Но нет исключения из правил. Изучая историю КПСС, я убедился, что почти все видные деятели партии в разное время и по разным причинам полировали задницами тюремные нары. В их героических биографиях красной нитью проходит мысль, что они стали жертвами беззакония в борьбе со злой несправедливостью. Эти умники, ловко подтасовывая факты, нажили богатый политический капитал на инертности мышления масс, однажды поверивших, что настоящий революционер тот, кто сидел за решёткой. Судимость для власть имущих всё равно как орден для обывателя, так-то вот!

Если вы думаете, что снятое дисциплинарное взыскание очистило меня перед командованием в моральном плане, то глубоко ошибаетесь. Прошлогодний арест всплыл в совсем неподходящей ситуации. И вот как это произошло.

По случаю приближающегося выпуска из училища в полку шла интенсивная компания по приёму будущих офицеров в Коммунистическую партию.

– А если кто не хочет? – опрометчиво задал вопрос кто-то из задних рядов, когда замполит закончил свою агитацию.

– Как это – «не хочет»? – искренне удивился наш духовный отец. – Партия и народ вручают вам современное боевое оружие. Самолёт, которым вы управляете, стоит два миллиона рублей. Неужели кто-то думает, что такую ценность доверят беспартийному?

Никто, конечно, так не думал, и курсанты искали партийцев со стажем, имеющих привилегию давать рекомендации. По правилам их должно было быть три, но порядки изменились, и одну из них давал комсомол, как верный и надёжный помощник партии.

Оформив все документы и заполнив анкеты, я стал ждать. Собрание коммунистов состоялось в конце мая. И первым вопросом на повестке дня был приём в партию. Я волновался, когда, стоя лицом перед аудиторией, отвечал на спонтанные вопросы партийцев. Наизусть процитировал права и обязанности члена КПСС, толково объяснил современное международное положение, рассказал короткую биографию.

Всё шло хорошо до тех пор, пока не коснулись соблюдения мною воинской дисциплины. Замполиту бы промолчать, однако как честный коммунист он напомнил о моём аресте в прошлом году. Собрание сразу насторожилось, и замполит это уловил.

– Правда, – сообразил он с опозданием, – курсант сейчас на подъёме. Учится прилично, летает хорошо, в самодеятельности участвует, является военкором окружной газеты, – перечислил он мои плюсы, и собрание одобрительно закивало головами, согласившись с тем, что я хороший.

Но перед голосованием выступил начальник политотдела училища и испортил всю обедню. В своей проповеди он напомнил, что Никита Сергеевич Хрущёв поставил задачу бороться за чистоту и крепить авторитет партии и что ничего не случится, если с моим приёмом повременим.

– У него достаточно времени, чтобы доказать нам, что мы ошибаемся, – закончил он. – Такие ошибки приятны.

Большинством голосов собрание согласилось с мнением полковника, и я, сгорая от стыда, покинул душное и враждебно настроенное помещение. Глубокая обида, как кипятком, ошпарила моё сердце, ярости не было предела. Морду бы набить этому полковнику!

Прошло время, и страсти улеглись. Ничего, даже с таким проколом в биографии жить можно. Главное – не терять головы. Мы ещё утрём нос этому демагогу. Вот возьму и закончу училище с отличием, почему бы нет? Что я, пальцем деланный?

Мне припомнился момент пятьдесят пятого, когда я, в поношенном кургузом пиджачишке стоял перед списком офицеров, занесённых в Книгу Почёта за выдающиеся успехи в обучении. Книга висела рядом со Знаменем училища, и на её метровых страницах золотом сияли фамилии отличников. Их было около сотни, и я тогда ещё подумал, что неплохо было бы присоединиться к этой славной компании.. Но в рое наступивших событий и бытовых проблем тщеславная мысль затерялась где-то на задворках подсознания. Теперь наступила и её очередь. Кровь из носа, а стать золотым медалистом! Уж если быть, так быть первым! Тем более, что особых усилий для этого не требовалось. Память у меня вполне подходящая, но вот юношеская лень могла испортить погоду. Она никак не вписывалась в девиз капитана Григорьева: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!».

Учился я легко, и по всем дисциплинам имел стабильные пятёрки. За исключением воздушно – стрелковой подготовки. С ней у меня не заладилось с самого начала. Не знаю почему, но я чувствовал предвзятое ко мне отношение со стороны нового начальника воздушно – стрелковой подготовки майора Томина.

Помню, ещё в школе учительница по истории Ноткина резко изменила ко мне отношение, когда я по своей глупости сознался, что не люблю её предмет. С тех пор оценок выше четвёрки у меня не было. Преподаватели, они как дети, тоже выбирают себе кумира из числа учеников. Может быть, и здесь такой же случай.

Решив расставить все точки над «и», я искал случая, чтобы переговорить с майором наедине. И через месяц такой момент представился.

