Карен Рэнни - Любовь и бесчестье

Она не ответила.

– Я стараюсь держаться в стороне от всего, но каким-то образом нахожу и здесь свой собственный путь.

Ее поразила его честность.

Вероника расстегнула остальные пуговицы.

– Больше у тебя нет вопросов? – спросил Монтгомери.

– Нет, – ответила она, стараясь быть такой же честной, как он. – Глупо притворяться. Ты пришел ко мне, и я хочу быть с тобой.

На этот раз удивился он.

– Ты самая удивительная женщина из всех, кого я знаю.

– Неужели? – усмехнулась она. – Настолько удивительная, что ты готов продолжать разговаривать со мной? Я ничего о тебе не знаю, Монтгомери.

– Напротив, Вероника, ты знаешь обо мне очень много.

Его улыбка стала язвительной.

– Я имею в виду не то, что знаю, как ты выглядишь обнаженным, Монтгомери. Я говорю о том, чем ты занят целый день в винокурне, или о твоих планах, касающихся воздухоплавания.

Вероника стояла перед ним, положив руки ему на плечи и поглаживая его от плеч до запястий и обратно, потому что испытывала желание дотронуться до него. Монтгомери уже снял куртку, и рубашка вот-вот должна была последовать за ней.

Монтгомери не сводил взгляда с ее лица, но ничем не выдавал своих мыслей по мере того, как молчание между ними все растягивалось.

Вероника закрыла глаза, потянулась к нему и попыталась распознать чувства, исходившие от него. Жар. Желание. Потребность в ней. Столь же острое и безысходное одиночество, как и ее собственное.

– Вероника!

При звуке его голоса она открыла глаза. Низкий и нежный, он оказывал на нее такое действие, что по ее коже побежали мурашки.

– Во что ты оцениваешь свой поцелуй? – спросил он, обнимая ее за талию и привлекая к себе.

– Я подарю его тебе, Монтгомери.

Он продолжал притягивать ее к себе так, что ей пришлось приподняться на цыпочки. Ее руки обвились вокруг его шеи, губы прижались к его губам. Веронике казалось, что с тех пор как он целовал ее в прошлый раз, прошла вся жизнь.

Когда Монтгомери ее выпустил из объятий, она, тяжело дыша, прижалась лбом к его груди.

– Что еще ты хочешь узнать, моя пытливая жена?

Веронике отчаянно хотелось спросить о Кэролайн, но она подозревала, что, если сделает это, Монтгомери уйдет. Она выждала минуту, чтобы дать себе успокоиться, потом спросила:

– Что ты делаешь там, в винокурне?

– Разрабатываю систему навигации для моего воздушного судна. Пока что все еще на ранней стадии.

Она отстранилась и посмотрела ему в лицо:

– Зачем?

– Приходи на следующей неделе в винокурню, и я покажу тебе.

Монтгомери до сих пор не приглашал ее туда. Несколько раз она подходила к этому строению, но его раздражало ее появление.

– Я еще не снимаю свою ночную сорочку, – сказала Вероника.

– Но я же отвечаю на твои вопросы.

Скольких женщин в Америке он очаровывал своей улыбкой? Сколько женщин падало в обморок при его появлении?

Монтгомери положил руку на ее левую грудь и нежно сжал ее сквозь льняную ткань. Его большой палец погладил сосок.

Вероника закрыла глаза, потому что ощущение было сильным. Мгновением позже она их открыла, потому что ей пришла в голову новая мысль.

– Ты бы предпочел, чтобы я ничего не чувствовала, когда ты ко мне прикасаешься?

Монтгомери опустил голову и прижался губами к ее виску.

– Слишком глупый вопрос, чтобы отвечать на него.

– Не могу не испытывать никаких чувств, когда ты ко мне прикасаешься, – сказала Вероника.

– Пусть это будет нашей тайной, которую мы не станем делить ни с кем, – ответил Монтгомери. – Я никогда никому не скажу, что в спальне ты шлюха, а в гостиной леди.

– Я не слишком-то приспособлена к гостиной, – ответила Вероника, пытаясь собраться с мыслями в то время, как он нежно сжал ее сосок. По ее телу распространялся жар, образовавшийся между бедер. – Ты знал много шлюх?

– Не думаю, что мне стоит отвечать на этот вопрос. Если отвечу, то потребую от тебя чего-то очень важного.

– И что бы это было? – спросила Вероника, удивляясь тому, что ей стало трудно дышать.

Его рука неподвижно лежала на ее груди, и только двумя пальцами он легонько пощипывал ее сосок. Тонкая ткань усиливала действие его ласки, и вниз по ее телу быстро распространялся жар.

– Сразу всю ночную рубашку, – сказал он. – Сними ее всю и сразу. Я хочу, чтобы та была обнаженной, Вероника.

Эта игра в перетягивание каната стала чем-то почти запретным и потому особенно возбуждающим.

– Не думаю, что это правильно, – возразила Вероника.

Его губы проследовали по ее шее, и она склонила голову, чтобы предоставить ему большую возможность целовать ее и облегчить доступ к своей шее. По-своему он дразнил ее, и это было так восхитительно, что она не стала проявлять строптивости.

– Как ты стал таким знатоком в вопросах любви? – спросила она, чувствуя прикосновение его губ в нежном и чувствительном местечке под подбородком.

– Неужели это вопрос, уместный для жены?

