Дэвид ехал верхом в наручниках. Его окружало кольцо солдат в масках. Он не поднял Глаз, даже когда на дорогу стали выскакивать дети и швырять ему в лицо уродливых кукол, изображающих его самого. Неужели дети вылепили их собственными маленькими ручками? Сами надели петлю на шею? Какие матери позволяют такие игры?

Дэвид не смотрел на них, не поднял глаза, когда на него обрушился град из гнилых фруктов. Не морщился от комьев грязи. Нора смотрела на него, и в ее душе, кроме отчаяния, появилось нечто другое — может быть, гордость?

Она порицала его за то, что он натворил в Ходдерби, но сейчас на этой узенькой улочке он доказал всем, что значит быть Колвиллом.

И как же толпа проклинала его за это! Как возмущенно выла, когда Дэвид лишил ее законного развлечения. Этот дикий, животный вой лишил Нору последней надежды. После беспорядков на севере Лондон жаждал воздаяния, и только кровь Дэвида могла утолить эту жажду.

Дэвид исчез из виду. Половина зевак потащилась следом. Остальные разбредались, недовольно ворча. Они рассчитывали на лучшее представление.

Нора еще долго сидела на колокольне, ожидая, пока успокоится сердцебиение и пройдет тошнота. Но даже сейчас, в тишине позолоченной гостиной, оно продолжало отчаянно колотиться. Может сердце остановиться от горя? Или разбиться, как птица в ловушке?

— Он благополучно прибыл в Тауэр.

Нора вздрогнула от неожиданности, проглотила ком в горле и обернулась к мужу.

Придворный наряд был ему к лицу. Пудра и длинные локоны парика подчеркивали резкие черты лица Эдриана, жесткую линию губ, живость зеленых глаз.

В темно-красном парчовом камзоле и шелковых чулках он держался не так, как всегда. Каблуки делали его выше, чем предназначено мужчине природой. Чтобы с грацией и достоинством носить жесткий от вышивки длиннополый камзол, требовалось изрядное умение. Эдриан обладал им в полной мере. Широкими и легкими шагами он подошел к жене и остановился, заметив ее настроение. Эдриан долго смотрел на нее, и Нора не отводила глаз, надеясь, — возможно, несправедливо, — что он угадает правду и не будет нужды говорить. Ей не хотелось иметь секреты от мужа, но если она заговорит сейчас, то может расплакаться или даже завыть.

Эдриан не виноват. Не виноват. Но, видит Бог, так легко его обвинить. Его действия привели к тому, что брат сегодня оказался в Тауэре, а ее собственные поступки в Мэншне уничтожили все надежды Дэвида на спасение.

Она никогда не станет сожалеть об этом, она снова сделала бы тот же выбор. Но разве от мыслей отделаешься? Они омрачали даже огромную любовь, которую она испытывала, глядя на своего мужа.

Как видно, по ее лицу Эдриан догадался, что она чувствует, тяжко вздохнул и только тогда спросил:

— Как ты себя чувствуешь, любовь моя?

Тревога в его голосе взволновала Нору еще сильнее. Она ступила на шелковый ковер и сделала шаг навстречу мужу. Что ему ответить? Как она себя чувствует? Хорошо? Будет ли им вообще когда-нибудь хорошо? Эта любовь — настоящее чудо, только вот она, Нора, совсем не святая. Может быть, она просто недостойна этой любви? И может ли их любовь нести счастье, если ее вторая жизнь будет отмечена смертью брата?

Нора осторожно потрогала пальцем золотую тесьму на камзоле Эдриана. Тепло, исходящее от мужа, заставило Нору еще сильнее почувствовать царящий внутри ее холод.

Много раз она видела его в дворцовых залах, наблюдала за ним уголком глаза или из-под ресниц, и вид Эдриана, такого элегантного и красивого, каждый раз был как удар ножом в сердце. Теперь она могла к нему прикоснуться, потому что он принадлежит ей. Могла трогать эти золотые пуговицы, изысканное валансьенское кружево, выглядывающее из-под отворотов. Перчатки он снял еще раньше. Кисть Эдриана была теплой и немного пыльной от пудры. Нора положила ладонь на его руку. Когда он в ответ стиснул ее, она сразу поняла, какой ответ он получил в Сент-Джеймсе.

— Он сказал, что не может вмешиваться в такие дела, — бесцветным голосом произнес он. — Парламент должен работать, как считает нужным.

— О! — Нора с усилием сглотнула. Эдриан сильнее сжал ее руку и как будто выдавил из нее следующие слова: — Я ходила на него посмотреть. Видела, как его привезли в город.

Обручальное кольцо на его пальце больно вдавилось ей в руку. Боль оказалась даже к месту, она словно попала в резонанс с болью внутри. Нора чувствовала себя разбитой, душа разрывалась на части.

— Сможем ли мы быть счастливы, — прошептала Нора, — после того, как... как он умрет?

— Нора... — скорее выдохнул, чем произнес Эдриан, но она уловила в его голосе очень многое — мягкий упрек, тревогу любящего сердца и — что труднее всего было выдержать — сочувствие. Его Эдриан не вправе был предлагать, когда дело касалось брата.

Нора прикрыла глаза, Эдриан притянул ее к себе. Их разделяло теперь кружево и шелк. От Эдриана пахло придворными запахами: мускусом, гвоздикой, потом — ведь в кулуарах всегда было тесно от амбициозной публики.