Я был дежурным по классу и наводил порядок, когда он вошёл за какой – то надобностью. Набравшись смелости и сгорая от стыда, я сказал:

– Хотел бы с вами посоветоваться, Николай Васильевич. По всем предметам у меня оценки отличные. Кроме вашего. Вот я и подумал: стоит ли ломать копья за получение диплома с отличием?

Майор с любопытством поднял седую голову, помедлил и весело сказал:

– Давайте договоримся так: если экзамен по лётной подготовке вы сдадите на пятёрку, я не стану препятствовать вашему выпуску по первому разряду.

Господи, до чего просто решаются дела, возводимые нашими фантазиями в проблему. Спасибо тебе, старый вояка. Душу курсанта ты понимаешь.

Между тем, отношения мои с окружной газетой «Советский воин» сложились неплохо. Мой заочный редакционный куратор на всякий полученный им материал отзывался рецензиями, давал советы, хвалил, реже критиковал и указывал направления по темам, которые интересовали газету. В сущности, он активно обучал меня журналистскому мастерству. От мелких заметок я перешёл к расширенной информации, и на свой страх и риск позволял вносить в неё элементы домысла. Я отослал в редакцию обширную зарисовку под заголовком «Цена двух минут», где описал случай с выдуманной фамилией курсанта, который попал в ходе выполнения полётного задания в сложные метеорологические условия, летать в которых научен не был. Сюжетом послужил мой полёт в зону, на отработку сложного пилотажа, где я, проигнорировав команду руководителя полётов о немедленном возвращении на базу, выполнил лишний вираж и из – за этого чуть было не посажен на запасной аэродром – так запуржило на нашем.

Неискушённые в жанрах журналистики, ребята посчитали, что я написал рассказ. Разубеждать их в этом я не стал, побаиваясь обвинения в подтасовке фактов.

Редакция ежегодно объявляла конкурсы по жанрам и, как правило, подводила итоги к Дню Победы, почти совпадающем с днём печати. Участия в них я не принимал, считая, что к маститым журналистам не подхожу по весовой и умственной категориям, а проигрывать не позволял юношеский апломб. Однако был приятно удивлён, когда в списках победителей нашёл своё имя.

По этому случаю в полк прибыл мой куратор – майор, среднего роста военный, добродушный, слегка раздобревший и чрезвычайно разговорчивый.

Мы долго и с обоюдным интересом обсуждали планы редакции, соприкасались с проблемами в обучении, определяли ближайшие задачи и перспективы творческого роста. Весёлый и подвижный, майор по ходу разговора вставлял крепкие словечки, сыпал прибаутками и травил анекдоты на журналистские темы.

Встреча произошла накануне праздника, а утром на построении начальник политотдела полка зачитал приказ Командующего Сибирским округом, в котором мне за активную и плодотворную работу в газете объявлялась благодарность и вручались именные наручные часы. Новенькие, анодированные, с центральной секундной стрелкой, они побежали по рукам ребят, выражающих неподдельное одобрение и здоровую зависть. Моя старенькая «Победа», заметно проигрывала в эстетике, да и поизносилась за три года изрядно. Я ожидал увидеть на задней крышке подарка надпись со своей фамилией, но у Командующего на гравировку, наверное, денег не хватило.

Однако этот, в общем – то незначительный факт не помешал мне чувствовать себя героем. Я ходил гордый и надутый, как индюк. Мишка Звягин категорически потребовал обмыть награду. Я согласился, но поставил условие: обмывать без спиртного. Не всем это понравилось, но что поделаешь, хозяин – барин. Известием с таким событием, как премия на ниве журналистики, не поделиться с друзьями и родными я не смог, втайне надеясь, что информация об этом дойдёт и до зооинститута…

Лето пятьдесят девятого года выдалось на редкость горячим. От жары под сорок посохли все цветы на клумбах, несмотря на тщательный уход и ежедневный полив. Сухой раскалённый воздух нещадно скручивал листву, и чтобы как-то спастись от невыносимого зноя, полёты планировали с четырёх утра.

Задолго до рассвета авиационный городок оживал, и его обитатели, наскоро умывшись, спешили на аэродром. Курсанты проглатывали лёгкий завтрак, проходили медицинский контроль и неторопливо, сонно брели к самолётам. Истребители расчехляли, и пока разведчик погоды выполнял свою неизменную работу по исследованию воздушного пространства в районе предстоящих полетов, проводили подготовку, пробовали работу силовых установок, сверяли показания приборов.

Потом лётный состав собирался в классе предполётной подготовки. Обычно начинал старший метеоролог, докладывая об особенностях воздушной обстановки, доктор информировал о состоянии здоровья курсантов и инструкторов, инженер эскадрильи – о готовности техники, а под занавес о конкретной погоде говорил и лётчик – разведчик.

Руководитель полётов напоминал о строгом выполнении плановой таблицы и других, важных на его взгляд деталях, от которых зависела безопасность и чёткость работы, и по традиции заканчивал выступление фразой «вопросы есть?». Как правило, вопросов не возникало, и тогда раздавалась долгожданная команда « по самолётам».