— Это она придумала подкрашивать вам ногти и выдавать вас за окторунку?

— Она знала, как генерал Дессалин ненавидит белых. Это был единственный выход обезопасить меня. Андре с удивлением смотрел на Саону.

— Видите ли, монахини, к сожалению, не лишены человеческих слабостей, — пояснила Саона. — Кто-то из сестер мог поддаться соблазну и выдать меня. Ведь за голову белых у Дессалина полагается щедрое вознаграждение.

Андре молча кивнул.

— Матушка-настоятельница запретила мне открывать тайну даже священникам. Поэтому, когда они приезжают в нашу церковь, я прячусь.

— Зачем? — не понял Андре.

— Они причащают всех прихожан, в том числе, разумеется, и монахинь, А как же я могу причащаться без исповеди? А если бы я стала исповедоваться, священник узнал бы мою тайну, — грустно сказала Саона.

— Выходит, все эти годы вы были лишены даже этого утешения, — с сочувствием сказал Андре, понимавший, как от этого страдала глубоко верующая девушка.

— Я слушала богослужение из своего укрытия, — заметила Саона. — А оставаясь одна, я много молилась.

— Поэтому-то я и решил, что вы — святая, — улыбнулся Андре. Ему хотелось отвлечь Саону от скорбных мыслей.

— Если мне и приходилось лгать, то эта ложь никому не приносила зла. Никому нет дела до того, какого цвета на самом деле моя кожа.

— Теперь мы должны как можно скорее вырваться отсюда, — сказал Андре, целуя Саону. — Я не успокоюсь, пока не привезу вас в Англию. Бог даст, когда-нибудь мы сможем обосноваться и во Франции, откуда идут наши корни.

— Я говорила вам, что мой отец француз, — сказала Саона, — а мама — англичанка.

— Так вот, значит, в кого у вас такие светлые волосы, — догадался Андре.

— Я очень похожа на маму, — заметила Саона. — Правда, я не очень хорошо ее помню. Отец был убит в морском сражении, когда мне было пять лет. Получив известие о его смерти, мама стала думать лишь о том, как бы ей встретиться с ним на небесах. Она в полном смысле этого слова умерла от горя, пережив отца всего на полгода.

— Так ваш отец был моряк? — спросил Андре.

— Да, мама и приехала на Гаити, чтобы быть поближе к мужу. Я родилась уже здесь. После смерти отца у мамы недостало сил уехать отсюда. Потом она скончалась… Так я и осталась здесь.

В голосе Саоны опять послышались слезы. Очевидно, в этот день ей было суждено поделиться с любимым всеми горькими переживаниями, которые свалились на ее хрупкие плечи.

— Папа дружил с графом де Вилларе. Когда ваш дядя узнал о кончине моей матери, он тут же сам поехал в Кап и привез меня сюда. Они с графиней часто говорили, что рады воспитывать дочь, о которой всегда так мечтали.

Андре беспокойно взглянул на небо. Солнце стояло высоко. Близился полдень.

— Я хотел бы оставаться здесь весь день, чтобы, говорить вам о своей любви, — сказал он, — но мы должны поступать благоразумно. Мне сейчас надо заняться подготовкой к отъезду.

— А вы правда хотите взять меня с собой? — спросила Саона, как будто она не решалась надеяться на такое счастье.

Андре долго целовал маленькую испуганную девушку, которая за эти три дня стала ему дороже жизни. Наконец он усилием воли остановился и отстранился.

— Наденьте свой головной убор, моя дорогая, — сказал он. — Сейчас мы вернемся в дом, Томас приготовит нам краску, и вы снова станете окторункой.

Саона послушно взяла покрывало, которое Андре повесил на ветку куста с цветами, напоминающими азалию, и привычными движениями стала заматывать на голове тюрбан.

Вскоре она вновь превратилась в красивую молодую монахиню, которую Андре знал до этого дня.

Андре в открытую любовался ею.

— Вы очень нравитесь мне в этом скромном наряде, в котором я увидел вас впервые, — сказал он. — Но мне хотелось бы одевать вас в шелк и бархат, дарить вам драгоценности.

Саркастически улыбнувшись, он добавил:

— Впрочем, если я когда-нибудь смогу это делать, то лишь благодаря вам, если вы покажете мне, где спрятан клад.

— Я без труда укажу вам место, — ответила Саона. — Мы должны пойти туда в сумерках и достать его.

— А почему вы предлагаете доставать сокровища в сумерках? — не понял Андре. — Не лучше ли дождаться, пока стемнеет?

— В темноте нам не обойтись без свечей, а свет в церкви привлечет внимание, — объяснила девушка.

— А что, сокровище спрятано в самом храме? — удивился Андре.

Монахиня кивнула.

— Да, граф спрятал его под пол, — просто ответила Саона.

— Прекрасно! Мы обо всем договорились, любимая, — решительно сказал Андре. — А теперь позвольте мне как можно скорее проводить вас в обитель.

— Да, пора идти, — с явной неохотой согласилась Саона. — Матушка-настоятельница будет волноваться, если заметит мое отсутствие. Впрочем, она знает, что я много времени провожу в лесу.

— Вы должны быть очень осторожной, — озабоченно напомнил Андре. — Ведь и на моем месте мог бы оказаться какой-нибудь мулат, кто знает, чем окончилась бы такая встреча.

