О свободной студенческой любви я был наслышан, и дико ревновал девушку к абстрактному возлюбленному, который, может быть, сейчас тискает её груди. В домыслах своих я отводил себе роль запасного и вполне соглашался с поговоркой, что на безрыбье и рак – рыба.

Чтобы как-то скрасить нашу монотонную жизнь, комсомольский вожак Кузнецов Боря организовал смычку с местным населением. Вместе с замполитом он нанёс визит студентам медицинского училища и к нашему восторгу договорился о совместном вечере в ближайшее воскресенье. Являться к девушкам с пустыми руками было как-то несолидно, поэтому на собрании решили подготовить небольшой концерт художественной самодеятельности. Таланты, конечно, нашлись. Хорошо играл на гитаре и пел песни Высоцкого под неё Витёк Малюченко, музицировал на баяне Шурик Соловьёв, лихо отбивал чечётку в солдатских штиблетах Мишка Звягин, трепались, пародируя Тарапуньку и Штепселя, Челядинов и Нестеров. Для смеха репетировали ребята в яловых сапогах «Танец маленьких лебедей» из балета Чайковского «Лебединое озеро». Музыка шла с патефона, пацаны старались, сапоги на сцене громыхали, все хохотали. Морды у «лебедей» были невозмутимыми и подчёркнуто серьёзными. Меня определили в качестве ведущего. Не заикаешься, язык подвешен, за словом в карман не лезешь,– чего ещё? Вылитый конферансье.

Надраенные и начищенные, приглаженные и подстриженные, почти стерильные, мы вломились в гостеприимно распахнутые двери медучилища, жадно высматривая призывный взгляд будущих фельдшериц.

Свою шатеночку я «сфотографировал» со сцены. В скромном коричневом платьице с белым набивным воротничком вокруг высокой шеи она сидела в шестом ряду между подружек и азартно аплодировала самодеятельным артистам. Возможно, у неё и были недостатки, но притушенный свет тем и хорош, что смягчает погрешности природы. Не оттого ли влюблённые парочки предпочитают темноту?

Заворожённый, я начал из кожи лезть, чтобы обратить на себя её внимание

После успешного выступления Гасилова, душевно прочитавшего стихи Есенина про старушку, я громко объявил:

– Популярная песня про Одессу. Исполняет – он же, аккомпанирует – тот же, слушаете вы же, я же ухожу туда же! – и направился за кулисы.

Каламбур явно понравился, и в мой адрес посыпались аплодисменты.

Через двадцать минут начались танцы. Девушка, которую я приметил, стояла в сторонке и о чём-то оживлённо разговаривала с товарками. Как всегда, испытывая некоторую неуверенность при приближении к незнакомке, я робко пригласил её на вальс. Она быстро окинула меня с ног до головы и шагнула навстречу.

–Только учтите, что танцую я не очень,– в смущении проворковала она, положив свои длинные тонкие пальцы на мой погон.

– Неужели, – приподнял я брови в деланном удивлении. – В таком случае открою вам маленькую тайну: в вальсе я чувствую себя, как слон в посудной лавке.

– Вот и славно, – обрадовалась она, – два сапога – пара.

Я осторожно подтянул её податливое тело за талию и почувствовал сладостное прикосновение к животу девушки. До безумия хотелось опустить ладонь на её попку, но инстинкт дремавшего во мне самца предупредил, что делать этого сейчас не нужно, преждевременно и вредно. Однако подавить внезапно вспыхнувшее возбуждение я не сумел и держал партнёршу на расстоянии, пугаясь, что моя оттопыренная ширинка поспешит признаться ей в любви. А то и того больше – семенники не выдержат и взорвутся от перенапряжения, как чёрная дыра в космосе.

– Давно учитесь? – чтобы начать какой – то диалог, задал я банальный вопрос.

– А с сентября, – просто ответила девушка. – В этом году поступила.

– Нравится?

– Как сказать,– склонила она прелестную головку, и её каштановая грива дождём заструилась по покатому плечу, – хотела в медицинский, но конкуренции не выдержала, слишком роскошно для мещанки.

– Не Боги горшки обжигают. Придёт и ваш звёздный час, – пообещал я, чуть-чуть погладив ладонью по тёплой спине.

И она, подстраиваясь к стилю навязанного разговора, мило улыбнулась:

– Вашими – то устами, да мёд пить.

Музыка оборвалась, и я повёл девушку на место.

– Кстати, не пора ли нам познакомиться?– и тут же назвался.

– А меня зовут Светлана, – представилась она, услышав моё имя.

Я чуть не сел от неожиданности. Надо же – Светкино имя носит.

Не помню, о чём мы говорили потом, но твёрдо убеждён, что наши прикосновения друг к другу были значительней, чем любые сказанные слова. Неужели кожа способна передавать настрой твоей души?

Обнимая девушку за талию, я на грани фола перебирал пальцами по её позвоночнику, давая понять, что для меня это не просто танец, и в ответ чувствовал робкое, будто случайное поглаживание моего плеча.

Весь вечер я не отходил от моей юной подружки, развлекая её приличными анекдотами и сдержанными рассказами об авиации. Прощаясь, мы условились о встрече в ближайшее время, как только позволят обстоятельства.

Дня три по казарме только и разговоров было, что о фарте, выпавшем на нашу долю. Что ни говори, а головы у комсомольских вожаков светлые.

