– Благодарю вас за то, что вы оказали такой прием моей жене и мне, – сказал Монтгомери, посмотрев на Веронику.

В ответ она улыбнулась, и это была именно такая реакция в настоящей ситуации, какая требовалась.

К счастью, она удостоилась многих откровений тети Лилли о том, как следует себя вести графским дочерям. При некотором везении Вероника могла использовать эти уроки, распространив правила поведения и на жен лордов.

– Я рассчитываю на наше длительное сотрудничество в грядущие месяцы, – сказал Монтгомери.

Слуги заулыбались и закивали, но Вероника заметила нечто большее, чем смущенные взгляды. Почему Монтгомери сказал «месяцы», а не годы?

Неужели он все-таки собирается вернуться в Америку? Она попыталась отделаться от этой мысли и продолжала упорно улыбаться, пока он шел рядом с ней и мистером Керром.

– Не показать ли вам хозяйские комнаты, леди Фэрфакс? – спросила домоправительница.

Вероника замедлила шаг, стараясь приспособиться к походке пожилой женщины. И тут же потеряла Монтгомери из виду.

Миссис Броуди была пожилой дамой и обладала уверенностью человека, знающего, что выполняет свою работу хорошо. Волосы у нее были почти серебряными и уложены короной на темени. Это сооружение выглядело почти воинственно, особенно потому, что она яростно поправляла пряди, выбившиеся из прически, приводя их в повиновение. На лице ее было всего несколько слабо выраженных морщин, особенно в уголках глаз и рта, и это придавало ей вид женщины, улыбавшейся чаще, чем требовала ее роль.

– Если будете так любезны, миссис Броуди.

– У вас шотландский выговор, – с удивлением заметила миссис Броуди.

Вероника кивнула.

– Мой дом недалеко отсюда, – ответила она. – Лоллиброх.

Вежливый интерес на лице домоправительницы сменился выражением подлинного восторга.

– Я прекрасно знаю эту деревню, – сказала миссис Броуди. – Мы в течение многих лет нанимали служанок оттуда.

Несколько минут они обсуждали общих знакомых. Вероника не стала рассказывать о научных занятиях отца или о том, насколько мать разделяла его интересы и следовала по его стопам. Их семья не была склонна к общению, и Вероника добавила, что не была дома более двух лет.

– Кто родился шотландцем, навсегда им и останется, – сказала миссис Броуди, протягивая руку к Веронике и похлопывая ее по руке жестом, вызвавшим бы осуждение тети Лилли. Но в Шотландии граница между слугой и хозяином часто бывала размытой.

– Однако ваш супруг из Америки.

Вероника кивнула:

– Да, из Виргинии.

– Многие из наших людей уехали в Америку, – сказала миссис Броуди.

Если человек оттуда возвращается – это нечто необычное.

Вероника не была уверена в том, что Монтгомери останется здесь, но не сочла удачным говорить об этом домоправительнице.

– В таком случае не рассказать ли мне вам о доме?

На самом деле ей хотелось знать лишь причину, почему этот дом оказал столь странное воздействие на Монтгомери, но она все-таки кивнула. В противном случае домоправительница, вне всякого сомнения, пожаловалась бы мажордому, и тогда пошла бы гулять сплетня о том, что хозяйка не интересуется домом.

Коридор, по которому они шли, оказался заполнен портретами. Все они были написаны в одном стиле. Поза выглядела одинаковой: голова повернута на три четверти, человек изображен на фоне книжных полок, взгляд устремлен на реку Тайрн.

– Это традиция, – сказала миссис Броуди, заметив взгляд Вероники. – Портрет каждого из лордов написан в Большой библиотеке.

Мужчины на портретах в галерее мало походили на Монтгомери. В них не наблюдалось явного фамильного сходства, таких черт, как, например, крупный нос или широко расставленные глаза или слишком торчащие уши.

Ни у кого из них не было примечательных синих глаз, как у Монтгомери. И ни один из прежних лордов не оказался так красив, как ее муж.

Они поднялись по нескольким лестницам, не обладавшим такой безупречной овальной формой, как парадная. Однако перила у всех были из красного дерева, отлично отполированы и украшены позолоченной резьбой.

На площадке второго этажа экономка остановилась.

Вероника не рассчитывала увидеть столько деталей, свидетельствующих о богатстве. Изумрудно-зеленые ковры являлись отличным фоном для медных и хрустальных канделябров. Стены были обиты бледно-зеленой узорчатой камчатной тканью, а белые вазы расставлены по всему холлу и на двух длинных столах красного дерева. Кто-то наполнил вазы весенними цветами, что создавало ощущение тепла и уюта.