— Когда я разговаривала с вами в церкви, я знала, что, несмотря на все мои страхи, вы не причините мне вреда.

— Но кто вам это сказал? — воскликнул Андре.

— Наверное, это говорила моя любовь, — тихо призналась Саона.

Ни слова больше не говоря, молодые люди повернули к дому.

Подходя к крыльцу, Андре издали уловил едкий запах краски: очевидно, Томас уже принялся за дело.

Слуга встречал их у входа, широко улыбаясь.

— Ах ты хитрец, — добродушно сказал Андре, обращаясь к слуге. — Откуда ты узнал, что мадемуазель тоже загримирована?

— Дамбалла же обещал вам найти Саону, — уклончиво ответил Томас.

— Больше он все равно ничего не скажет, — пояснил Андре. — Теперь до конца своих дней я буду пытаться понять, что произошло: то ли он догадался сам, то ли услышал какие-то деревенские пересуды, то ли действительно узнал вашу тайну от Дамбалла.

— Это не так важно, — возразила Саона. — Главное, что он раскрыл ваш секрет передо мной.

— Он не имел права этого делать, — сказал Андре со счастливой улыбкой, — но я ему безмерно благодарен…

Томас аккуратно нарисовал коричневые полукружия на ногтях Саоны, а потом восстановил стершуюся краску и у хозяина.

— Я никак не ожидал, что эта краска так просто сотрется.

— Одно дерево — черная краска, другое делает черное белой. Белое дерево — большая тайна, мало люди знает, — на своем тарабарском языке пояснил Томас.

— Мне кажется, на Гаити слишком много секретов, — заметил Андре. — Уж пожалуйста, Томас, если здесь поблизости растет дерево с белой краской, запаси ее побольше.

Томас молча кивнул. Было похоже, что он и сам собирался пойти на поиски нужного дерева.

Отправляясь провожать Саону, Андре на минуту задержался.

— Томас, мы втроем должны как можно скорее отправляться в Кап, Нам понадобится третья лошадь.

— Достать нетрудно, — ответил Томас.

— Лошадь нужна хорошая, — продолжал Андре. — Мне кажется, когда ты будешь ее покупать, надо пожаловаться, что одна из наших лошадей захромала. Иначе эта покупка может показаться подозрительной, ведь все знают, что мы находимся здесь вдвоем.

Томас молча кивнул, и Андре, взяв за руку Саону, пошел по тропинке к лесу.

По пути Саона много рассказывала о том, как жила со своими приемными родителями. Девушка говорила так увлеченно, так красочно, что Андре живо представились немногие счастливые эпизоды ее детства. Он с особым интересом слушал то, что относилось к его родственникам, которых он так мало знал при жизни.

Кузены Андре, по словам Саоны, были прекрасные молодые люди. Старшие братья помогали отцу в управлении имением, а младший был талантливым художником.

— Когда я предложила самим украсить алтарь, я как раз думала о его картинах, — заметила Саона.

— Так это была ваша идея? — спросил Андре.

— Я узнала, что сестра Тереза любит живопись и умеет писать красками.

— Мне очень понравились ее работы, — признался Андре. — Они примитивны, но в них есть какая-то особая выразительность.

— В эти картины вложено много чувств, а это, по-моему, очень важно.

Андре удивился, откуда столь молодая девушка, начисто лишенная жизненного опыта, черпает свои мысли, которые казались ему такими мудрыми.

Саона не переставала удивлять его. В узком мирке, отгороженном от большого мира стенами монастыря, она смогла развить ум и душевные качества, как если бы кто-то занимался всерьез ее воспитанием.

Перед расставанием молодые люди долго целовались в тени зарослей красного жасмина.

— Я вернусь часа в четыре, — пообещал Андре. — Я буду молиться, пока вы не сочтете безопасным присоединиться ко мне.

— Вы действительно будете молиться? — недоверчиво спросила Саона.

— Мне надо за очень многое поблагодарить бога, — серьезно ответил Андре. — И потом в ближайшем будущем нам не обойтись без помощи небес.

Саона тихонько вздохнула.

— Я надеюсь, что наши молитвы дойдут до бога.

— Если молится такой ангел, как вы, бог не сможет устоять, — с улыбкой ответил Андре и поспешил к поместью.


Андре летел домой как на крыльях. Он еще не успел осознать своего счастья.

Пока ему сказочно везло. Он без приключений добрался до поместья де Вилларе и в первые дни встретил девушку, с помощью которой найти клад не составляло труда.

Усилием воли он подавил мысли о Саоне-красавице, в будущем Саоны де Вилларе.

Оставалось лишь надеяться, что дядиного сокровища хватит, чтобы обеспечить их совместное будущее. Теперь Андре не допускал мысли, что клад могли украсть дессалиновские мародеры: если бы это случилось, Саона должна была бы об этом знать.

Однако поводов для беспокойства хватало. Андре опасался, что клад окажется слишком объемистым и тяжелым, он не представлял, как сможет его незаметно вывезти из страны.

Тяжелые мешки всегда привлекают внимание, и золото не тот груз, который можно доставить незаметно, если, конечно, это не пригоршня монет. Надежда сменялась отчаянием.