Ник зарделся бы от похвалы, если бы не сознавал, сколь много в ней преувеличения.

— Лесть и игра на струнах благодарности. — Он поднял стакан с портвейном, чтобы сделать еще глоток и заодно скрыть улыбку, которую не мог подавить. — Ваша тактика не отличается тонкостью.

— Она и не должна быть тонкой. Она должна работать. — Уэстбрук, напротив, не считал нужным скрывать улыбку. — Позволь мне назвать Баркли одну-две даты, когда он мог бы прийти в суд и посмотреть на тебя. Если после этого он пожелает встретиться с тобой, ты сможешь сам решить, послужат ли твои обстоятельства препятствием или нет. Ставлю десять шиллингов, что ему это будет безразлично.

— Еще и пари. Потому что лести и воззвания к моему чувству долга оказалось недостаточно.

Но Ник и так собирался сказать «да», и они оба это знали. Кроме возможности сделать политическую карьеру, существовало еще одно преимущество, которое Уэстбрук не стал из деликатности подчеркивать: жалованье, которое Баркли предложил выплачивать.

Чтобы получить место в парламенте, требовалось владеть землей; и земля эта должна была приносить доход не менее шести сотен фунтов в год, или три сотни при избрании от городского округа. Чтобы иметь землю, нужны были деньги. Путем строжайшей экономии Ник сумел кое-что накопить, но этого было очень мало. А с мизерным заработком на судебных делах он не мог отказаться от перспективы честно заработать несколько гиней. Уж раз он «лучший»!

— Очень хорошо, можете сообщить ему мое имя. — В нем боролись противоречивые чувства: страх и надежда. — Но если ему не понравится мое имя и он попросит порекомендовать кого-то другого, я при первой же возможности приду востребовать свои десять шиллингов.

— Естественно. Мы, как всегда, будем рады тебя видеть. — Уэстбрук с победоносным видом поднял стакан и осушил его единым залпом. — Теперь скажи, в какие дни ему лучше всего прийти в суд. До конца этой сессии у тебя есть какие-нибудь интересные дела?


Убедить мисс Розалинду спеть оказалось совсем несложно. Она уже стояла у пианино и переворачивала листы для мисс Беатрис, когда Ник вошел в гостиную. Ему оставалось лишь выбрать место вблизи от них и, когда инструментальная пьеса подошла к концу, попросить исполнить что-нибудь с вокалом.

— Дуэт, если можно, — добавил Ник на тот случай, если девушка решит поручить это своей сестре. — Нечасто доводится навещать семьи, где есть кто-то с музыкальными способностями, чтобы поразвлечь гостей. Здесь же в этом смысле настоящее богатство.

— Все дело в их театральной крови, я уверен. — Уэстбрук стоял у камина, положив локоть на спинку кресла, в котором сидела его жена. — В семье миссис Уэстбрук все играли музыкальные роли с младых ногтей. Сам же я в юные годы жил в страхе, что меня выбросят из церкви за осквернение песнопений.

— Однако кое-какие таланты достались нам и со стороны Уэстбруков. — Мисс Уэстбрук стояла у чайного столика. Ее руки легко летали от чайника к чашке и к сахарным щипчикам. — Подобные вещи порой скрыты в одном поколении, но проявляются в другом. Может, наша бабушка обладала музыкальностью? Или наш дедушка? Мы столько всего слышали о наших родных со стороны Стэнли и почти ничего не знаем о людях, с которыми рос наш отец.

Ник смущенно шевельнулся на диване. Он уже имел возможность быть свидетелем одного из подобных диалогов. Родственников мистера Уэстбрука, как правило, не упоминали, но мисс Уэстбрук время от времени находила тот или иной благовидный предлог, чтобы заговорить о них. Семья отца отказалась от него еще до ее рождения, и все же она, похоже, лелеяла надежды, что когда-нибудь они признают друг друга.

— Насколько мне помнится, мои родители не отличались музыкальностью. — Уэстбрук принял чашку, что подала ему дочь, и сел у камина напротив жены. — Полагаю, моя сестра Элизабет играла довольно неплохо. Но я уверен, что своими талантами вы обязаны своей матери.

Порой Ник наблюдал тень разочарования на лице мисс Уэстбрук, когда затронутая ею тема не получала развития. На этот раз она лишь изогнула брови и философски качнула головой, прежде чем вернуться к своим обязанностям за чайным столиком.

Когда началось по его просьбе исполнение дуэта, мисс Уэстбрук направилась к Нику с чаем. Она с такой плавностью пересекла ковер, что, когда подала ему чашку с блюдцем, чай в его чашке даже не всколыхнулся. Она помнила, какой он любит: черный и несладкий, хотя с момента его последнего посещения прошло уже достаточно времени и в этом доме бывало много других барристеров и студентов юриспруденции.

«Благодарю», — изобразил он одними губами, чтобы не потревожить исполнительниц.

Она ответила ему улыбкой столь же приятной, как и напиток в его чашке, и вернулась к своим обязанностям.

