– Ты это куда? – с подозрением спросила жена, приподнявшись.

– Не опоздать бы на первый поезд. В Ленинград, конечно. За коляской.

– Вот дурачок, – довольная шуткой, рассмеялась Светлана. – Ложись спать. Утро вечера мудренее.

…Дыма без огня не бывает. И это правильно. Волна сокращений личного состава ВВС докатилась и до нашего полка. Прежде всего, она обрушилась на молодые кадры. Нас выдёргивали по одному, проводили оздоровительную профилактическую беседу об укреплении обороноспособности страны и без лишних разговоров предлагали два варианта: увольнение в запас или альтернативную службу в Ракетных войсках. Всякое инакомыслие отслеживалось как поверхностное понимание текущего момента и политическая близорукость. Столь жёсткие условия диктовались крайним дефицитом времени на проводимую акцию, вошедшую в историю под ёмким названием «миллион двести».

Три четверти офицеров нашего выпуска из Прибылово, Смуравьёво и других авиационных гарнизонов с лётной работой расстались навсегда. В нашем полку строю осталось только девять. Я недоумевал, почему основной удар пришёлся по молодёжи, а руководящий состав остался нетронутым. Видимо, не созрел для осознания государственных интересов?

Но более всего было обидно за тех, кому до пенсии оставалось дослужить год – полтора, а то и несколько месяцев. Этих тоже выгоняли, не считаясь с обстоятельствами. Чтобы уцелеть, остаться в седле, люди шли на всякие ухищрения, вплоть до подсиживаний, оговоров, анонимных доносов. Никогда раньше в авиации не расцветал так пышно и не давал столь обильных плодов принцип « ЧЧВ», человек человеку – волк. Принцип – самый гнусный, мерзкий и чрезвычайно опасный. Как будто какая – то сторонняя вражеская сила специально всколыхнула дерьмо с самого дна аморальных отходов. Меня, как других, на «ковёр» не вызывали, может быть потому, что имел красный диплом, но, как и все остальные, я жил, как будто попал под бомбёжку, уцелеть под которой можно только по воле случая.

В частях стали происходить кадровые перестановки. Вместо исключённых из списков личного состава стали приходить лётчики из других расформированных полков, люди постарше в званиях, и повыше в классной квалификации. Наш знаменитый гвардейский истребительный полк переименовали в истребительно – бомбардировочный, а меня понизили в должности.

В принципе я не возражал. Обидно только, что всё произошло за моей спиной, и о том, что я стал рядовым лётчиком, мне сообщили в финчасти при получении денежного содержания.

В поисках лучшей доли рузья покидали Сиверскую. Володя Романов подался в гражданскую авиацию, Олифиренко завербовали в кадры КГБ, навсегда исчез с горизонта Саша Балабриков.

Натянутые до предела нервы стали сдавать. Взвинченный и раздражённый, я приходил домой, пытаясь обрести покой с любимой. Но Светка меня не понимала. Занятая заботой о будущем ребёнке, она скептически относилась к моим сомнениям и легкомысленно судила о ближайшем будущем. Я злился на это, и наши отношения впервые попали на оселок отчуждения.

Интимные дела тоже не годились ни к чёрту. Светка всё реже и неохотней шла на контакт, агрессия её против моих поползновений всё более обострялась. Теоретически я её понимал, но потребность в женщине не давала покоя. Мне её катастрофически не хватало.

Как – то раз после полётов мой неугомонный техник Витька Шапорнёв, тонко реагируя на моё состояние, плеснул в солдатские кружки неразбавленного спирта, используемого на самолётах для чистки приборного оборудования, без обиняков пригласил:

– Давай, командир, хлопнем, чтобы дома не журились.

Впереди ожидались выходные, и я, поколебавшись секунду, проглотил обжигающую, почти не пахнущую алкоголем, жидкость. Тёплая волна разлилась по всему телу, ударила в голову и отодвинула все проблемы на задний план. Мне действительно стало легче дышать, и жизнь показалась намного проще.

Вечерело. Я неторопливо шагал домой, когда почти у входа в жилую зону меня остановил знакомый женский голос:

– Эй, ковбой, в какую сторону скачешь?

Старая подружка Вера стояла в сторонке и с улыбкой смотрела в мою сторону.

– О, сколько лет, – обрадовался я, шагнув ей навстречу. – Ты что, на перехвате работаешь?

– За что ты мне нравишься, ковбой, так это за прямоту. Верно, тебя поджидала.

– Что, приспичило?

– Тоже верно. Пойдём, ковбой, пришла пора освежить наши добрые отношения. У меня для такого события и бутылочка припасена.

– Предусмотрительная, – одобрил я. – А как на счёт нравственности? Я ведь, как ты наверняка знаешь, женат.

– А одно другому не помеха. Я же не покушаюсь на твоё семейное счастье. Так, баловство, каприз, если хочешь.

Почти не колеблясь, я решительно произнёс:

– Тогда вперёд!

И мы бодро зашагали к дому Верочки.

Двухчасовое отсутствие мужа Светкой зафиксировано не было. Нас часто задерживали на всякого рода мероприятия, и она стала привыкать к не лимитируемому рабочему времени офицера. К тому же дома я её не застал, была у подруги.

