Обосновавшись в доме, хоть и разрушенном, и оскверненном, Томас как нельзя лучше воспользовался открывшимися в связи с этим возможностями и приготовил поистине королевский ужин.

Днем, проезжая через деревню, он предложил хозяину купить пару живых кур. Андре запротестовал — он воображал, какой шум поднимут птицы по дороге. Но негр со снисходительной улыбкой заверил его, что они не издадут ни звука.

И действительно, молниеносным движением Томас перевернул кур вниз головой, нажал каждой куда-то лод крыло, они тут же перестали трепыхаться, а он спокойно привязал их будущий ужин к седлу.

У Андре создалось впечатление, что куры впали в летаргический сон, но расспрашивать он не решился. Очевидно, на Гаити этот фокус был известен и малым детям, как это ни было глупо, ему не хотелось предстать перед слугой в смешном свете.

Наголодавшись в предыдущие дни, Андре с нетерпением ожидал ужина, надеясь, что Томас окажется сносным поваром. В том, что негр умеет готовить, он не сомневался. Жак, с его предусмотрительностью, не нанял бы слугу, не способного приготовить что-то съедобное. По-видимому; ой был мастер на все руки.

Как только Андре сообщил о своем желании остаться на ночь в доме, Томас наломал веток, сделал веник и принялся сметать паутину с потолка, после чего выгреб в одной комнате с пола разбитую штукатурку и смахнул с пола пыль.

Приведя в относительный порядок помещение, которое, как предполагал Андре, прежде служило маленькой гостиной, Томас перешел на кухню.

Вскоре оттуда стали доноситься соблазнительные ароматы. В ожидании ужина Андре коротал время на балконе, разглядывая окрестности.

Внезапно ощутив всю усталость, накопившуюся за несколько дней пути, он оставил подробный осмотр дома на завтра. Сегодня, после бессонной ночи в лесу и тяжелого переезда, ему требовался отдых.

Сидя на террасе, Андре пытался вообразить, как выглядел этот особняк при дяде, а главное, при тете, которая как истинная француженка вела хозяйство безукоризненно и подобно всем женщинам своей нации отличалась, по словам его матери, изобретательностью по части домашнего убранства.

Андре почти не знал своих родственников, но образ тети, который сложился у него со слов родителей, был полон в его представлении живого очарования.

Дядя был богатым человеком, несомненно, держал множество слуг, так что в этом доме, разумеется, были все условия для комфорта, которые можно было создать в этой далекой стране.

Обеспеченная, спокойная и удобная жизнь в дореволюционном Гаити была, по-видимому, очень приятной.

Андре спросил себя, хотелось бы ему пожить плантатором на этом райском острове?

На этот чисто умозрительный вопрос было трудно теперь ответить. Рока он знал одно; несмотря на любовь к Англии, привычку к ее языку, обычаям, частица его души рвалась во Францию.

До того как их семье пришлось покинуть эту страну, спасаясь от злодеяний революции, он успел ощутить вкус власти и могущества, которыми в полной мере обладал его дед, владевший огромными имениями, где трудились сотни людей.

Судьба распорядилась, чтобы его дед насладился властью, дядя, Филипп де Вилларе, — богатством, оставив Андре участь безвестного и неимущего изгнанника.

Правда, у него был титул, но без денег он мало чего стоил.

Если он не найдет клад, но сумеет выбраться из Гаити живым, молодому аристократу оставалось лишь вернуться в Англию и найти там себе какое-нибудь место, чтобы жить на скромное жалованье с пожилой матерью.

Ему было известно, что мать больше всего на свете хочет дожить до его свадьбы.

Если бы не революция, любая французская барышня из хорошей семьи с радостью вышла бы замуж за графа де Вилларе. Но после трагических событий, потрясших его страну, Андре не мог рассчитывать на хорошую партию, так как, кроме титула, не мог предложить невесте абсолютно ничего.

Что касается брака с богатой невестой, то одна мысль о подобном союзе вызывала в гордом аристократе внутренний протест. Он не мог допустить, что из-за бедности окажется в зависимом положении, станет марионеткой в руках жены, которая сможет управлять им, оплачивая его нужды из своего приданого.

— Ни за что не женюсь, если брак окажется неравным, — в который раз пообещал себе Андре.

Он так глубоко задумался о своем будущем, что не сразу услышал приглашение на ужин. Томас принес еду в комнату и, поскольку во всем доме не нашлось ни одного стола, разложил угощение на деревянном ящике. Стулом служил обрубок ствола, а тарелками — крупные глянцевые листья какого-то растения.

Андре порадовало, что Жак предусмотрительно снабдил его на дорогу ножом и вилкой, так что он имел возможность съесть аппетитную курицу по-креольски с относительным комфортом. К курице были поданы сладкие бобы и мелкие помидорчики, которые Томас разыскал в саду.

Андре, проголодавшийся за день и не видевший приличной еды уже не одни сутки, с наслаждением съел все.

В конце ужина был подан чай.

— А где ты взял воду? — с опаской спросил Андре.

Оказалось, что в доме имелся внутренний дворик, — Андре до него просто не добрался, а в нем — колодец.

