряными травами. Соус назывался «ти малис». Это блюдо было особенно вкусным. Повсюду в великом множестве росли дикие тропические фрукты, но местные крестьяне чаще всего питались рисом и бобами.

Так со все еще закрытыми глазами размышлял Тревис. Соломенный матрас по-прежнему покалывал ему ягодицы. Можно было бы встать и поесть немного бобов с рисом, а потом побродить по пещерам или же зайти в лес и там насквозь промокнуть под непрекращающимся дождем. А чуть погодя напиться рома и закончить день в постели Молины.

Молина. Господи, она по-настоящему красивая! Конечно, все здешние девушки за редким исключением красивы. Но в Молине было что-то особенное. Кожа у нее была черная и гладкая, а тело такое нежное и гибкое, что мужским пальцам просто не терпелось поскорее до него дотронуться. Глаза у Молины были цвета кофе, и их обрамляли густые шелковые ресницы. Но, Боже правый, когда Молина впадала в свойственные ей приступы ярости, эти глаза могли излучать ненависть.

Вне сомнений, предки Молины были рабами из Африки, которых привезли сюда, чтобы вытеснить местное племя под названием «араваки». Это племя в XVII веке истребили испанцы. В течение многих лет хозяева вступали в смешанные браки, и таким образом получились мулаты. Людовик XIV объявил их свободными.

Как полагал Тревис, африканская кровь Молины была смешана с французской и испанской. А возможно, даже и с английской. Молина была темнее, чем большинство других жителей этих островов.

Тревис медленно выдохнул. Проклятие! Он вовсе не собирался связываться с ней, но какой мужчина способен долго обходиться без женщин?! К тому же как еще можно убить время, если не пить и не заниматься любовью? И как назло Сэма не было рядом. Будь все проклято, каким образом мог он знать, что Сэма пошлют от другого комитета в Санто-Доминго?

Тревис не очень хорошо помнил дорогу из Голдсборо в Вашингтон. Когда он сел в этот проклятый поезд, то был в стельку пьян. Пил и тогда, когда с поезда сошел. А Сэм всю дорогу предлагал ему горячий кофе и твердил, что, если Тревис не протрезвеет, его придется ссадить. А Тревису было все безразлично. Ему хотелось только одного – чтобы это забытье длилось вечно.

Каким-то образом он оказался на корабле. А на следующий день подошел один из членов комитета и сказал, что все – пора наконец протрезветь. И Тревис с ним согласился. Тем более что чувствовал он себя как в аду и никак не мог вспомнить, когда ел в последний раз. Придя в себя, Тревис первым делом отправился на поиски Сэма. И только тут он узнал, что его друг плывет на другом корабле в совсем другом направлении.

Тревис почувствовал рядом с собой какое-то шевеление. Чьи-то пальцы осторожно сжали его плоть, и Тревис ощутил, что она твердеет.

– Ты возместишь за прошлую ночь, да? – Голос у Молины был такой же мягкий, как и ее прикосновение. – Ты заставишь Молину ощутить себя настоящей женщиной, потому что ты настоящий мужчина. О Боже, ты такой большой! Никогда раньше я не имела такого большого мужчину.

– Молина, до моего приезда у тебя вообще не было мужчины. И ты это знаешь, – медленно произнес Тревис.

Девственность Молины была для него больным вопросом. Черт возьми, если бы он знал, что она невинна! Но Молина до сих пор продолжала разыгрывать из себя взрослую женщину, очень сведущую и умудренную во всех женских делах. До сих пор Тревису так и не удалось узнать ее возраст. Во всяком случае, ей никак не могло быть «уже двадцать», в чем она ему клялась.

– Только не в это утро, – твердо сказал Тревис. Сжав запястье Молины, он решительно отодвинулся от нее. – В голове у меня такой гул, как от этих проклятых барабанов, в которые стучат каждую ночь. Похоже, я заболел.

– Ты опять выпил слишком много рома, – раздраженно укорила его Молина. – Молина уже устала от своего мужчины, который оказался пьяницей. Ты меня не радуешь. Я думаю, мне надо пойти к мамбо и рассказать ей, как ты со мной обращаешься. А она призовет высшие силы и заставит тебя желать меня всегда.

Тревис невольно открыл глаза и в бешенстве уставился на Молину. Ему стало противно.

– Проклятие! Я ведь тебе уже сказал, что не стану слушать эту твою чепуху про колдовство. Я в такие вещи не верю.

Тревис опустил ноги на пол и вскрикнул, почувствовав под ступнями грязную жижу, просочившуюся с улицы в хижину.

