Промокательная бумага пестрела пятнами чернил. Масляная лампа стояла на уголке стола, рядом с серебряной подставкой для перьев и серебряной чернильницей, и оба предмета покрылись паутиной.

Монтгомери обернулся, опираясь спиной о столешницу, сложил руки на груди и посмотрел на Эдмунда.

– Мой дед знавал это место.

– Вполне возможно, что его нанимали сюда на работу, ваша милость.

Монтгомери оперся спиной о стол и принялся внимательно разглядывать Эдмунда.

– Поясните!

– Десятый лорд Фэрфакс был очень добр к многочисленным членам семьи, сэр, – сказал Эдмунд смущенно. – Он оплачивал их образование. И отец его слыл таким же щедрым. Вполне возможно, что ваш дед работал на девятого лорда до того, как эмигрировал в Америку. И вполне вероятно, что девятый лорд оплатил ему путь туда.

Если это являлось правдой, то тогда достижения его деда были еще удивительнее. Не прошло и двадцати лет после переезда в Америку, как Магнус Фэрфакс построил Гленигл.

– А что случилось с семьей десятого лорда Фэрфакса? Я знаю, его дети скончались раньше его, а что стало с его женой?

– К несчастью, ваша милость, леди сильно хворала после смерти своих детей. Она умерла на десять лет раньше лорда.

– Так он жил здесь один?

Эдмунд кивнул:

– Много лет.

– Вы долго работали на него?

– С тех пор как окончил школу, – сказал Эдмунд. – Не желаете ли посмотреть амбарные книги прямо сейчас, ваша милость?

– Нет, не сейчас. Чуть позже, – ответил Монтгомери, отворачиваясь к окну и тем самым давая понять, что отпускает Эдмунда.

К счастью, поверенный оказался сметливым и понял намек.

Оставшись в одиночестве, Монтгомери обошел вокруг письменного стола и сел. Что, черт возьми, он должен делать?

Уж, разумеется, не сидеть здесь, любуясь своими владениями.

Ему бы следовало испытывать чувство гордости за то, что он вернулся в Шотландию и теперь обладал титулом, о котором Магнус не дерзнул бы и мечтать. А вместо этого чувствовал только печаль за мальчика, так любившего это место, что он решился построить его точную копию в далекой стране.

Постояв, Монтгомери выскользнул из библиотеки, спустился по черной лестнице, которая оказалась точно такой, какую он ожидал увидеть, и вышел из Донкастер-Холла.

– Думаю, нам следует навестить бедную Веронику при первой же возможности, – говорила Аманда, принимая от матери пакеты с покупками.

Графиня Конли не стремилась обременять себя приобретениями. Зато Аманда любила эти выходы с матерью. Это был один из немногих случаев, когда они оставались наедине. В остальные моменты кто-нибудь из сестер или братьев непременно увязывался за ними и слушал их разговоры.

– Ты не купила нитки для вышивания, Аманда, – сказала ее мать, делая знак кучеру.

Он продвинулся вперед на дюйм, потому что лондонская улица была запружена народом и экипажами, а мать Аманды направлялась к обочине тротуара, предоставив дочери следовать за ней.

– Я передумала, – сказала та.

От ее ежеквартальной дотации осталось всего несколько монет, а до следующей выдачи было два месяца. Ее родители рассчитывали, что она будет тратить свои деньги на вещи, которые она скорее хотела бы иметь, чем нуждалась бы в них. Понимали ли они, как дороги новые перчатки? А уж духи от Флорис просто были не по карману.

Ее мать бросила на нее взгляд искоса.

– Ты забыла, дорогая Аманда, что Вероника – новобрачная? Было бы просто бестактно врываться к ней в первые недели брака.

– Ну в обычных обстоятельствах я бы этого не предлагала, – ответила дочь, в свою очередь, передавая покупки горничной. – Если бы мы были хорошо знакомы с Монтгомери, другое дело, но ведь он американец. Он для нас чужой, да и для Вероники ненамного ближе.

Аманда позволила своему голосу упасть до вздоха, на что ее мать ответила новым взглядом искоса.

– Они поженились благодаря скандалу, матушка. И как бы ни было неуместно, я считаю разумным убедиться лично в том, что Монтгомери – хороший муж.

Аманда молитвенным жестом сжала руки:

– Поспешный брак влечет за собой разочарование и раскаяние.

– Если это и так, – сказала ее мать, опережая ее и садясь в карету, – то почему ты так стремишься посетить Веронику?

Аманда почувствовала, как в желудке у нее запорхали бабочки, и это ощущение слишком походило на страх, чтобы быть приятным.

– Я должна принимать во внимание свою репутацию, матушка. Если Вероника совершит что-нибудь, грозящее репутации нашей семьи, я по крайней мере узнаю об этом заранее.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, она могла бы вернуться в Лондон, – ответила Аманда.

– Зачем, ради всего святого, ей возвращаться в Лондон? – спросила ее мать. – Она замужем за лордом. Конечно, это всего лишь шотландский титул, но все-таки она леди.

– Если ее брак окажется несчастливым, – продолжала Аманда, – к кому она прежде всего обратится в Лондоне? Ведь мы ее единственные родственники. И что еще она выкинет?

