Итак, найти церковь было полдела. Но до клада было еще очень далеко.

Спрыгнув с лошади, он привязал ее к столбу, врытому здесь давным-давно именно для этой цели.

Оглядевшись, Андре понял, что хижины расположены от церкви в некотором отдалении, не совсем рядом, как ему показалось вначале.

Деревенька, которую прежде построили вблизи храма, была теперь явно необитаемой.

Что случилось с ее жителями? Бог знает. Может быть, они по какой-то причине пали жертвами повстанцев, а может быть, попросту покинули эти места.

Сойдя с коня, Андре заметил еще одно строение — длинный белый дом, который прежде загораживали заросли красного жасмина.

Штукатурка на стенах была целая, ставни на окнах — новые.

Входная дверь в центре фасада была заперта. Справа от нее весело блестела на солнце медная ручка дверного звонка.

«Здесь, очевидно, и живут монахини», — подумал Андре.

Однако даже воспоминание о прекрасной незнакомке в монашеском одеянии не сбило Андре с толку.

«С монахинями можно поговорить и потом, а сейчас важнее осмотреть церковь», — решил он.

Он нашел у церкви боковой вход и зашел внутрь. Теперь он понял, что храм был воздвигнут еще раньше, чем он предполагал.

От грубых каменных стен веяло древностью. Колонны украшала таинственная роспись. Андре, никогда не видевший ничего подобного, был поражен.

В доме Жака он просмотрел несколько книг с изображениями местных достопримечательностей и уже тогда был заинтригован: в лондонских музеях он не видел ничего подобного.

Картины, которые он видел на иллюстрациях, немного напоминали творения итальянских примитивистов.

Когда Жак заметил его удивление, он пояснил:

— Предки гаитянцев были пираты и головорезы, но им нельзя отказать в художественном вкусе. Другое дело, что большинству было негде его проявить.

— А эти художники, что ты о них знаешь? — заинтересовался тогда Андре.

— В основном они мулаты, — не без гордости пояснил Жак. — Они интересовались живописью, видели ее в чужих краях и, возвращаясь на родину, создавали свои произведения. Местный пейзаж так ярок, так богат красками. Не случайно и гаитянская живопись ярче, живее европейской.

— Какие необычные картины, — заметил Андре. — Художники не учились живописи, но в простоте их картин есть особая прелесть.

— По-моему, эти картины имели бы успех и в Америке, — сказал Жак. — Мне хотелось бы вывезти их отсюда и устроить выставку. Как знать, может быть, на этом острове когда-нибудь настанут новые, более благоприятные времена, и я попрошу Кирка помочь мне в этом.

— Едва ли такая выставка заинтересует американцев, — возразил Кирк. — Лучше уж попроси Андре показать их в Англии.

— А еще лучше — во Франции, — сказал тогда Андре, вздыхая при воспоминании о покинутой родине.

Разглядывая настенную живопись, Андре нашел с детства знакомые сюжеты: Дева Мария, двенадцать апостолов, рождение Христа, распятие.

Несомненно, художник видел европейские картины и по-своему переосмыслил их.

Грубоватая простота и пронзительно яркие краски поражали воображение. Андре подумал, что верующие, приходившие на богослужения, могли испытывать возвышенный восторг от одного их созерцания.

Сам он настолько увлекся разглядыванием живописи, что вздрогнул, заметив, что к нему подошла монахиня.

— Что ты ищешь, сын мой? — спросила она по-французски.

Это была очень старая негритянка, ее морщинистая кожа словно выгорела на солнце и стала почти серебристой. Живые черные глаза глубоко запали.

На голове монахини были белый плат и покрывало. Старушка мерно перебирала длинные четки с распятием.

Хотя женщина говорила с Андре тихим, спокойным голосом, в ее глазах он прочитал явный испуг.

— Я пришел помолиться, матушка, — помедлив, ответил молодой граф де Вилларе.

Очевидно, его ответ немного успокоил монахиню. Взглянув на роспись, Андре добавил;

— Кроме того, я рассматривал украшение храма.

— Это написала одна из сестер, — с гордостью пояснила женщина. — Когда мы ремонтировали здание, у нас совсем не было денег.

— Вы ремонтировали церковь? — насторожился Андре. — А что, она была разрушена?

Ему показалось, что этим вопросом он напугал монахиню. Казалось, она колебалась, стоит ли ей отвечать. Однако она все-таки сказала:

— Когда люди одержимы жаждой насилия; они не всегда уважают божью обитель.

Андре подумал, что церковь, очевидно, пострадала одновременно с домом де Вилларе.

— А можно мне поговорить с вами, матушка? — смиренно сказал Андре.

— О чем, сын мой?

— О том, что произошло здесь и на плантации Вилларе. Позвольте мне объяснить. Меня зовут Андре де Вилларе, граф Филипп де Вилларе был моим отцом.

Окинув взглядом молодого мулата, монахиня кивнула. Очевидно, цвет его кожи убедил ее в такой возможности.