В предвкушении будущего свидания я мысленно рисовал одну картину волшебнее другой. Мои фантазии дошли до того, что я уже кувыркался в постели Светланы и одаривал её необыкновенной нежностью и интимными ласками. Точёное лицо с большущими карими глазами и тёмными соболиными бровями постоянно стояло передо мной и мешало сосредоточиться на повседневных делах. Она словно сошла со знаменитого полотна Кипренского «Портрет незнакомки». Разве что ротик великоват, зато волосы волнистые и на плечи ниспадают тёмно-каштановыми струями.

Снимала моя Светлана (вот видите, уже «моя») небольшую комнатёнку в частном доме на пару с подругой. От учёбы недалеко, и плата за жильё сносная. Хозяйка по описанию добрая, но как она отреагирует на моё появление, сказать трудно. Ну, как говорится, Бог не выдаст – свинья не съест. Будем надеяться на лучшее. А пока задача заключалась в том, чтобы не попасть в опалу у капитана Безгодова. Мужик-то он в общем неплохой, но с капризами. Уставной буквоед, офицер болезненно воспринимал всякое отклонение от норм курсантского поведения и с брезгливостью относился к «троечникам». Об этом все знали, и чтобы не попасть «на карандаш», вели себя соответственно. Не всем это нравилось, но выбирать не приходилось.

Всю неделю я добросовестно зубрил на самоподготовке заданный материал, трижды докладывал преподавателям о своих знаниях и недоразумений между нами не произошло, а Безгодов даже похвалил как-то за безукоризненно заправленную кровать. «Ну, – думаю, – увольнительная в кармане». Но в пятницу объявили, что на завтра предстоит парково-хозяйственный день и что увольнения переносятся на воскресенье. Новосибирские ребята, конечно, приуныли: обычно им разрешалось выезжать к родственникам с ночёвкой. От Бердска до Новосибирска – рукой подать. Да и мне пришлось поволноваться, потому, как практика показала, что нередко субботник плавно переходил в воскресник.

Однако всё сложилось, как нельзя лучше. Ровно в 10.30 я бодро вышел через проходную военного городка и с достоинством двинулся на свидание, мурлыкая про себя песню « Где эта улица, где этот дом, где эта барышня, что я влюблён?».

Ярко, согласно увольнительной, светило солнышко, блестели латунью пуговицы, кокарда и бляха на поясном ремне, приятно радовал слух, похрустывающий под сапогами свежевыпавший снежок. Пела душа на свободе, и хотелось жить. Я казался себе большим и значительным, но редкие прохожие совершенно не обращали на меня внимания: люди в военном здесь давно уже примелькались и не вызывали любопытства.

Уточняя свой маршрут, я переговорил с тощей, одетой во всё серое тёткой, и она словоохотливо растолковала мне, как достичь желаемой цели.

Не прошло и четверти часа, а я уже стоял перед типичным домиком с постройками на заднем дворе и традиционной собачьей будкой на переднем плане. На моё счастье хозяйка конуры отсутствовала, и я смело толкнул калитку, вторгаясь на чужую территорию. Меня, безусловно, ждали, потому что на робкий стук о косяк двери тотчас загремела щеколда, и в проёме появилась она.

– Привет, – широко улыбнулась Света, и её карие глаза засветились радостью. – А я уж подумала, что не придёшь. От вас, военных, всего ожидать можно: люди вы подневольные. Проходи, – пригласила она, отодвигаясь в сторону.

Я робко перешагнул через порог и оказался в прихожей, судя по всему, одновременно служившей и кухней. Слева возвышалась огромная русская печь, за ней – стол, заставленный посудой, на стенах – две деревянные полки с занавесочками. Прямо в красном углу под лампадой и в рушниках висела икона Божьей Матери в простеньком окладе, почерневшем от времени. Справа вырисовывались две двери, ведущие в комнаты. У порога находилась вешалка.

– Раздевайся, – просто сказала Света. – И сапоги снимай.

Я сбросил с плеч шинель, по привычке сунул шапку в рукав, снял сапоги и только сейчас понял, что допустил оплошность: надо было под портянки носки пододеть, дубина стоеросовая, босиком перед девушкой я чувствовал себя, словно голый в предбаннике. С другой стороны, никак не предполагал, что на свидании мне предстоит сбрасывать обувь. Хорошо ещё, что вчера был банный день, ноги и портянки чистые.

Однако хозяйка быстро нашлась и подала деревенские шлёпанцы. Несмотря на кажущуюся простоту, в поведении Светы чувствовалась явная неуверенность. Обо мне можно было сказать то же самое. Преодолевая смущение перед хозяйским гостеприимством, я робко переступил порог девичьей комнаты и осмотрелся.

Прямо у окна стоял небольшой, аккуратный столик, покрытый голубенькой скатертью, со стопкой книг на краю, чернильницей и раскрытой тетрадью.

Справа и слева от него расположились кровати с кисейными накидками на подушках, а стены украшали самодельные, с аляповатой росписью коврики, на которых чинно плыли по лиловому озеру белые лебеди с неестественно длинными шеями. Пол, как и в прихожей, устилали домотканные дорожки. Сбоку, будто привалившись к стене, стояла лёгкая бамбуковая этажерка, нагруженная литературой.