Петр Албычев пояснял Александру Желябужскому:

– Однако в глухих трущобах ясака без аманатов не собрать. Обычай известный. Имаешь лучших из инородцев в заложники, запираешься с ними и ждешь, пока за них дадут выкуп. Однако ухо надо держать востро. Когда ясак принесут, из зимовья выходить нельзя. Меха принимают через бойницы с великой опаской, чтобы копьем не проткнули или стрелой не пронзили. За аманатами в избе тоже глаз да глаз. Сидишь с ними взаперти многими днями, а то и неделями, они притворяются спящими, и тебя в сон клонит. Сколько наших перебили сонными! В таком разе, ежели нет мочи бодрствовать, надо наложить на заложников-аманатов путы, дабы худого над тобой не промыслили. Остяки объясачены давным-давно. Взяты в число, их по всей волости всего тринадцать человек, и ясак они сами давали без аманатства. Но сейчас год голодный, они заартачились. Плачутся, что соболиного промысла у них нет, была в лесах белка и они, сироты, ее ловили и белкой государев ясак выплачивали, а в этом году белка сошла неведомо куда. Пришлось взять аманатов, и то двух лучших взяли, а третьего калеку. – Сын боярский кивнул на чавкающего остяка. – Сидим с ними и еды их любимой припасли. Надеюсь, скоро их выкупят.

Надежды сына боярского оправдались. Около зимовья появились несколько остяков. Они издали перекрикивались с Петром Албычевым, потом один из них получил разрешение подойти к аманатской избе. Сын боярский высунул из узкой бойницы рогатину, остяк положил на нее связку мехов. Албычев втащил меха в избу, осмотрел их и остался недоволен. Он крикнул что-то грозное и выкинул меха наружу. Остяк подобрал связку и молча скрылся.

– Бойко ты болтаешь по-остяцки, – заметил дядя Александр.

– Так мы ж с Пелыма, там полно остяков. Схож их язык с речью вогуличей. Те и другие называют себя манси, сиречь люди. А вот у самоедов иное наречие, мне неведомое. И по-тунгусски ни слова не знаю. Однако освою их язык, как пойдем в поход.

– Жаль, не отпустит меня с вами воевода, – загрустил Александр.

– Такая уж твоя доля! А мы погуляем на славу или головы сложим. Уж как обернется! Однако не пойму, зачем князь-воевода прислал тебя с государыней и ее теткой?

– Велел ждать княгиню Анну. Она приведет остяцкую рать для тунгусского похода.

– Я должен ее встретить и рать осмотреть. Однако княгиня замешкалась. Поедем ей навстречу? Что нам париться в аманатской избе! Ясак принесут не сегодня, так завтра.

Действительно, ясак принесли через несколько часов. Вновь появился остяк и после недолгих переговоров боязливо приблизился к аманатской избе. На рогатину были положены новые меха. На сей раз сын боярский остался доволен их качеством. Осторожно приоткрыв дверь и держа наготове пищаль, он крикнул аманатам, чтобы они выходили из избы. Двое заложников быстро выскользнули из избы и побежали к лесу. Третий остался сидеть в углу, чавкая гнилой рыбой.

– Пошто он не бежит? – спросил Александр.

– За него ясака не дали. И не дадут никогда. Он бедняк. Покалечила его рысь. Только обуза для родичей! Придется его так отпустить. Эй, пошел вон! – крикнул сын боярский.

Покалеченный остяк вжал голову в плечи и крепко обнял здоровой рукой туесок с рыбой.

– Ишь ты! Не хочет! – удивился Александр.

– Знамо, не хочет уходить. Ему любо сидеть в заложниках до лета. А что, милое дело! Тепло, и кормят от пуза!

– Такой тухлятиной! – передернулась Марья, едва сдерживая тошноту.

– Государыня, не суди по себе, – поклонился сын боярский. – Пропадают они этой зимой. Не истерпя голода, собак переели, а иные ясачные людишки своих женок и детей продали в холопы. Для них гнилая рыба великое лакомство. Однако не век же его кормить!

Албычев взял заложника за плечи, легко, как ребенка, оторвал его от земляного пола, поставил на порог избы и дал ему мощный пинок. Остяк пролетел несколько шагов и упал в сугроб, не выпустив из рук туесок с рыбой. Штаны из налимьей кожи лопнули по шву. Придя в себя, он поднялся и сделал попытку вернуться, но сын боярский был начеку и наставил на заложника пищаль. Только после этого остяк неохотно поплелся в лес, прихрамывая и что-то жалобно бормоча.

Утром Албычев уговорил ссыльных выехать из Верхнедемьянского зимовья навстречу княгине Анне. Дядя Иван недолго сопротивлялся, тетка глядела на молодцеватого сына боярского с нескрываемым обожанием и покорно со всем соглашалась, Марья тоже с радостью покинула вонючую аманатскую избу. Они рассчитывали встретить княгиню на следующий день, однако прошел день, миновал второй, но Иртыш был все таким же пустынным. На третий день пути от случайно повстречавшегося остяка они узнали, что княгиню ожидают в Белогорье. После долгого спора решили не возвращаться обратно, а ехать к Белогорью. Тут уж дядя помрачнел. Поездка затягивалась, что могло вызвать гнев князя-воеводы. Албычев успокаивал своего товарища, говоря, что задержка случилась не по их вине.