Вначале Андре боялся пить, зная по книгам, что в войну вода в заброшенных колодцах может быть отравлена или, что еще хуже, — заражена, если в колодцы сваливали трупы.

Однако чай был настолько ароматный, что Андре не выдержал: отбросив сомнения, он начал пить.

— Завтра купить еда, миски, чашки, стаканы, щетки, полотенца, — монотонно перечислял Томас. Андре предложил:

— Я, пожалуй, составлю тебе список.

Он сразу же подумал, что Томас вряд ли умеет читать.

— Томас сам знает, что нужно, — с достоинством возразил негр.

Андре улыбнулся.

— Хорошо, решай сам, — согласился он. — Возможно, так будет лучше.

Про себя он подумал, что опытный слуга справится с покупками не хуже его.

Взяв со стола банан, Андре вышел в сад.

Солнце зашло, сгущавшиеся сумерки придавали пейзажу мистическую зыбкость. Над головой метались летучие мыши, в вышине загорались первые звезды.

Влажный воздух, полный томительного жара, напоминал Андре тело женщины. В его памяти всплыл образ Оркис. Он постарался поскорее избавиться от наваждения.

Вдруг ему показалось, что откуда-то издалека до него доносятся звуки барабанов.

Он замер, прислушиваясь. Если не считать стрекотания цикад, шелеста листьев и обычных ночных шорохов, было как будто тихо.

«Возможно, мне это почудилось», — подумал Андре.

Гаити был полон тайн. Андре постарался припомнить все, что ему доводилось читать о вуду, и то немногое, что рассказывал о местном колдовстве Кирк, когда они плыли на корабле из Америки.

Андре кое-что знал об истории страны. В прошлом, восемнадцатом, веке сюда привезли свыше миллиона негров, захваченных в рабство в Санта-Доминго.

Для этих людей, навеки разлученных с родиной, жизнь на острове началась со щелканья бичей и невообразимой, по понятиям Андре и большинства англичан, жестокости.

Уильям Уилберфорс, выступавший в Британском парламенте за отмену рабства, рассказывал в своих речах кошмарные до не правдоподобия истории.

Случалось, что белый хозяин, не задумываясь, на спор стрелял по рабу, чтобы похвастаться гостям своей меткостью.

Если невольник чем-то досаждал хозяину или надсмотрщику, его закапывали по шею в землю и использовали его голову в качестве цели при игре в шары.

По словам Кирка, на плантации Галлифе провинившихся рабов избивали до крови, после чего управляющий лично посыпал им раны перцем и поливал уксусом.

На плантации в Ла-Транд-Ривер хозяин приказал прибить раба за уши к стене, сам отрезал у него уши бритвой, распорядился зажарить их и накормить ими несчастного.

А хозяина плантации в Плен-де-Тоне прозвали «Господин Деревянная Нога»: если ловили его беглого раба, по его приказу ему отрубали одну ногу, а если человек выживал, что было маловероятно, ему делали деревянный протез и заставляли работать дальше.

Самым популярным орудием пыток служил кнут для быков, одним из наиболее популярных слов на острове было «тель», что означало, хоть и не было записано в словарях, «избить до того, чтобы тело превратилось в кровавое месиво».

Черных женщин избивали так же безжалостно, как и мужчин. Хозяева относились к своим рабам куда хуже, чем к животным.

Единственной радостью, последней надеждой, сохранявшейся в жизни черных невольников, была их вера в вуду, привезенная с далекой родины.

Андре доводилось слышать о королях жрецов и королевах жриц вуду, которых называли папалои и мамалои. Они, по преданиям, будто бы обладали магической силой, позволяющей оживлять мертвых и превращать их в зомби.

Раньше Андре считал колдовство вуду — шарлатанством. Но в удушающей жаре острова, среди тропических растений, в атмосфере ужаса, издавна пропитавшей всю местную жизнь, можно было уверовать в невозможное.

Революцию устроили жрецы вуду. Оставаясь сердцем черного населения, они исподволь убеждали рабов восстать и каким-то образом передавали вести, не располагая почтой и оставаясь на месте.

Папалои и мамалои были прирожденными вожаками. Обычно эти люди происходили из дворовых слуг. Находясь поблизости от хозяев, они лучше знали их обычаи и привычки и набирались знаний, недоступных другим рабам. Один из таких рабов и возглавил повстанцев.

Это был некий Букмен, негр, родившийся и выросший в Англии. Он поднял первое восстание в Плен-дю-Нор.

С помощью вуду Букмен добился одновременного выступления в разных уголках острова.

В июне — июле 1791 года по западным провинциям Гаити впервые прокатилась волна бунтов. Их удалось подавить. Не оценив серьезности нависшей над ними угрозы, плантаторы действовали с особой жестокостью. Повстанцев колесовали, вешали или забивали кнутами до смерти.

Букмен созвал заговорщиков на тайный совет. Пригласив на него командиров отрядов из северных провинций, он постарался внушить собравшимся мысль о необходимости согласованности действий, Совет проходил в лесных зарослях в страшную грозу. Суеверные люди восприняли ее как знамение, посчитав, что боги вуду одобряют их планы.