Харрисон с сомнением поглядывал на Нору, не зная, позволительно ли ему ответить. Она едва заметно кивнула.

— Точно. Но я рассчитываю, что мы получим еще один сбор, — сообщил Харрисон. — Самые дальние рамки уже полны, и я сегодня собираюсь их вынуть. Но многого я не жду — по утрам уже очень холодно. Теперь им надо делать запасы на зиму.

Ривенхем кивнул:

— А все же трутней еще очень много.

Харрисон нахмурился.

— Пожалуй, — осторожно ответил он. — Может, и так. А вы что скажете?

Нора прошла к следующему улью, а мужчины продолжили негромкий разговор. Ривенхем что-то сказал приглушенным голосом, Харрисон хрипло хохотнул в ответ. Норе хотелось вернуться к ним, чтобы разделить их веселье, но смущение ей помешало.

Трудно ожидать, что граф Ривенхем будет шутить с ее слугами, однако Нору это не удивило. Мальчик, которого она любила, был способен беседовать с кем угодно. Он смеялся с работниками, цеплял словечки у судомоек. Бедняки, красневшие и заикавшиеся в ее присутствии, с ним держались легко и свободно.

Все дело в том, объяснял ей Эдриан, что он в очень юном возрасте оказался за границей. «Мы, католики, должны учиться у иностранцев, — с грустной улыбкой говорил он. — В десять лет я уже учился в Париже. Как только научишься просить извинения за провинности на чужом языке, родной язык — уже не проблема, о чем бы ни шла речь».

Но разумеется, дело было не только в этом. Нора понимала это и в юности. У Эдриана была удивительная способность оставаться... собой. Независимо от того, с кем он говорил. Иногда он держался настороже, часто старался оставаться в тени. Но никогда в стремлений угодить кому-либо не изменял своей природе. Возможно, люди это чувствовали, а потому доверяли ему.

Нора решилась бросить на него осторожный взгляд. Его высокая фигура отчетливо вырисовывалась в дверном проеме. Слушая пасечника, Эдриан слегка наклонился.

Ее вдруг охватило желание, полное горечи и надежды. Мальчик, которого она любила, не исчез. Он стоял в десяти шагах от нее, только скрывался в теле мужчины, которого ей следует опасаться.

Собственное романтическое настроение испугало Нору. Нельзя предаваться этим фантазиям. Что за глупости! Ведь он же изменил своей вере? А кроме того, будь он женщиной, у него не было бы возможности оставаться верным себе. Долг женщины в том, чтобы хранить верность другим.

Нора продолжала наблюдать за мужчинами. Вот Харрисон быстро прикрыл рот рукой, чтобы удержать новый смешок и не вспугнуть пчел. Ривенхем мотнул подбородком, приглашая старика наружу, где они могли бы разговаривать без опаски. Мужчины вышли.

В одиночестве настроение Норы переменилось. Она больше не чувствовала горечи, только странное безразличие. Нет смысла желать того, что никогда не будет твоим. Никогда ей не быть мужчиной. Никогда не путешествовать по миру. Никогда не научиться легко, пересмеиваясь, болтать с теми, кто ниже ее. И никогда не получить Эдриана. Или ребенка.

Она протяжно вздохнула, и наклонилась к улью. Пчелы деловито ползали по сотам, и вид их напряженной работы странным образом успокоил Нору, придал уверенности в себе.

Самая ближняя рамка была заполнена. Почти все ячейки были запечатаны толстым слоем желтоватого воска. Харрисон сказал, что собирается вынуть ее сегодня. Лучшего времени, чем сейчас, не придумаешь. Медленно и осторожно Нора сунула руку в улей.


Эдриан шагнул внутрь хижины и придержал пасечника, который слишком громко топал. Нора стояла в пяти шагах. Всю ее левую руку покрывал шевелящийся слой пчел. Лицо было бледным от ужаса.

Харрисон хотел было что-то сказать.

— Тихо, — шепнул Эдриан. Шум мог взбесить пчел. Дым — вот что ему нужно. Стараясь двигаться плавно, он огляделся. Наверняка здесь есть что-нибудь на растопку...

— Ты как?

Спокойствие в голосе Норы поразило Эдриана как громом. Он развернулся на каблуках, и ответ застыл у него на губах. То, что он принял за ужас, на самом деле было полнейшей невозмутимостью. На лице Норы появилась легкая улыбка, постепенно ставшая шире.

— Никогда бы не подумала, что ты боишься пчел, — сказала она.

У Эдриана словно открылись глаза. Он разглядел, что под шевелящейся массой пчел Нора держит рамку с медом.

— Я их не боюсь, — медленно ответил Эдриан. — Но должен признаться, что всегда использую дым, чтобы их слегка одурманить, и лишь тогда забираю мед.

За спиной у него шумно выдохнул пасечник:

— Она что, снова это проделала?

— И часто она так? — спросил Эдриан, не отводя глаз от Норы. Та улыбнулась еще шире.

— Любит она во все вмешиваться. Выпью-ка я еще пива.

И он ушел.

— Дым — полезный прием, — заговорила Нора. — Но ведь пчелы неэгоистичны. Если обращаться с ними вежливо, они с радостью поделятся своим богатством. — В ее голосе слышалась легкая насмешка. — Вы уверены, что не боитесь, лорд Ривенхем? Вы вцепились в дверную раму, как моряк в шторм цепляется за мачту.

