Патриция Хэган - Любовь и роскошь

С горечью, ибо история напомнила ему об отвратительном браке собственных родителей, Дрейк заметил:

– Когда отношения складываются плохо, я думаю, люди должны разойтись и пойти каждый своей дорогой, вместо того чтобы жить в аду…

Они расстались… на время. Мне тогда было около десяти лет, – вспомнила Дани. – Как бы там ни было, но причиной послужила не страсть дяди Клода к азартным играм. У меня сложилось впечатление, что он и тетя Элейн все время ссорились. Наконец дядя сказал, что так больше продолжаться не может, и уехал из дома в Париж. Тетя Элейн сказала, что ей совершенно наплевать на его отъезд, потому что дядя оставил ей имение, к тому же она располагала довольно крупной суммой. Но когда до ее ушей дошел слух о его бурной связи с другой женщиной, она забеспокоилась, что он может по-настоящему влюбиться и захочет получить развод. Тетя не являлась гражданкой Франции и понятия не имела, что станет с ней в таком случае. А возвращаться в Америку ей не хотелось.

С интересом слушая Дани, Дрейк быстро вычислил, что, когда Клод де Бонне оставил свою жену и отправился в Париж, там по некоторым предположениям проживала и его мать. Неужели именно так попала картина в руки к графу?

– Прошу, продолжайте.

– Мой рассказ почти завершен, – сказала она, пожав плечами. – Тетя Элейн поехала в Париж, намереваясь убедить дядю вернуться домой и восстановить их брак, и у нее не возникло никаких трудностей в том, чтобы вернуть его себе. Она прибыла туда примерно в то же время, когда умерла возлюбленная дяди, и горе его было столь безутешно, что его вряд ли интересовало, что станется с ним. Именно в это время он начал пить и особенно много играть, не приезжая в имение не только днем, но зачастую и ночью. Уверена, что с того момента их брак превратился в пустой звук.

Дрейк словно окаменел. Неужели это простое совпадение?

– Скажите, – настаивал он, – что говорила ваша тетя о любовнице дяди? Она была богата? Знатного рода?

Дани покачала головой и засмеялась:

– О нет. Судя по словам тети Элейн, совсем не так. Однажды я подслушала ее ссору с дядей Клодом, когда она называла его возлюбленную всякими отвратительными именами… но я отчетливо помню, что она кричала о ее политических убеждениях и положении в обществе, о том, что она анархистка и революционерка.

Дани продолжала рассказ. Поведала Дрейку, что у них с Брианой существовала игра, кому удастся больше выяснить о романе графа. Бриана как-то подслушала, как в пьяном угаре он разговаривал сам с собой, вспоминая о своей любимой, о том, как потрясающе красива она была. Торжественно, с пафосом Дани процитировала:

– Ее глаза были голубыми, как яйца малиновки… – Она замолкла, приложив руку ко рту, и воскликнула: – О, прошу прощения! Я не имею права смеяться над этим. Он любил эту женщину или по крайней мере думал, что любил, и теперь они оба мертвы… Я веду себя недопустимо. Но в то время мы с Брианой, любопытные маленькие девочки, забавлялись игрой, шпионя за взрослыми.

Дрейк, казалось, не слышал ее полного раскаяния замечания.

– Он когда-либо упоминал ее имя? Дани на мгновение задумалась.

– Нет, не припоминаю.

Дрейк надолго затаил дыхание и, указав на картину, тихо, но твердо сказал:

– Я хочу купить картину, Дани. Назовите свою цену, я заплачу.

– Она не продается, – нахмурилась Дани и затем добавила: – Зачем она вам?

– Воспоминания о России, – улыбнулся он, – хорошие воспоминания. А в вас она скорее пробуждает печальные воспоминания, верно?

Она покачала головой:

– Я оставила прошлое позади. Продать что-либо только из-за того, что оно может вызвать неприятные воспоминания, означает убежать, спрятаться от прошлого… а мне этого совсем не хотелось бы.

Над входной дверью зазвенел маленький серебряный колокольчик.

Они повернулись, и Дани прошептала:

– Это мадам Мебан. – Она оставила его, направившись навстречу покупательнице, и радушно приветствовала ее.

Дрейк снова сосредоточил свое внимание на «Александровском дворце». Мрачные размышления завладели им.

Именно в это время, по некоторым сообщениям, в Париже жила его мать.

Граф де Бонне имел связь с женщиной, которая умерла в Париже около 1881 года.

В то самое время, когда его мать умерла… в Париже.

Говорили, у возлюбленной графа были глаза голубые, как яйца малиновки.

О цвете глаз его матери тоже можно было сказать подобное.

Графиня де Бонне отзывалась о любовнице своего мужа как об анархистке и революционерке.

Справедливое и совершенно точное описание политических убеждений его матери.

Он начинал понимать, как к графу попала картина «Александровский дворец» и почему он прятал ее вместе с ценными работами. Вероятнее всего, он не знал секрета или ее тайного значения. Для него важнее было то, что она была доверена ему на хранение женщиной, которую он любил.

Этой женщиной, вероятнее всего, была Аннин Михайловская… его мать.