Всю дорогу сын боярский развлекал опальных рассказами об остяцких князцах, которые раньше были покорны Кучуму, а после его изгнания перешли под руку московских государей. Перейти-то перешли, но при всяком удобном случае норовят изменить. По этой причине им опасались полностью доверять. В окрестностях Сургута правил остяцкий князек Бардак с сыновьями. Бардаковы люди вместе с русскими участвовали в походах на нарымского князя Воню. Также Бардаку было поручено привести под государеву руку кунную и асицкую самоядь. Но он должен был посылать на подмогу своих людей, а самому ему ходить не велели, потому что Бардак не добре укрепился и была опаска, как бы он государевым людям подводу не сделал. И точно, совсем недавно Бардаковы сыновья Кинема и Суета заворовали и погромили государеву казну. Из Сургута против изменников были посланы подьячий Иван Афанасьев и новокрещен Иван Парабельский, которые сумели отбить казну.

– В пелымских вогуличах такая же шаткость великая и измена, как и в обских остяках, – объяснял Петр Албычев. – Когда на Москве началась смута, вогуличи начали толковать, чтобы, выпустоша пелымские города, идти на Пермь и на Русь. Но наш воевода Петр Исленев велел схватить зачинщиков человек с десять и повесить в Пелыме, остальных пороли кнутом. Это их вразумило, но только на время. Взять ту же княгиню Анну. Изменная стрела, а не баба!

Они проезжали островки против Самарской протоки, названной так по имени остяцкого князца Самара, который собрал на битву с русскими восемь подручных ему князцов. Но казакам удалось застать остяков врасплох, спящими без опасения в укрепленном Самарском городке. По остякам открыли огонь из пищалей и убили большого князя и его приближенных. Прочие в страхе разбежались. Марья смотрела на заснеженные холмы, поднимавшиеся над Иртышом. На вершине самого высокого холма белели валы заброшенного Самарского городка.

– Здесь надо поставить ям для ямской гоньбы, – поделился мыслью дядя Иван.

– Место неудобное, – заспорил Петр Албычев. – Самарские горы зело круты и неплодны, и на них болота и озера есть, и камень мелкий, и лес непотребной.

После гибели Самара большим князцом был поставлен кодский князец Алач, явившийся к казакам с изъявлением покорности. Ему наследовал князец Игичей, а после его смерти его вдова княгиня Анна. С ней они должны были вскоре повстречаться. Через три или четыре часа, проехав пятнадцать верст, отряд добрался до Белогорской горы. Поросшая кедрачом гора поднималась над плоским белым пространством двух скованных льдом рек.

– Здесь Иртыш пал в Обь и больше не зовется Иртышом, а только Обью. Ах вот почему остяки замешкались! Кланяются своим скверным истуканам! – крикнул Петр Албычев, указывая рукой на столбы белого дыма, поднимавшиеся из заснеженного леса к небу.

Кодские князьки были крещеными и даже выстроили в Кодском городке храм Живоначальной Троицы с приделом Николая Чудотворца и церковь во имя соловецких угодников. Но князцы были некрепки в православной вере. Священник доносил, что княжеское семейство к проклятым шайтанам мольбу прилагает и в скверное их требище в дар платье и лошадей дает. У кодских князцов имелся семейный истукан – некий Палтыш-болван, который почитался по всей остяцкой земле. Почетнее и сильнее Палтыш-болвана был только Белогорский шайтан. На крутом холме издавна было мольбище большое, куда на поклон шайтану съезжались остяки с низовий и верховий Оби. Здесь стояла древняя богиня, нагая, с сыном, на стуле сидящим. К ней стекались богатые дары. Остяки и вогулы приносили на мольбище часть своей добычи, а кто жалел и не давал дары, того богиня наказывала мучительной смертью.

– Панцирь Ермака Тимофеевича тоже отдали в приклад Белогорскому шайтану, – сказал Петр Албычев. – А потом, когда шайтана разбили, панцирь забрал князь Алач.

Шайтан был повержен при осаде остяками Обского городка. Во второе лето по смерти Ермака из Москвы был прислан полковой воевода Иван Мансуров с сотней ратных людей. Узнав о гибели атамана и увидев, что на берегу Иртыша татарского войска яко песка, воевода не стал испытывать судьбу и поплыл дальше до Оби. Здесь он заложил Обский городок и остался на зимовку. Но спокойно перезимовать не удалось. К острогу подступили шесть остяцких князьков со своей ратью. Бились целый день. К вечеру остяки отступили, а утром принесли одного из своих идолов. Поставив его под березу, остяки кланялись идолу и молили его о подмоге. Во время моления русские пальнули из пушки и метким выстрелом разнесли идола на мелкие куски. Остяки устрашились и бежали прочь.

– Сказывают, Золотую бабу, которой вогуличи поклоняются, тоже прячут в Белогорье, – вступил в разговор дядя Александр.

– Не ведаю и врать не буду, – пожал плечами Петр Албычев. – Когда приплыли казацкие струги, остяки и вогуличи попрятали большую часть своих болванов. И до сего дня многое собрание кумирское спрятано. Видать, Золотую бабу тоже укрыли. Никто толком не ведает, какова она обликом. Одни глаголют, будто баба – это литой Христос, привезенный из греческой земли от Владимирова крещения. Они по невежеству поклоняются ему яко идолу. Иные же глаголют, будто это нагая баба, которая держит в утробе сына и там виден еще один ребенок – ее внук. Впрочем, давненько не слышно про Золотую бабу. Сейчас тут болваны попроще, из железа и меди: Старик Обский и Медный Гусь. Старик вроде водяного, ему устраивают угощение при начале рыбной ловли. У него два жилища. Три года он стоит на Белогорье, а на следующие три года его переносят на остров. Медный Гусь появился совсем недавно, но уже пошла слава, что он знатно прорицает. При нем живут знающие шайтанщики, которые о всяких делах с болваном беседуют. Остяки испрашивают совета у Медного Гуся, и тот чинит им отповедь устами шаманов.