Оглянувшись, Тревис заметил, что сапоги его стоят довольно далеко. Чтобы их достать, нужно пройти чуть ли не по щиколотку в грязи. Брюки были небрежно брошены на пол, и, надевая их, Тревис выругался, потому что они были насквозь мокрые.

– Не надо смеяться над тем, что не понимаешь, – нарушил тишину голос Молины. – Богам это не понравится. Они могут за это наказать. Некоторые люди даже умирали.

Тревис встал.

– Больше я этого слышать не хочу, Молина. Я себя плохо чувствую и иду на улицу, чтобы достать какой-нибудь еды. А когда вернусь, мы во всем разберемся, обещаю.

Вдруг Тревиса качнуло, и он понял, что алкоголь еще не весь из него вышел. Снова опустившись на постель, Тревис прикрыл глаза.

– Я вижу, тебя мутит, Тревис. Молина сожалеет, что была с тобой такой злой. Все потому, что мне так тебя хочется!

– Ну ладно, ладно! – Он потер лицо руками. Черт! Тоска, скука, но, что бы там ни было, больше рома он сегодня пить не будет. Единственное, чего ему хочется, – набить желудок хоть какой-то едой и поскорее заснуть, если получится.

– Ты полежи тут, мой красивый мужчина, а я постараюсь что-нибудь приготовить, чтобы тебе стало лучше.

У Тревиса было слишком мало сил, чтобы ей возражать. Через некоторое время вновь раздался голос Молины:

– Вот. Поешь.

Открыв глаза, он увидел, что она стоит перед ним, держа в руках деревянную миску. На лице девушки сияла улыбка, а карие глаза тепло лучились.

– Это пойдет тебе на пользу. Так сказала мамбо.

Приняв у нее из рук миску, Тревис сдержался, чтобы не отругать девушку за эту мамбо. Потом, попозже, он выберет время и поговорит с ней об этой карге, которая правит в деревне, где живет Молина. Ужасно хотелось есть. Горячая, возбуждающая аппетит еда пахла так, что в животе у него заурчало.

Встречал он эту ведьму всего пару раз, но от одного ее вида ему сразу же хотелось как следует напиться. Старая, жирная да к тому же с каким-то пятном белой краски на черном лице, она походила на ночной кошмар. Как и на всех местных женщинах, на ней была лишь хлопковая юбка, а голые груди свободно висели. Они именно висели, почти до самой талии. У Тревиса это зрелище вызывало отвращение. Не то что прекрасные груди Молины, такие упругие, с восхитительными сосками, похожими на капельки шоколада. Когда-то ему так же нравилось смотреть на обнаженные груди других островитянок. А вот мамбо вызывала тошноту.

Как-то Тревис спросил у Молины, что означают ужасного вида предметы, которые жирная старуха носит на тесемочке вокруг шеи. Молина тотчас же разъяснила, что задавать вопросы о мамбо нельзя. Однако Тревис настаивал, и Молина сказала, что на шее старухи висят зубы. И человеческие, и звериные.

– Странные украшения, – саркастически заметил Тревис. Наверное, предположил он, это какой-то глупый местный обычай, но следует ему только такая ветхая карга, как эта мамбо.

– Это не украшение, – закричала Молина, и глаза ее округлились от страха. – Ты не должен так говорить. Ты ничего не понимаешь в вуду.

Молина произнесла это слово шепотом и с большим почтением. Но Тревис знал, что такое вуду. Для туземцев, таких как Молина, оно означает великую магию. А для него – просто бычье дерьмо. Он знал про вуду еще задолго до приезда на Гаити. В вуду верили многие негры с Юга, особенно в его родном штате Луизиана, так же как в Миссисипи и в Алабаме. Верили они и в зомби – мертвых, тела которых обряды вуду, как считалось, возвращают из царства теней. Как-то Тревис разговаривал об этом с одним негром. Тогда оба они были совсем мальчишками и однажды случайно вместе рыбачили в заболоченном рукаве Луизианы.

Звали того негритенка Лемуэль. Он рассказал Тревису про бокора, колдуна, который обладал злой силой, помогавшей ему призывать смерть на свою жертву. А когда мертвеца закапывали, бокор мог его оживить и превратить в раба.

Вот почему, объяснял негритенок, семья умершего старается похоронить его на таком участке кладбища, который ближе всего к дороге с оживленным движением. Тогда бокору будет трудно незаметно выкопать труп. Тревису в те годы рассказ мальчика показался забавной сказкой. То же самое подумал он и сейчас.

Покончив с едой, Тревис взглянул на Молину, пробормотав слова благодарности. Глаза его задержались на ее обнаженных грудях, таких зовущих. Он приподнялся, накрыл одну из них ладонью и потянул Молину к себе, чтобы дотронуться губами до соска.