Все люди в гавани напряженно вглядывались в покрытое льдинами море.

— Где? Ничего не вижу! — кричали в толпе.

Но молодой моряк, первым увидевший парус, стоял на штабелях леса и уверенно показывал рукой на горизонт.

Я напряг зрение и действительно увидел среди льдов белые паруса.

— Черт возьми, как он уклоняется от льдин? — пробормотал рядом со мной немецкий шкипер.

— Он дрейфует вместе со льдом, — ответил стоявший рядом голландец. — Лед идет как раз в нужную сторону.

— И парусов поднято немного, — подтвердил другой голландец. — Он поднимает их, когда видит, что можно проскочить, и опять преодолевает рифы, когда двигаться вперед нет никакой возможности.

Они обсуждали еще какие-то тонкости мореходного дела, в котором я не разбирался, но в их словах сквозили зависть и восхищение этим смелым капитаном и его кораблем.

— Чей это корабль? Кто-нибудь видит флаг?

Все напряженно вглядывались в море, пока один из шкиперов не достал подзорную трубу и не пустил ее по рукам. Каждый смотрел в нее и молча передавал дальше. А потом какой-то английский моряк с зоркими глазами вдруг восторженно закричал:

— Это «Юнион Джек»! Боже, храни короля!

Корабль между тем постепенно приближался. Британские корабли, стоявшие в гавани, расцвели разноцветными флагами, приветствуя отважного собрата. Где-то ухнула, салютуя, пушка, и толпа на набережной разразилась криком «Ура!», хотя надо признать, что крик был довольно формальным, без особого энтузиазма.

На воду тотчас спустили шлюпки и подтянули спустивший паруса корабль к причалу.

Один из капитанов в толпе буркнул по-французски:

— На море никто не может сравниться с этими чертовыми британцами.

Спорить с этим, особенно сейчас, было трудно.

Лоточники, извозчики, проститутки потянулись к пирсу, где стоял британский корабль. С него уже подали сходни, и первым на берег ступил капитан. За ним сбежал высокий худощавый человек с темными глазами. Он так спешил, что просто отодвинул капитана и быстрым шагом направился к ожидавшим извозчикам. Меня удивило, что он смеет так непочтительно обращаться с капитаном, который провел корабль через невероятно опасные воды. Но еще больше я удивился, когда сам капитан, старый морской волк, хоть и вспыхнул от негодования, но не посмел сказать ни слова, и его бывший пассажир укатил на первых же попавшихся санях.

Я рванулся было туда, где оставил ждать извозчика, чтобы проследить за темноглазым англичанином, но пока я пробивался сквозь толпу, незнакомец уже давно укатил, поэтому я приказал извозчику везти меня обратно в «Белый гусь».

Тогда я еще не знал, что на борту британского корабля «Конквест» кроме темноглазого англичанина прибыл человек, с которым я уже встречался. Это был тот самый американский моряк, который нашел меня в Лондоне и отвел к Франклину. Его звали Хирам Марш. Но тогда я не знал этого, а он видел меня в толпе, но решил дождаться удобного случая, чтобы тайно встретиться со мной.

8

Белл-бой Тихон — после событий вчерашнего дня я узнал его имя — протянул мне безукоризненно выглаженный мундир.

— Отлично, мой мальчик, — одобрил я. — Он никогда не выглядел лучше, чем сейчас.

Тихон просиял, но его улыбка чуть потускнела, когда он снова заговорил.

— Я… мундир… относить… там… пуговицы… слабые… — Ради меня он пытался подыскать английские слова, хотя по-немецки говорил лучше.

— Что с пуговицами? — переспросил я, глядя на позолоченные пуговицы мундира, и тут до меня дошло. — Ты что, пришивал эти болтающиеся пуговицы?

— Нет, не я… мама… она портниха…

— И ты носил мундир к себе домой?

— Нет… мама сюда приходила.

— Та-ак, — протянул я, поскольку не только пуговицы были снова крепко пришиты, а и сапоги начищены до умопомрачительного блеска, и пряжки сияли.

— Ты где живешь? — спросил я, думая, чем бы отблагодарить его, если нельзя давать деньги.

— Недалеко от гостиницы.

— Тогда вот что. Вот деньги, беги домой и купи у своей мамы ленту поярче. И мигом обратно, нам с графом через двадцать минут уезжать.

Он вернулся с алой лентой, когда мы с Горловым усаживались в сани Петра.

— Спасибо, Тихон, — сказал я. — А теперь отправляйся к хозяину и скажи, чтобы он подал тебе настоящий солдатский ужин за счет капитана Селкерка.

Когда мальчик ушел, я повернулся к Горлову.

— Отдай ленту Петру, и пусть повяжет ее на шапку. Он заслужил этот знак отличия.

Горлов только покачал головой на мою сентиментальность, но отдал ленту Петру и перевел мои слова, хотя я думаю, что он сделал это, как всегда, со своими комментариями.

Но как бы то ни было, Петр с довольным видом повязал ленту поверх своей старой шапки, лихо свистнул, и мы помчались по холодным темным улицам.