Утром я поделился своими сомнениями в потенциальной возможности своего увольнения из армии, но выбор дальнейшей судьбы она решила отдать мне на откуп:

– Дорогой, не поверишь, но в авиационных делах ничего не соображаю. Делай, как считаешь нужным.

Я ещё раз прикинул положение, в котором оказался. Пока оставался на плаву. Очевидно, этому способствовали два обстоятельства: мой красный диплом об окончании училища и определённые успехи в полётах. Но тотальное истребление молодого лётного состава в частях достигло своего апогея. Ещё одна волна, и меня, как щепку, смоет в открытый океан. В жизни надо уметь упреждать ожидаемые события. Только в этом случае можно оставаться хозяином положения. Но для этого просто необходимо заставлять себя думать. Ошибка неудачников, на мой взгляд, состоит в том, что из – за своей природной лени они предпочитают дрейфовать во времени вместо активных действий во спасение. И формулировочку выбрали для себя подходящую: чему быть, того не миновать. Очень удобно и не обременительно.

Мне не хотелось падать на голые камни. Мне хотелось подстелить соломки. И роль соломки, на мой взгляд, могла сыграть вертолётная авиация. Уволенным в запас ребятам предлагался и такой вариант. Будь я вертолётчиком – и не было бы проблем. На худой конец, можно было бы устроиться и в гражданской авиации. Дурачком был, когда не поддался уговорам «купца». Ребята, покинувшие когда -то предбанник истребительного училища, теперь уже старшие лейтенанты. И о дальнейшей судьбе головы у них не болят, потому что вертолётчики сейчас в фаворе.

В конце января, раздираемый противоречивыми чувствами, я перешагнул через порог кабинета «бати», как за глаза мы называли командира полка Лукашевича. Седой полковник с благородным, изрезанным глубокими морщинами лицом, каждая из которых могла рассказать не одну боевую историю, он молча выслушал мою исповедь. В глубине его умных внимательных глаз пряталась горькая обида за опалу на истребительную авиацию. Но он был далёк от политики, его дело было летать и водить в бой своих питомцев. Жаль только, что их один за другим живыми и в самом соку вышибают из седла. Он не стал задавать ненужных дежурных вопросов о причинах, побудивших меня проситься в вертолётную авиацию, и ответил коротко:

– Постараюсь помочь. Жди.

Прошло два месяца. Я по-прежнему летал по программе подготовки на классную квалификацию, увлёкся интересной работой и перестал думать о своём визите в кабинет командира полка.

Наши семейные отношения стабилизировались, Светка быстро вошла во вкус лидера в доме и ловко управляла хозяйством. Животик у неё заметно округлился, аппетит разыгрался, и её всё время тянуло на солёненькое – верный признак нормального протекания беременности. Я привёз в дом роскошную детскую коляску и охотился за дефицитными сосками, а она натаскала кучу пелёнок, распашонок и ползунков. По нашим подсчётам родить она должна была где – то в конце апреля.

С наступлением весны на аэродром пожаловала съёмочная группа из Ленфильма. Нам объяснили, что картина, которую они снимают, посвящена первому полёту человека в космос. По этому поводу заговорил не только гарнизон, но и вся Сиверская. Все были убеждены, что коль киношники взялись за космическую тему, полёт неизбежен. Вот только когда? Над этим ломали головы.

Помощник режиссёра отобрал из нас группу для массовых сцен, пообещав щедро вознаградить каждого. Не помню точно фамилии актёра, игравшего главную роль, кажется, Пушкарёв, но Игоря Дмитриева с его выразительным взглядом забыть было невозможно. Высокий, красивый, с мужественным лицом и весёлым нравом, он нравился не только женщинам.

В список статистов попал и я. Мы должны были сыграть товарищей будущего героя. Он как бы совершил вынужденную посадку, а мы его спасаем.

Съёмки на натуре шли ускоренными темпами. Дошлый народ актёры привезли с собой весть, что запуск космического корабля с человеком на борту вот – вот состоится, и фильм к этому событию будет очень кстати. Забегая вперёд, скажу, что фильм вышел на экраны под заголовком «Самые первые», я мельком узнал себя в кадрах и очень этим гордился.

Во время работы над фильмом я познакомился с Сашей Сусниным, красивым, с девичьим лицом молодым актёром. Меня покорил его неповторимый жемчужный взгляд и мягкая манера разговаривать. Впоследствии мы дружили некоторое время, но жизненные обстоятельства и несхожесть профессий разлучили нас к обоюдному огорчению.

Мне и раньше приходилось встречаться с актёрами. Помню случай, который произошёл за несколько месяцев до встречи с Сусниным. На одном из спектаклей ленинградского драматического театра имени Пушкина я имел неосторожность преподнести букет цветов понравившейся актрисе и был несказанно рад, когда она пригласила меня на свои именины.

Абсолютный профан в закулисной жизни, по дороге к её дому я закупил пол – гастронома, и в кругу её подруг мы славно повеселились. Девушка была обольстительна, и у меня уже потекли слюни, когда в пятом часу утра щедрого мецената самым наглым образом выперли на улицу. Сиротливо ожидая первого поезда на привокзальной скамейке, я с горечью думал, что меня попросту артистически обобрали.