— Граф был добрым, щедрым покровителем, — сказала она. — Он построил для нас дом, когда переехал сюда с Севера.

— А когда это было? — уточнил Андре.

— В 1791 году, когда началась революция. Судя по всему, старая монахиня говорила о восстании Букмена в Плен-дю-Нор.

— Мы пережили то время спокойно, — продолжала старая негритянка. — Опасность появилась лишь десять лет спустя, когда наш покровитель лишился жизни.

В ее глазах отразился ужас, пальцы сжали распятие на четках, словно оно могло защитить память от появления кошмарных образов недавнего прошлого.

— А что случилось с вами и остальными монахинями? — мягко спросил Андре.

— Большинству из нас удалось спрятаться в лесу, — скупо ответила монахиня.

— Большинству? А какова судьба остальных сестер? После долгого молчания монахиня шепотом ответила:

— Они не дали им уйти.

Андре понял, что в лучшем случае сестер просто убили. Андре не знал, стоит ли упоминать о прекрасной молодой девушке, которую он недавно видел в лесу. Из осторожности он предпочел не задавать вопрос, вертевшийся у него на языке.

Очевидно, не в силах сдерживать печальные воспоминания, монахиня заговорила, присев на краешек скамьи. Андре опустился подле нее.

— Это было ужасно, — начала она. — Ужасно! Но господь защитил нас. А когда все было позади, мы вернулись сюда. Храм был изуродован, а дом, где мы живем, почти не пострадал.

— Что ж, в некотором смысле вам повезло, — сказал Андре, не уверенный в уместности подобного ответа.

— Да, мы очень благодарны богу, — просто ответила монахиня.

— А теперь? Как вы живете теперь?

Монахиня посмотрела на деревянный крест в алтаре. Андре заметил, что резьба, украшавшая его, — грубовата, должно быть, она вышла из-под рук не слишком умелого резчика.

Не задавая лишних вопросов, Андре все понял. Очевидно, восставшие разграбили храм, вынесли крест, паникадило, чашу для причастия — все то, что представляло ценность или, по крайней мере, блестело.

— Я думаю, нам не следует бояться, — продолжала монахиня. — Анри Кристоф — католик. Может быть, он и нарушает заповеди, но не станет преследовать сестер. Правда, наш император, он…

Она внезапно замолчала, словно боялась, что может поплатиться за свои слова. Андре заметил, как у нее задрожали старые, выцветшие губы.

— Император ненавидит белых и питает отвращение к мулатам, — заметил Андре. — Однако некоторые из нас полезны ему, и он их терпит.

Не желая пугать пожилую монахиню, Андре не удержался от вопроса:

— Я думаю, что вы настоятельница этого монастыря.

А есть ли среди сестер белые женщины?

Последовала долгая пауза. Наконец, монахиня сказала тихим, лишенным интонации голосом:

— Нет, только мулатки и негритянки, мсье.

Глава 4

Андре возвращался домой в глубокой задумчивости.

Разумеется, старая монахиня сказала не правду. Однако он не мог прямо возразить ей или спросить о белой женщине, которую он видел в лесу своими глазами, Андре не знал, рассказала ли незнакомка в монастыре о встрече с ним. Возможно, она прибежала в ужасе и предупредила сестер. Вполне вероятно, что теперь они все попрятались, не зная, чего ожидать от него, молодого мулата, неизвестно зачем приехавшего в эти края, где они чувствовали себя в относительной безопасности.

Правда, настоятельница была как будто удивлена его появлением. Что это могло означать? Встреченная им женщина еще не вернулась? А может быть, она принадлежала к другому ордену и оказалась здесь по каким-то своим делам? Не исключено, что, возвратившись, молодая монахиня по какой-либо причине предпочла не рассказывать сестрам о своем небольшом приключении.

«Еще одна тайна этой странной страны», — подумал Андре.

Андре не торопился домой, ехал медленно, рассматривая поля. Он без труда узнавал основные культуры, которые выращивал дядя; ряды хлопчатника, на котором пропадал урожай, несколько участков с банановыми пальмами и делянки с сахарным тростником, пришедшие в совершенное запустение. В свое время урожай с плантации обеспечивал дяде и его семье вполне безбедное существование.

Андре недоумевал, почему при новой власти никто не взялся ухаживать за плантацией, где пропадал огромный доход.

Правда, он вспомнил, что с насмешкой рассказал ему Жак. Сбросив белых хозяев, рабы почувствовали вкус свободы и стали считать наемный труд унижением. Каждый хотел построить себе хижину, завести клочок земли, чтобы выращивать самое необходимое только для себя и своей семьи. У правительства не хватало сил налаживать хозяйство в стране. Объявив себя императором, Дессалин вел себя как перед концом света: грабил собственное бедное государство, не заботясь о будущем народа.

Андре вернулся домой к вечеру. Конюшня, куда он завел лошадь, была разрушена не менее, чем дом. Однако Томас и в ней нашел уголок получше. Его лошадь стояла на своем месте, следовательно, он был дома.

Андре застал своего черного слугу в комнате, где тот как раз накрывал на «стол».