– Нет, – поправила она его. – Сейчас я не жена, а девка. Не жена и не леди.

– В таком случае тебе определенно лучше раздеться донага.

– Но я очень дорогая шлюха, Монтгомери. Мужчина должен заработать право быть со мной в постели.

– Я ответил на все твои вопросы, – сказал он, наклоняясь поцеловать ее.

Вероника потянулась к нему и обеими руками рванула его рубашку. Ее пальцы царапнули его прикрытую тканью грудь. Ей хотелось почувствовать его, почувствовать его влажную кожу и плоть своей влажной плотью, потереться об нее. Она хотела, чтобы он оказался в ее теле, принес ей облегчение, освобождение, чтобы их тела слились в танце наслаждения и страсти.

Если уж ей суждено разыгрывать шлюху, то она разыграет эту роль блестяще. Вероника отступила на шаг, взяла его за руку и повела к постели.

Сорвала с себя ночную рубашку, погасила лампу и скользнула под покрывало, а потом потянулась к нему.

Через несколько секунд и Монтгомери оказался обнаженным и скользнул в постель рядом с ней.

Когда он дотронулся до нее, Вероника задрожала, протянула руку и сжала в ладони его отвердевшее и разбухшее мужское естество и направила его в свое влажное лоно. Если бы было возможно испытывать большую потребность в нем, то она бы ее испытывала. Она жаждала близости и наслаждения почти до боли.

Монтгомери вошел в нее. И ее тело, испытав пароксизм наслаждения, рванулось ему навстречу. Ее пальцы сжали его плечи, а потом спустились вниз и обхватили бедра.

Ее кожа была гладкой, а сердце билось отчаянно. Она жаждала испытать все, почувствовать Монтгомери, безумие его страсти, силу его тела и звук, который он произвел, откидывая голову, и лицо его при этом напряглось.

Они были чужими друг для друга. И объединяла их только страсть. Но если это был единственный способ, делавший доступным общение, то она была согласна и на это.

Сейчас ей было этого достаточно.

Монтгомери ответил на некоторые из ее вопросов, но на два самых важных она ответа так и не получила, и они все еще не давали Веронике покоя. Кем была Кэролайн, и скорбел ли Монтгомери о ней до сих пор?

К тому же ее не успокоил и его ответ на вопрос о том, собирается ли он покинуть Шотландию. «Не знаю». Едва ли такой ответ можно было счесть удовлетворительным.

Вероника не солгала ему. Она и в самом деле не хотела ехать в Америку. Даже только слушая речь горничных с ее особенным тембром и выговором, она тотчас же сознавала, что находится дома. При этом она ощущала свою близость к родителям, чего никогда не чувствовала в Лондоне. Прозрачность воздуха и красота гор, окружавших Донкастер-Холл, волнистые стада овец убеждали ее в том, что она в Шотландском нагорье, и здесь она и хотела бы оставаться.

Мистер Керр назвал Монтгомери «одолженным шотландцем». Может быть, поверенный знал что-то неведомое ей. Не был ли Монтгомери с ним более откровенным, чем с ней? Монтгомери в Лондоне утверждал, будто ничего не знает о планах своего работодателя, но, как только они оказались в Донкастер-Холле, что-то изменилось.

– Леди Фэрфакс!

Звук его голоса показался столь неожиданным, что она чуть было не подпрыгнула.

– Мистер Керр, – сказала Вероника, прижимая руку к груди, – вы меня напугали.

Возможно, это произошло потому, что она только сейчас думала о нем.

– Простите меня, ваша милость. Это не входило в мои намерения.

Поверенный стоял у подножия лестницы и смотрел на нее.

Медленно Вероника спустилась на несколько ступенек, остановившись, только когда их разделяли две.

– Вы ведь встретились с его милостью в Братстве Меркайи. Не так ли?

Вероника кивнула. Поверенный Монтгомери должен был знать обстоятельства их встречи. Неужели он знал всю историю их знакомства?

– Донкастер-Холл испытывает множество временных затруднений, леди Фэрфакс. Я намерен попытаться вступить в контакт с духами и успокоить их.

Вероника спустилась еще на одну ступеньку и подошла ближе к мистеру Керру так, что могла бы дотянуться до него и коснуться его.

– Я не знала, что у вас есть интерес к оккультизму, мистер Керр.

– Я так полагаю, ваша милость, что и у вас он есть, раз вы решились посетить собрание Братства.

Вероника не ответила, просто ждала, когда он продолжит свою речь.

– Не хотите сопутствовать мне на подобном собрании? – предложил мистер Керр.

– Вы собираетесь побеседовать с мертвыми?

Он кивнул.

Вероника ощущала его нарастающее возбуждение.

Если бы он был белкой, то теперь стоял бы на задних лапах, размахивая передними в воздухе, а нос его отчаянно подергивался бы.

Вероника подумала о том, что, возможно, ошибалась в нем. Или просто мысль о контакте с мертвыми заставила ее улыбнуться и ответить на его усмешку, обнажившую зубы? Она и сама сможет разгадать тайну личности Кэролайн.

– Да, мистер Керр, – ответила она. – Мне бы очень хотелось помочь вам.

Монтгомери за весь день не удалось совершить никакой существенной работы. Каждый раз, как только он пытался сосредоточиться на своих планах, ему на память приходили слова Вероники.

«У тебя были рабы?»