Нора рассмеялась:

— О нет. У меня не такой философский взгляд на этот вопрос. Кроме того, в своих стихах Мандевилл клевещет на пчел. Трудолюбие — это ведь христианская добродетель? Они не знают отдыха в исполнении долга. И все же нельзя сказать, что их покорность означает тупость или отсутствие чувств. Если кому-то из них угрожает опасность, на выручку бросаются все. Даже трутни могут вступиться за своих братьев. И я думаю... думаю, что в такой братской поддержке заключена истинная добродетель.

Эдриану хотелось завязать с ней легкий разговор, дать ей возможность расслабиться, но глубинный смысл ее слов задел его за живое.

— Нора, ты ведь не трутень. И на мой взгляд, бездумная верность — это вовсе не добродетель.

Она поджала губы и с секунду смотрела прямо ему в глаза.

— Ты считаешь мою верность бездумной?

Эдриан не стал делать вид, что не понял вопроса.

— Скажи, ты думала, к каким последствиям приведет война? И каковы шансы на победу? Ты взвесила, чем для тебя обернется поддержка отца и брата?

Нора открыла рот, но потом решила не спорить.

— Пойдем, — сказала она. — Отнесем рамку Харрисону.

Довольно политики, подумал Эдриан, выходя следом за ней из хижины. Уговоры на нее не подействуют. Пусть остается при своем мнении, его намерения не изменятся. Норе пока неизвестно, что битва между ними уже началась. Ради победы в ней Эдриан использует все свои ресурсы — интеллектуальные и физические. Ни ее раненые чувства, ни жизнь ее брата не имели значения, если победа сохранит ей жизнь.

Эдриан спасет Нору от ошибок Дэвида, чего бы это ни стоило.


Глава 11

Домой Нора возвращалась быстрым шагом. Детский порыв заставил ее вынуть рамку из улья. Ей хотелось удивить Эдриана, пожалуй, даже произвести на него впечатление. Глупая выходка! Он отлично умеет оборачивать подобное хвастовство против нее. Когда он смахнул пчелу с ее руки, его прикосновение обожгло Нору огнем и вконец лишило самообладания.

Но он не сможет так легко поколебать ее твердость в том, что касается семьи. Пусть говорит что хочет, она не станет защищаться. Убеждать его, что не собирается раздумывать над поведением отца и брата, оскорбительно для ее семьи. Она обязана безусловно доверять суждениям отца и брата.

Тем не менее доверять им, не задаваясь вопросами, как раз и означает проявлять «бездумную верность»?

Нора почувствовала раздражение, раздражение на Ривенхема и на себя. Она ускорила шаг. Находиться с ним рядом все равно что находиться рядом с чумным — каждую минуту рискуешь заразиться.

Когда он хотел заговорить, Нора перебила его:

— Ты не заморочишь мне голову так, чтобы я предала свою семью.

— Я этого и не жду, — отвечал Эдриан.

Нора не отводила глаз от тропы вдоль лип у края поля. Ее немного задевало, что Эдриан совсем не задохнулся, хотя у нее самой от быстрой ходьбы закололо в боку. Прошагав в таком темпе еще немного, она пошла медленнее — что толку наказывать себя, если его это ничуть не беспокоит.

Нора всем своим существом чувствовала направленное на нее внимание Эдриана, подобное узкому лучу света. Причина его дружелюбия этим утром была ей понятна. Он рассчитывал обезоружить ее, а потом, без сомнения, убедить выдать тайны, которые не сумел добыть силой. Приходила ей в голову и более неприятная перспектива. «Ты не трутень», — сказал он.

— Ты испытываешь ко мне жалость, — резко бросила она. Ее лицо вспыхнуло от унижения. После того сокровенного и такого тяжелого разговора у нее в спальне он стал относиться к ней хуже — как к сироте или побитой собаке.

— Жалость? Нет, — спокойно произнес он. — Это было бы неразумно.

Она бросила на него быстрый взгляд.

— Тогда что? — с вызовом спросила она, желая услышать в ответ только правду. Пусть ответ будет любым — презрение, ненависть, недовольство — что угодно, только не жалость.

— Удивление, — подумав, сказал он. — Ты удивляешь меня, Нора. В Лондоне ты была совсем другой. Теперь ты подкинула мне еще кусочек головоломки, только я не могу вставить его на место.

Они добрались до липовой аллеи. Нора остановилась и повернулась к Эдриану лицом. Теперь они оба знали тайну шестилетней давности. Этот груз больше не давил ей на плечи. Однако их разговор прошлой ночью ничего не изменил, и она не позволит Эдриану убедить ее в обратном. Сейчас, прямо здесь, она определит их отношения раз и навсегда.

— Во мне нет никакой тайны, — собравшись с духом, заговорила она. — И вы не должны обращаться ко мне так фамильярно.

— Птички могут возразить? — с улыбкой отвечал он.

— Я возражаю.

Эдриан подошел на полшага ближе. Нора вздернула подбородок и твердо посмотрела ему в глаза. Больше никакой близости между ними не будет. Ей невыносима его притворная нежность.

— Ты помнишь игру, в которую мы играли? — спросила Эдриан. — По-моему, ты называла ее «Кураж»?