– Она и думать не думает ни о чем таком, – сказала ее мать, но лицо ее выразило беспокойство, и эта мысль, должно быть, показалась ей неприятной.

– Если, конечно, матушка, вы ее уже проинструктировали, что подобное поведение едва ли терпимо.

Аманда устроилась рядом с матерью и, разглаживая подол платья руками в перчатках, хмуро глядела на горничную, запутавшуюся в собственных ногах.

– Конечно, – согласилась ее мать. Минутой позже старшая из леди снова заговорила: – Ты в самом деле думаешь, что она на это способна? Вернуться в Лондон? Но это было бы возмутительно.

Аманда только посмотрела на мать и ответила слабой улыбкой:

– Вероника однажды уже повела себя самым возмутительным образом. Вернуться домой…

Она извлекла носовой платок и прижала его ко рту, будто стараясь удержаться от продолжения своей речи.

– Несколько недель не стоит вторгаться к ней, – сказала графиня Конли. – А потом молодая пара начинает принимать визитеров. И в этом случае даже американец и шотландка знают, как вести себя достойно.

Аманда откинулась на спинку сиденья, вполне довольная собой. Она знала, что скоро ее финансовые проблемы, возможно, будут решены.

Совсем рядом бушевал гром, ревела гроза, сотрясая стены Донкастер-Холла. Дождь сплошной пеленой застилал оконные стекла, прибивал листья, пригибал ветви, клонившиеся все ниже к земле. Он ничуть не походил на мягкий и нежный весенний дождь. Такова была земля гнева Господня.

Вероника стояла у окна своей спальни, разглядывая темно-серое небо и думая о Монтгомери.

Она не видела его с той минуты, как он покинул ее, и обдумывала возможность пойти на его поиски. Стоило ли это делать? Или предполагалось, будто она будет смиренно ожидать, пока он снова ее заметит?

После вчерашнего Вероника считала, что они стали мужем и женой. Но после того как он оставил ее на целый день, ей показалось, будто он ведет себя как во время их отъезда из Лондона, и у нее появились опасения, что быть женой Монтгомери не так-то легко.

Гром зарокотал снова, объявляя о начале настоящей грозы с блеском молний. Вероника отошла от окна и остановилась в середине комнаты.

Ее раздирали противоречивые чувства. Там присутствовало и смущение, недоумение, неуверенность и благодарность. Но превыше всего было всепоглощающее ощущение удачи. Ее муж был красивым, титулованным и богатым и мог без усилий подарить ей страсть и наслаждение, и все это она воспринимала как волшебство.

Вероника обернулась и, посмотрев на три сундука в углу, вздохнула. Пора уже распаковать вещи. И чем скорее она начнет, тем скорее закончит.

Она уже наполовину распаковала сундуки, когда ее мысли и действия были прерваны стуком в дверь.

На пороге стояли миссис Броуди и две девушки.

– Ваша милость, – сказала миссис Броуди, приседая в реверансе, – я привела вам Миллисент и Элспет. Обе они хорошие девушки, славные работницы и имеют желание продвинуться в этом мире. Вы можете выбирать из них.

Прежде чем Вероника успела заговорить, миссис Броуди ввела девушек в комнату.

– Вы можете выбрать себе горничную, леди Фэрфакс.

Горничную миледи. Его милость сказал, что в Лондоне у вас не хватило времени найти кого-нибудь. Я не сомневаюсь, что любая из девушек готова вам служить. Только вы сами должны поговорить с ними. А если ни одна из них вам не угодит, – продолжала она, сурово оглядывая обеих, – то я найду других достойных этого места.

Она вытолкнула вперед Элспет. У девушки были светло-каштановые волосы, ласковые голубые глаза и застенчивая улыбка. Когда миссис Броуди представляла ее, она опустила глаза и смотрела на пол.

– Элспет служит у нас уже год в качестве горничной второго этажа. Я доверяю ей обслуживать лучшую мебель в Донкастер-Холле. К тому же она проявила настоящий талант в удалении пятен и аранжировке цветов.

Миллисент была поразительно хороша собой со своими темными волосами, карими глазами и пухлым ртом, который выглядел бы привлекательнее, если бы она улыбалась. Но в эту минуту линии ее рта напомнили Веронике высокомерную гримасу Аманды. Хотя Миллисент была юной девушкой, над ее переносицей и в уголках рта уже образовались морщинки, придававшие ей вид недовольства всем, что попадалось ей на глаза.

Миллисент, казалось, была недовольна перечислением талантов Элспет и не могла дождаться момента, когда миссис Броуди представит ее.

– Я здесь уже пять лет, леди Фэрфакс. Начинала работать на кухне, потом в прачечной. С год служила горничной на первом этаже до тех пор, пока миссис Броуди не перевела меня наверх. Я убираю комнаты наверху, ваша милость. И умею хорошо укладывать волосы, – сказала она, оглядывая с некоторым презрением прическу Вероники.

Элспет пока не произнесла ни слова. Она сжимала руки перед собой, устремив взгляд на ковер и не решаясь смотреть вперед.

Вероника улыбнулась обеим девушкам.

– Уверена, вы понимаете, насколько трудно мне сделать выбор, – сказала она. – Я не сомневаюсь, что вы обе покажете блестящие способности в качестве горничных. И все же я могу выбрать только одну из двух.