Если бы во дворце был утренний прием, Нора могла бы пойти вместе с Эдрианом. Но король-немец не любит общества, и следующий утренний прием будет только в декабре. Нельзя навязываться королю, особенно такому, который ненавидит публичные появления. Однако если ее брат доживет до декабря, Нора пойдет и со слезами будет просить о помиловании, она бросится в ноги этому немцу...

Губы Эдриана коснулись ее виска. Она прижалась щекой к его груди. На лоб упали пылинки пудры.

— Ты поступила неосторожно, — мягко заговорил он. — Опасно выходить в город одной. Если бы ты сказала, что хочешь увидеть процессию, я сам бы тебя отвез.

Добрые слова Эдриана лишь усилили ее боль. Разве она заслужила эту доброту? Она горюет о человеке, который пытался его убить... Нора взяла себя в руки и спросила о том, что касалось самого Эдриана.

— Король сказал что-нибудь о деле Барстоу?

По городу ходили мерзкие слухи и листовки, явно исходящие от Барстоу и лорда Джона. Там излагалась та же ложь, которую должна была подтвердить Нора, а также новые обвинения: Эдриан был в заговоре с ее братом; побег Дэвида не случаен; Эдриана надо тоже посадить в Тауэр.

— Тут не о чем беспокоиться.

— Но все эти слухи...

Эдриан слегка отстранил ее от себя, заглянул в лицо и улыбнулся:

— Лорд Джон втянул своего отца в неудачную игру. Он полагал, что их союзники одобрят его попытку свалить меня. И они бы одобрили, но не в такой момент. Народ сейчас возбужден и настроен очень злобно... — Его улыбка погасла. — Никто не хочет ввязываться в скандал, который может спасти твоего брата от казни. Даже если это приведет к моему падению.

— Понятно. — Собственный голос показался Норе скрипучим и неприятным. Она попыталась улыбнуться. — Тебе повезло. То есть нам повезло.

Он спрятал ее руки в свои ладони.

— К вечеру тебе станет лучше?

Нора поморщилась. Вечером они собирались посетить частный прием, они спланировали это еще до того, как узнали, что Дэвида привезут в город сегодня.

— Боюсь, что нет, — ответила она. Ей еще предстоит показаться на публике, но она хорошо помнила, какое именно сочувствие ждет ее в придворных кругах. — Сегодня я не гожусь для общества.

— А я думаю, ты должна поехать, — мягко произнес Эдриан.

Требование показалось ей странным и жестоким. Нора отняла у него свои руки.

— Ты рассчитываешь, что я буду смеяться и танцевать, когда город требует головы моего брата?

Его лицо потемнело.

— Нора, ты должна поехать. На улицах листовки, везде болтают о заговоре Барстоу, поэтому крайне необходимо, чтобы нас видели. Твое отсутствие может породить слухи, которые принесут нам беду. А вот твои слезы... от них вреда не будет. Скорее наоборот. Многие отнесут их к моему конфликту с твоей семьей.

Как быстро он приспособился к извращенной логике политической жизни.

— Ну разумеется. Мои слезы доставят им массу удовольствия. — В голосе Норы звучала горечь, но ей не было до этого дела. Лондон всегда был к ней жесток. И встретиться с ним лицом к лицу сейчас, когда рана на сердце еще даже не затянулась...

— Любовь моя, доверься мне. — Эдриан взял ее за подбородок и поцеловал в нос. — Обещаю, ты не раскаешься.


Нора помнила старые уроки светской жизни. Она храбро улыбалась завуалированным оскорблениям в адрес брата, шуткам о казнях и виселицах. Эдриан оставил ее, чтобы поговорить с министром, и Нора оказалась одна в центре веселящейся группы придворных, но это не смогло прогнать улыбку с ее лица. С этой же улыбкой она развернулась и пошла прочь от этой стаи стервятников. Лишь бы только выбраться из зала!

Жара была влажной и вязкой. Свечной дым смешивался с удушливым ароматом одеколона, пота и пудры. Дышать становилось все труднее. Нора брела между фижмами, чьими-то острыми локтями, бокалами с вином. Стайка женщин с раскачивающимися плюмажами на головах укрыла Нору от глаз Эдриана, который о чем-то серьезно разговаривал с первым камергером двора. Она найдет его позже. Сейчас ей нужно отыскать спокойный уголок, чтобы подготовиться к новым баталиям.

Болтовня, звон хрусталя, пронзительные звуки клавесина заполнили огромный зал лорда Фэрфакса. Но в этом конце воздух был чище. Нора с благодарностью сделала глубокий вдох, и в голове у нее вдруг прояснилось.

«Доверься мне», — сказал Эдриан. Он уже тысячу раз доказал, что достоин ее доверия. Но зачем ей сегодня присутствовать здесь? Весь Лондон знает, что ее брата отправили в Тауэр. Через неделю или через две она смогла бы подвергнуть себя этому испытанию, но почему сегодня?

В дальнем конце зала танцевала какая-то парочка, точнее, пыталась танцевать. Судя по их неверным движениям, вина было выпито уже немало. Никто не обратил внимания на Нору, и она тихонько ускользнула в полутемный коридор. Она шла довольно долго и остановилась только тогда, когда заметила, что вокруг стоит тишина. Сейчас Нора чувствовала себя как загнанный зверь. В голове было ясность, но тело ее предало. Колени подломились, и она с удивлением отметила, что сползает вниз. Ладони ощутили благодатную прохладу каменных плит.