– Британская поп-звезда? – простонала я.

– Да. С наигранным акцентом. На самом деле он вырос под Бостоном, и, когда напивается, весь британский акцент улетучивается, и его голос напоминает крики фанатов на матчах по американскому футболу – ребят, которые еще рисуют буквы на своих пивных животах.

– Кошмар. – Я глубоко вздохнула. – И прости за мои слова о том, что я никогда, никогда-никогда…

– Никогда, – добавил Рен.

– …никогда не думала о тебе, как о парне. Это неправда. – Я прокашлялась. – Никогда не было правдой. А еще ты не stronzo.

На его лице загорелась легкая, многообещающая улыбка и тут же переползла и на мое лицо.

– Кстати, откуда ты узнала это слово?

– От Мими.

Рен покачал головой:

– Ты не шутила, когда сказала, что вы с Томасом не вместе?

– Нет, не шутила. А ты правда расстался с Мими?

– Да. Я свободен на все сто процентов.

– Вот как? – Моя улыбка потеплела еще градусов на десять.

Мы еще целую минуту молча смотрели друг на друга, я могу поклясться, что все четыре тысячи надгробий застыли в ожидании, что будет дальше.

Так… мы будем просто стоять и переглядываться? А как же безумная итальянская страсть, которая в нас, по идее, есть?

Рен сделал маленький шаг вперед:

– Ты дочитала дневник?

– Да.

– И?

– Они идеально подходили друг другу, – вздохнула я. – Обстоятельства помешали им быть вместе. А Говард всегда знал, что он мне не отец, но хотел быть частью моей жизни.

– Умный, жуткий Говард. – Рен протянул мне пакет, который принес с собой.

– Что это?

– Официальное извинение. После вечеринки я поехал во Флоренцию, а там спрашивал всех прохожих, где находится тайная пекарня. В конце концов мне повезло, и девушки, которые возвращались домой с вечеринки, подсказали, куда идти. Кстати, стоит она на улице Канто Риволто. И выпечка там потрясающая.

Я открыла пакет, и в нос ударил теплый, масляный аромат рая. Там лежала завернутая в белую салфетку слоеная булочка в форме полумесяца.

– Что это?

– Cornetta con Nutella. Я купил две, но одну съел по дороге. А разбудил тебя как раз мелочью со сдачи.

Я с трепетом достала булочку из пакета и надкусила. Она оказалась теплая, таяла во рту и по вкусу напоминала все самое хорошее, что бывает в жизни. Итальянское лето. Первую любовь. Шоколад. Я откусила еще немного:

– Рен?

– Да?

– В следующий раз, будь добр, не съедай вторую.

Он рассмеялся:

– Я не знал, будешь ли ты вообще со мной разговаривать, но понимал, что еда увеличит мои шансы. Если я еще когда-нибудь поведу себя как полный идиот и брошу тебя одну в темноте, куплю десяток таких.

– Как минимум! – поправила я. Теперь в моих венах текла шоколадная паста, и я чувствовала себя неуязвимой. – И чтобы ты знал, я не врала тогда, у Валентины. Мне нравишься ты. Может, я даже тебя люблю.

– Даже любишь? – На лице Рена засияла широченная улыбка. – Что ж, отличная новость. Потому что я тебя тоже, может, люблю.

Горячее, острое чувство пронзило меня насквозь, и я заметила, что Рен ощущает то же самое: внезапно мы оказались так близко друг к другу, что я могла разглядеть каждую его ресничку.

«Поцелуй меня, поцелуй, поцелуй!» – вопила каждая моя клеточка.

Он прищурился:

– Кажется, у тебя на щеке нутелла.

Я застонала:

– Рен, да поцелуй ты меня уж…

Договорить я не успела, потому что он схватил меня и крепко поцеловал.

Это был настоящий страстный поцелуй. Оказывается, я всю жизнь ждала того, чтобы меня поцеловал Лоренцо Феррара на американском кладбище посреди Италии.

Придется вам в это поверить.

Наконец мы отстранились друг от друга. Не знаю, как мы оказались на траве; я перекатилась на спину и взглянула на Рена. На наших лицах сияли широкие улыбки, как под Рождество, и это выглядело бы ужасно слащаво, не будь мы так счастливы.

– Давай будем считать это нашим первым поцелуем?

– Первым из многих, – согласился Рен. – Но и тот, римский, я не забуду, если ты не против. Пока я грубо его не прервал, он был лучшим, что случалось со мной в жизни.

– Со мной тоже.

Он лег на бок и оперся на локоть:

– Знаешь… Я давно хочу тебя кое о чем спросить.

– О чем?

Он убрал волосы со лба:

– Ты думала над тем, чтобы остаться в Италии? Навсегда? Тем более что теперь у тебя есть парень.

Парень. Звезды сладостно мне подмигнули.

Я тоже приподнялась:

– Вообще я недавно об этом думала. Эдди написала, что ее семья не против взять меня к себе, и мы с Говардом долго обсуждали, как мне быть.

– И?

– И я остаюсь, Лоренцо.

Он ахнул:

– Мне показалось или я услышал раскатистое «р»? Готов поклясться, ты его произнесла. Повтори-ка!

Я улыбнулась:

– Ло-рен-цо. Я же наполовину итальянка, забыл? У меня в крови итальянское произношение. И ты что, серьезно? Я остаюсь во Флоренции, а ты восхищен тем, что я правильно сказала твое имя?

– Никогда в жизни не был так восхищен.

Мы обменялись улыбками, и я еще раз его поцеловала. Теперь это было в порядке вещей.

– Значит, я не только тебе нравлюсь, а может, ты даже меня любишь, но ты еще и остаешься в Италии?

– Все верно.

– Это однозначно la notte più bella della mia vita[111].

– Наверняка я бы согласилась, знай я, что это значит.

– Ты и оглянуться не успеешь, как заговоришь по-итальянски. – Он переплел свои пальцы с моими. – Чем теперь будем заниматься, когда сезон охоты за бывшим парнем твоей мамы закрыт?

Я пожала плечами:

– Влюбляться?

– В этом я тебя опередил. – Он дотронулся до моего указательного пальца своим. – Знаешь, о чем я подумал?

– Ну?

– Когда мы вместе, из нас получается один целый итальянец.

Я улыбнулась, взглянула на наши руки, и сердце во мне начало расти так быстро, что я зажмурилась, чтобы оно не выскочило наружу.

Рен наклонился ко мне:

– Эй, что случилось? О чем ты плачешь?

Я покачала головой, медленно открыла глаза и улыбнулась:

– Да так, ни о чем.

Я слукавила. Я понимала, что не смогу описать свои ощущения: я внезапно особенно сильно прочувствовала этот момент, и мне хотелось, чтобы он никогда-никогда (никогда) не кончался. Я измазалась в шоколадной пасте, рядом со мной на траве развалилась моя первая настоящая любовь, и звезды вот-вот утонут в небе, чтобы освободить место для нового дня, и впервые за долгое время я с нетерпением его жду.

А это что-то да значит.