Кулаки его неистово сжимались и разжимались, а глаза горели решимостью.

Необходимо во что бы то ни стало заполучить картину!

Голос Дани прервал его размышления – она говорила с покупательницей о шотландских миниатюрах.

Он находил Дани самой прелестной и соблазнительной из всех женщин. Она любила жизнь, дорожила своим правом радоваться ей, и он, находясь рядом с такой девушкой, ощущал себя молодым и бодрым. Они всегда находили тему для разговора, что, без сомнений, было приятной переменой по сравнению с хихикающими, пустоголовыми барышнями, которые попадались на его жизненном пути. Дани вызывала в нем любопытство и восхищение. Он с уважением относился к ней как к личности и как к другу, не воспринимал ее как очередную любовницу и не думал, что, получив удовольствие, а затем пресытившись, бросит ее ради другой, которая покажется ему более привлекательной. Она значила для него гораздо больше, и, сам не зная почему, Дрейк был абсолютно уверен в том, что они никогда не наскучат друг другу.

Возможно, размышлял он с горечью и печалью, когда тайна будет разгадана, а яйцо Фаберже возвращено правящему царю, Александру III, для того чтобы доказать непричастность отца к революционной деятельности, тогда, и только тогда, он сможет доверять женщинам… и наконец освободится от горьких воспоминаний об обмане и предательстве матери.

Но до тех пор, пока этого не произошло, Дрейк знал: он не может посвятить себя ни Дани, ни какой-либо другой женщине. Ничего для него нет важнее картины, и ничто – или никто – не должно стоять а его пути к достижению цели.

Мадам Мебан купила голубей и попросила посмотреть нашумевшую находку из Монако. Дрейк отступил в сторону, когда Дани пошла показывать картины. Мадам восхищалась, однако по-настоящему не заинтересовалась картинами. Ее внимание привлек чайник из мейсенского фарфора в японском стиле. На этот раз последовало дружеское обсуждение цены, результатами которого остались довольны обе, и счастливая мадам наконец ушла.

Когда дверь за ней закрылась, Дани счастливо вздохнула:

– Простите, но это моя работа.

– С которой вы весьма неплохо справляетесь, – любезно заметил Дрейк. Он подошел к ней и положил руки ей на плечи. – Я хочу остаться наедине с вами, Дани. Только мы вдвоем. Приходите сегодня ко мне, и мы поужинаем. Я знаю замечательного шеф-повара, который приготовит для нас изумительные блюда, а затем пришлет официантов, чтобы они нас обслужили. Как вам нравится идея?

– Прелестно, – признала она, – но неужели вы забыли о неприятной сцене с моим отцом? Если он узнает, что я одна направилась к вам, ярости его не будет границ.

– А разве нужно сообщать ему? Если он спросит, скажите, что мы заказали ужин в каком-нибудь ресторане.

Дани не любила обманывать, однако старомодные взгляды отца не оставляли ей другого выбора.

– Мне бы очень хотелось поужинать с вами, – весело сказала она.

– Отлично, – пробормотал Дрейк, привлек ее к себе и поцеловал.

Терпению Сирила пришел конец. Более двух часов он стоял снаружи магазина, ожидая, когда уйдет Дрейк. Он видел, как тот вошел в магазин буквально за несколько секунд до него самого, и поэтому решил воспользоваться представившейся возможностью и проследить за тем, чем будут заниматься эти двое, не врываясь внутрь, вновь рискуя вызвать раздражение Дани.

Когда она повесила табличку «закрыто» на двери магазина, он подкрался ближе и приник к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как они исчезают через задний ход. Он уже заподозрил, что в корзине Драгомира находились съестные припасы для пикника. Поэтому он незамедлительно поспешил к заднему дворику и, затаившись за мусорными баками, стал подглядывать через маленькую дырочку в кирпичной стене.

И увидел больше, чем достаточно!

Сирил решил, что лучше вызвать гнев Дани, чем оставаться безмолвным свидетелем происходившего. Он знал, что Драгомиру нужна только картина, и поклялся, что не позволит русскому негодяю получить и картину, и Дани!

Сирил открыл дверь и вошел внутрь.

– Добрый день, – объявил он холодно и громко. – Теперь вы не обвините меня в том, что я шпионил за вами?

При звоне висевшего над входной дверью колокольчика Дани и Дрейк отпрыгнули друг от друга, и Дрейк спросил Сирила с плохо скрываемой яростью:

– Пришли что-то купить, Арпел?

– Я знаток, месье, – злобно процедил в ответ Сирил. – Приобретаю произведения искусства для своих постоянных клиентов. Полагаю, вы являетесь коллекционером другого рода. – Он окинул Дрейка презрительным взглядом.

– Поскольку, похоже, мое коллекционирование заинтересовало вас, – весело ответил Дрейк, – мы можем договориться и наедине, без дамы, обсудить все в подробностях.

Сирил приподнял бровь, нервно и недоверчиво рассмеялся:

– Сэр, вы намекаете на дуэль? Дрейк пожал плечами:

– Кто знает, что ждет нас в будущем.