Эдриан заметил, как у него побелели костяшки, и опустил руку. Ему хотелось расхохотаться, но он сдержался, опасаясь спугнуть пчел. «Ты потрясающая!» — вот каких слов он не сказал. Если так мало людей в Лондоне поняли это, значит, их наблюдательность совсем ни на что не годна.

— Говорю вам, бояться нечего. Я сумею вас защитить, — продолжала меж тем Нора.

В полутьме хижины трудно было разглядеть ее лицо, но легкий наклон головы, лукавая усмешка на губах ясно говорили Эдриану, что у нее на уме. Здесь Нора чувствовала себя абсолютно свободной и пользовалась случаем слегка подразнить его.

Он наблюдал за ней с удивленной улыбкой. Эдриан знал Нору, но сейчас понял, как много в ней скрытого, неизведанного, что ему еще только предстоит открыть для себя.

— Твое самообладание просто пугает, — наконец произнес он.

— Тем не менее вы, сэр, только теперь начинаете выглядеть спокойным. — В словах Норы прозвучала едва уловимая насмешка.

Она опустила голову, чтобы скрыть выражение своего лица. Эдриана это почему-то расстроило. Чувство было нелепым, несоразмерным случаю, но пронзительным и острым, как утром, когда он увидел ее в холле.

Эдриан не обманывал себя. Он понимал природу этого чувства и уже решил, как себя вести. Эта решимость позволяла ему трезво оценивать свое отношение к Норе.

Он не мог смириться с ее разрушительной преданностью брату. Но преданность эта имела своим источником сталь в сердце Норы. Девушкой она ее не скрывала, а дерзко бросала вызов окружающему миру. Сейчас эта сталь пряталась в самых глубинах ее души, как потайной стилет, который при случае — когда ничего иного уже не осталось — может спасти человеку жизнь. Эдриан никогда не встречал такой яростной, несгибаемой воли в женщинах, да и в мужчинах — тоже. Какой мужчина способен пережить подобное предательство и при этом сохранить душу от разъедающей ненависти? Самому Эдриану это не удалось. Кроме того, мужчины часто путают браваду и мужество. Нора не из тех, кто выставляет мужество напоказ.

Однако какие богатства души достаются тем, кому она сохраняет верность! Она бросает все силы для их защиты и никогда не смиряется с поражением. Даже если умом она видит пороки дела, которому служит, то пожертвует собой ради чести.

Дэвид Колвилл ее погубит.

Нора легонько подула на руку. Эдриан напрягся, но тревога оказалась ложной. Пчелы как будто лениво поднялись в воздух, покружились, рассеялись. Многие вернулись в улей.

Нора примирительно улыбнулась:

— Все дело в терпении. Надо их уговорить.

Эдриан кивнул. У него не было времени ее уговаривать. Обстоятельства дали ему шанс вернуть Нору. Этот шанс исчезнет в тот миг, когда объявится ее братец.

Нора облизнула губы и еще раз подула на пчел. Движение губ, быстрое мелькание языка повернули мысли Эдриана от холодного анализа ситуации к более пылкой стратегии.

Интерлюдия в яблоневом саду указала путь к цели. Эдриан ясно видел, что Нора к нему небезразлична. А еще понимал, что предстоит охота — придется не только заманить ее в свои объятия, но и выманить из скорлупы недоверия, которую она построила вокруг себя.

На руке Норы осталась одна-единственная пчела. Эдриан шагнул к Норе. Она инстинктивно отстранилась, но он, не обращая внимания, провел пальцами по теплой коже руки там, где она выглядывала из рукава. Нора часто и беззвучно дышала, но Эдриан слышал, потому что слушал. Слушал и смотрел, а потому заметил, как дернулся уголок рта, как на щеке появилась тень, потому что Нора закусила щеку изнутри. Шесть лет назад он полностью посвятил себя изучению этого чуда — девушки по имени Леонора Колвилл. Знал каждый ее жест и взгляд, коллекционировал привычки и предпочтения.

Он и теперь их помнил. Знаки, которыми она невольно себя выдавала, были уроками, которые он безупречно выучил. Все это превратится в тайное и несправедливое преимущество в его охоте.

Эдриан пересадил пчелу на свою руку, подул, та взлетела и растаяла в воздухе.

Нора, не отводя глаз, следила за ее полетом, но Эдриан знал, что это притворное внимание. Так она пыталась скрыть свою реакцию на его прикосновение. Но ему надо выбить ее из колеи.

— Глупые создания, правда? — сказал он лишь затем, чтобы она снова посмотрела на него.

— Нет. У меня они вызывают восхищение. Да-да.

— Как так?

Нора ответила ему настороженным взглядом, как будто сомневалась в искренности его интереса. Эдриану эта неуверенность была внове и возмутила, ибо говорила об испытаниях в прошлом, когда ее юная вера в себя подверглась разрушительному влиянию людей, которым не было дела до ее мыслей и чувств.

— Продолжай! — попросил он. — Или ты стала последовательницей Мандевилла и считаешь, что пчелы доказывают, как своекорыстие и грехи могут послужить во благо общества?