* * *

На Невском выстроилась целая вереница саней и карет, направляющихся к резиденции французского посланника. Звуки скрипок и арф серебристым звоном струились вместе с вечерним бризом по всему проспекту и казались порождением серебристой луны и хрустальных звезд, тихо мерцавших в черном небе и отражавшихся в драгоценных камнях, которыми были усыпаны наряды женщин, входивших в распахнутые двери дома в сопровождении блестящих кавалеров. При свете луны и прекрасные лошади, и великолепные экипажи со своими пассажирами казались серыми, но стоило им подъехать поближе к теплому свету, льющемуся из дома, как они, словно по волшебству, преображались.

У дверей их встречал наш вчерашний «вельможа», который передал нам приглашения. По другую сторону дверей стоял его близнец и тоже кланялся гостям.

Мы с Горловым прошли через столовую, где были накрыты огромные столы, в бальный зал.

Освещенная сотнями свечей толпа гостей просто сверкала великолепием нарядов. Женщины томно обмахивались веерами, хотя здесь, в северной столице России, это выглядело несколько необычно.

Оркестр играл вовсю, но никто не танцевал, поскольку объявляли прибывающих гостей. Когда мы с Горловым ждали своей очереди, он внимательно посмотрел на меня.

— Просто парижский знакомый, говоришь? — задумчиво спросил он, поглядывая на разодетых гостей. — И этот «просто знакомый» после вчерашнего визита взял да и пригласил нас на такой бал?

— Именно так, — вздохнул я.

Он, конечно, понял, что я чего-то недоговариваю, но, похоже, это не слишком его волновало. И когда мажордом объявил: «Граф Горлов и мсье капитан Селкерк», Сергей расправил плечи, разгладил усы и гордо прошел через зал.

Я шел рядом с ним, разглядывая гостей, и сразу приметил троих людей, внимательно смотревших на меня. Первый был худощавый, элегантно одетый господин с седеющей бородкой, в котором я инстинктивно признал маркиза Дюбуа. У второго, бледного черноглазого мужчины помоложе, тоже красовалась на шее медаль посланника, а третьей была уже знакомая мне Шарлотта, чьи изумрудные очи на несколько секунд встретились с моими. Она посмотрела мне прямо в глаза, чуть дольше, чем позволял этикет, а потом снова принялась отдавать приказы слугам и служанкам, почтительно слушающим ее.

Я подошел к Горлову, который уже успел представиться прусскому генералу, слишком старому для битв, но не настолько старому, чтобы сутулиться, и тоже представился и поклонился.

После этого я направился прямо к Шарлотте Дюбуа, которая сначала сделала вид, что не замечает меня, но потом вдруг отпустила всех слуг и повернулась ко мне.

— Позвольте поблагодарить вас за приглашение на этот прекрасный бал, мадемуазель Дюбуа, — поклонился я.

— Милости просим. Только это не я послала вам приглашение, а мой отец.

— Я знаю, но… все равно я хотел вас поблагодарить. — Я снова поклонился и повернулся, чтобы уйти, но она окликнула меня.

— Мсье Селкерк, не обижайтесь, я ведь не против того, что мой отец пригласил вас, я только хотела сказать…

Я снова коротко поклонился и исчез в толпе, направляясь обратно к Горлову. По крайней мере, я убедился, что маркиз хочет видеть меня и поговорить со мной как можно скорее, раз пригласил меня на бал. Интересно, как он объяснил дочери это приглашение?

Оркестр заиграл другую мелодию, и все, как по команде, расступились, освобождая сверкающий паркет для маркиза Дюбуа и его дочери, которые своим танцем должны были открыть бал. Танцевали они просто великолепно. Все, как завороженные, следили за изящными движениями этой пары, а я, присмотревшись повнимательнее, заметил, что дело не в их мастерстве, хотя они действительно хорошо танцевали, а в их непоколебимой уверенности, что от них глаз нельзя оторвать. Словно все остальные были приглашены только для того, чтобы полюбоваться их танцем.

И мне вдруг стало так одиноко, что я невольно начал всматриваться в лица гостей, в поисках родственной души, которой так же тоскливо вдали от родного дома, среди равнодушных снегов России.


Что касается Горлова, то он не спускал глаз с танцующей пары, временами вскидывая голову, словно сам танцевал с мадемуазель Дюбуа.

Когда танец закончился, маркиз вежливо поаплодировал себе вместе со всеми остальными и вновь присоединился к группе пожилых джентльменов неподалеку от оркестра. Шарлотта тут же стала приглашать гостей танцевать, и вскоре по залу закружились пары. Мадемуазель Дюбуа сеяла настоящий хаос, разбивая пары и без всяких церемоний представляя друг другу совершенно незнакомых мужчин и женщин, которым после этого ничего не оставалось, как танцевать вместе.

Пока дочь французского посланника развлекалась, я решил, что самое время поговорить с маркизом. Он беседовал с двумя мужчинами, которые стояли ко мне спиной. В одном из них я узнал бледного дипломата, который смотрел на меня, когда я вошел в зал. Другой был огромный дородный мужчина, который немного сутулился, словно стеснялся своих размеров. Маркиз, заметив меня, отошел от собеседников на пару шагов, словно для того, чтобы отдать приказания слугам.