Песня оказалась меланхолической и повествовала о некой благородной даме, которая сохла от любви к одному благородному мужчине. Сестры, насколько мог судить Ник, исполняли ее довольно мило. Он улыбался всякий раз, когда одна из них бросала на него взгляд: вернее, когда это делала мисс Розалинда. Мисс Беатрис, всецело занятая чтением нот и игрой, лениво следила за перемещениями по комнате старшей сестры, разносившей чай.

Будь Кейт девушкой, поглощенной исключительно своей красотой и общественным положением, он не стал бы о ней думать. Хотя он и так думал о ней не слишком много. И уж точно не столько, как в самом начале. Он занимал себя неустанным изучением законов, общением с коллегами и флиртом с авантюрными женщинами, когда испытывал желание пофлиртовать.

А думал он о Кейт Уэстбрук лишь потому, что сквозь личину самодовольства порой просвечивали доброта и глубина. Ее забота о сестре, к примеру. Простодушная серьезность, с какой она обратилась к нему за обедом. И желание подать чай человеку в соответствии с его вкусом. Даже по прошествии трех лет он иногда задумывался, знает ли он ее, хотя иногда казалось, что изучил достаточно хорошо.

Так и курсировала она от чайного столика к дивану, на котором сидел Себастьян с альбомом для зарисовок на коленях, к креслам у камина, где устроились ее родители, к письменному столу на другом конце комнаты, за которым трудилась мисс Виола все над той же работой, которую, похоже, начала еще до того, как он переступил порог этого дома.

Старшая из дочерей Уэстбруков не ходила, а словно парила в облаках с блаженной, едва приметной улыбкой на лице. Отказ ее отца говорить о своей семье как будто ничуть не обескуражил ее. Раз или два их взгляды пересекались, и он ощущал электрический заряд ее радости. Что могло произойти за полчаса, прошедших с обеда, чтобы так изменить ее настроение?

Но довольно. Мисс Розалинда снова смотрела в его сторону, чтобы убедиться, что он одобряет исполнение. На этот взгляд и на это настроение следовало ему реагировать, как и на заунывную песнь, выбранную сестрами для выступления.

К тому моменту, когда исполнительницы добрались до ожидаемого печального финала — молодая леди, поддавшись разрушительному воздействию своего отчаяния, оставила молодого человека, слишком поздно осознавшего цену преданности, которую не замечал ранее, — Ник приготовил добродушную шутку о склонности современных молодых девушек к меланхолии. После еще одного-двух насмешливых замечаний касаемо женского пристрастия к романам ужасов мисс Розалинда обосновалась на диване рядом с его стулом и, забыв о робости, яростно защищала книгу, которую взяла почитать из библиотеки.

— Теперь я советую вам признать свое поражение, мистер Блэкшир, — ввернула мисс Уэстбрук слева от него, подавая сестре чашку чая с молоком. — Может, вы и потратили четыре-пять лет на умение вести полемику, но она столько же лет училась этому за нашим обеденным столом и еще два раза по столько в самой вздорной на свете детской.

— Более того, мистер Блэкшир не читает романов, — подбросила сестре мисс Роуз. — Как только что признался. — Увлеченная сбором аргументов в пользу своего довода, с сияющим лицом, она ничуть не напоминала то немое унылое создание, которое практически сливалось с обоями столовой. — Так что у него нет оснований, чтобы критиковать их.

— И вправду нет. Как ему не стыдно!

Мисс Уэстбрук появилась из-за спины сестры и бросила на него шаловливый взгляд, очень смахивающий на подмигивание.

Несомненно, что-то произошло, что так изменило ее настроение. Возможно, позже ему удастся выведать у нее, что именно. Ответив Кейт улыбкой, Ник снова ринулся в спор ради интереса узнать, как долго сумеет отстаивать свою точку зрения в вопросе, в котором был совершенно не осведомлен.


— Отличная работа, — сказала потом Кейт чуть слышно. Она ждала этой возможности, наблюдая за мистером Блэкширом, пока курсировала между братьями, сестрами и родителями, передавая чашки и расточая похвалы творческим устремлениям, что их охватывали; и когда их гость, извинившись, отошел от заметно повеселевшей Роуз, чтобы подлить себе еще чая, она постаралась встретиться с ним за столиком со сливками, сахаром и тортом. — Не могу не признать, что вы с этим справились лучше, чем это удалось мне. Нет, ваше черное дьявольское варево в том чайнике, что поменьше. В этом — обычный чай, какой пьют порядочные люди.

— Они не сознают, чего лишены. — Ни один из молодых протеже отца не спорил с такой готовностью и даже радостью, как мистер Блэкшир. Вытянув вперед руку с чашкой, он слегка наклонился и, понизив голос, сказал: — В этом не столько моя заслуга, сколько ваша. Я всего лишь следовал вашим инструкциям, попросив ее спеть, а затем занял разговором.

— Нет, вы сделали больше. — Кейт наполнила его чашку и поставила чайник. Слева от нее находилось окно с эркером, смотревшее на Гауэр-стрит; она могла бы отвести его туда, тогда, отделенные от остальной части комнаты пианино, они избавились бы от необходимости понижать голос. — Вы вовлекли ее в спор. Вы не просто заставили ее почувствовать себя нужной, как сделала бы я, но и позволили ей почувствовать себя умной и способной.