Смена темы сбила Нору с толку. «Кураж» — глупая забава, словесная игра из вопросов и ответов, которую придумал Дэвид. Тем мечтательным летом она научила Эдриана играть в нее и задавала вопросы, которые ни одна сестра ни за что не задаст брату.

— Детские глупости! — воскликнула она. — Они нам уже не по возрасту.

— Они и тогда были нам уже не по возрасту. — Солнечные блики танцевали в его зеленых глазах, тень от листьев падала на лицо и вновь убегала. — Но это не мешало нам с удовольствием играть.

— Ты... ты задумал флиртовать со мной?

Эдриан ухмыльнулся:

— А почему бы и нет? Как сказал бы лорд Джон, в борьбе со скукой все средства хороши.

Нора сглотнула.

— Вот и придумай другое средство.

— О, в играх нет ничего дурного, если даже дети могут играть в них. — Резко очерченные губы Эдриана растянулись в широкой усмешке. — Итак, Нора, вот первое испытание: покажи кураж, признай, ты сомневаешься в правоте своего брата?

— Ты не имеешь права задавать такие вопросы! — охрипнув от возмущения, воскликнула она. — Я не буду на них отвечать.

— Значит, ты струсила, — покачав головой, отметил Эдриан.

— Я Колвилл! Ты не сможешь заставить меня забыть об этом.

— Не смогу заставить? — с любопытством повторил он. — Значит, вот чего ты боишься?

— Я не боюсь! — Но когда Эдриан приблизился к ней еще на шаг, ее сердце застучало быстрее, что было очень похоже на страх. Вот только при этом по телу разлился жар, и Нора, к своему стыду, поняла, что испытывает не страх, а... возбуждение. Стараясь подавить разыгравшиеся чувства, она прибегла к насмешке:

— О, могучий и великий граф Ривенхем, вы льстите себе, если полагаете, что меня пугает ваше имя.

— А прикосновение? — Он приложил палец к голубой жилке у нее на шее, а взглядом впился в ее глаза. — Боишься прикосновения или твое сердце колотится из-за других причин?

Нора заметила, как его губы изогнулись в триумфальной усмешке. Ритм ее сердца действительно подчинился Эдриану, а не собственному разуму. Сердце едва не выпрыгивало из груди.

«Будь холодна как лед! Будь неприступна!» В Лондоне было легко изображать равнодушие. Она научилась проходить мимо, бросая на Эдриана лишь мимолетный взгляд. Сейчас Норе так хотелось вернуть то состояние бесчувственного оцепенения.

— Признаю, — решительно заявила она, — что мозг не всегда властен над телом, иначе все мужчины были бы святыми, а в аду не было бы ни одного распутника.

Эдриан удивленно приподнял бровь.

— Значит, я делаю тебя распутницей? — Он произнес эти слова с такой легкостью, словно тема совсем его не интересовала.

— Я этого не говорила! — выкрикнула Нора. Но, видит Бог, возможно, он прав. Одно-единственное прикосновение его пальца вызвало смятение всех ее чувств.

— Значит, мое прикосновение не нарушит сегодня ваш сон?

— Нет. Нет! — Казалось, она убеждает не его, а себя и не верит своим словам. — Мудрость подарила нам лекарства, а добродетель — желание ими воспользоваться. Сегодня я буду спать крепко. — Она без страха схватила его за руку и с удовольствием заметила тень удивления в его глазах. Не он один способен задавать дерзкие вопросы. — А теперь ваша очередь испытать собственную храбрость, показать кураж. Скажите, лорд Ривенхем, память обо мне тревожила ваш сон или размалеванные придворные красавицы занимали все ваши силы и время?

Казалось, язвительный вопрос совсем не задел его.

— Ты сама не знаешь, чего хочешь, — спокойно отвечал он. — С одной стороны, ты хочешь, чтобы я сказал, что никогда о тебе не думал, и тогда ты заснешь сегодня в объятиях гнева и без всякого зелья. С другой — ты и сама знаешь, что твой образ каждую ночь провожал меня в постель. А теперь, когда я это признал, ты жалеешь, что спросила.

Нора оттолкнула его руку. Сейчас его честность казалась предательством.

— Что у тебя на уме? Зачем ты смеешься надо мной? — Нора закусила губу, отвернулась и хотела уйти прочь, но Эдриан поймал ее за локоть. Рассвирепев, она толкнула его в грудь. Эдриан ловко отступил назад и рассмеялся.

— Ну вот, — с усмешкой произнес он, — узнаю прежнюю горячую девчонку.

— Пошел к черту! Ты явился сюда, чтобы охотиться за братом, зачем тебе затевать игры еще и со мной?

— Затем, что ты мне не менее интересна, чем твой брат. Женщина, которая всю жизнь старается ради других, никогда не позаботится о себе и не ждет ничего иного.

— Глупости! А как, по-твоему, я должна себя вести? Еще раз стать твоей подстилкой? Сколько счастья мне это принесло!

Эдриан явственно отшатнулся, она и сама содрогнулась от этих ужасных слов, но ею двигали паника и гнев. Он стоял так близко, что Норе стало понятно, какими тайными намерениями он руководствовался сегодня. Они явно читались по его лицу, когда он, справившись с собой, снова шагнул к Норе.