– Здесь у нас лучшая спальня, – говорила миссис Броуди. – Рядом с ней гардеробная. Дальше идет личная ванная леди.

Миссис Броуди шла по коридору, потом указала рукой в его конец.

– Эта лестница ведет в крыло, где помещаются детские, – сказала она. – Не зайти ли нам для начала туда?

– Если не возражаете, миссис Броуди, покажите сначала спальню леди. Я ужасно устала от путешествия.

Небольшая ложь, но, разумеется, ей она простится. Сейчас ей вовсе не хотелось осматривать детские и думать о будущем, представлявшемся столь неопределенным.

Экономка, казалось, пришла в ужас:

– Простите, миледи, конечно же, вы устали.

Она открыла третью дверь в коридоре и отступила, давая войти Веронике:

– Если обратите внимание, то заметите, что на лепнине изображены головки зрелых маков, ваша милость. Они распускались, когда строился этот дом.

– Очень красивая комната, – сказала Вероника, оглядывая спальню.

Постель оказалась меньше, чем она ожидала. Большее пространство занимали два платяных шкафа и туалетный столик. Обои цвета слоновой кости с золотыми цветами и такой же ковер были прелестны. Такая комната казалась впору для шотландской принцессы.

Но Вероника по крайней мере была шотландкой.

Миссис Броуди открыла дверь в личную ванную миледи, состоявшую, как выяснилось, из трех помещений: ванной, туалета и гардеробной, а также небольшой гостиной, соединенной коридором с другой гостиной, открывавшейся в самую лучшую, парадную, спальню. По-видимому, если жене хотелось пообщаться с мужем, она могла не идти в спальню мужа через коридор.

– Как необычно, – сказала Вероника.

Миссис Броуди кивнула:

– В Донкастер-Холле много тайных коридоров, ваша милость. Мне бы хотелось вам показать и их. Может быть, завтра?

Вероника кивнула в знак согласия. Донкастер-Холл был чем-то таким, о чем ей приходилось читать в романах, где обязательно фигурировал красивый принц и множество тайных ходов.

Она сжала руки и повернулась к экономке:

– Красивые комнаты, миссис Броуди.

– Может быть, вы завтра захотите сопроводить меня в чердачные помещения, леди Фэрфакс? Там у нас целый склад мебели. Возможно, вы захотите что-нибудь выбрать на свой вкус. Конечно, у нас в штате есть плотники. Или, возможно, вы пожелаете перевезти что-нибудь из Лоллиброха. Или даже из Лондона. Очень много мебели поступило к нам из Лондона, Эдинбурга и даже Парижа, – добавила она с гордостью.

– Я бы ничего не стала менять, – ответила Вероника честно. – Ни одной вещи.

После того как миссис Броуди ушла, Вероника вернулась в гостиную. В этой комнате обои были из бледно-голубого узорчатого шелка, оттенок их повторялся в униформах слуг. Не назывался ли этот цвет донкастерским голубым?

Вероника остановилась у окна, глядя на пологие зеленые берега реки Тайрн. Серые тучи на горизонте наводили на мысль о приближавшейся буре.

Ей так недоставало хорошей шотландской бури.

Ей недоставало всего, к чему она привыкла дома, начиная от звука шотландской речи и до ветров в Шотландском нагорье, а также до чувства родства со всем этим, принадлежности этому. Здесь ее выговор не считался чем-то необычным, и происхождение у нее было такое же, как у большинства местных жителей. Она воспринимала эту землю, как большинство ее сограждан, и так, как если бы в каждом пригорке или кочке находилось что-то волшебное, как и в мягких очертаниях долины и холмов.

Через несколько месяцев все деревья потеряют листву и приготовятся к долгой зиме, но прежде они загорятся ослепительными красками осени. Река потечет медленнее, а потом однажды утром покроется слоем льда.

На холмах выпадет снег, а потом их скует мороз. За зимой медленно и вкрадчиво последует весна и застигнет зиму врасплох. Воздух станет теплее, появятся зеленые ростки и листья.

Такой была Шотландия, ее родной дом. И этот дом тоже мог бы стать для нее родным.

Во время редких семейных поездок в Инвернесс с большой дороги Вероника видела Донкастер-Холл. И бывала заинтригована видом этого огромного, раскинувшегося на два крыла дома, казавшегося ей невыносимо одиноким.

И все же как только она ступила в Донкастер-Холл, почувствовала его дружелюбную атмосферу, будто он был именно тем местом во всей Шотландии, где ей следовало жить.

Как ни удивительно, но Веронике предстояло стать хозяйкой и хранительницей Донкастер-Холла. Из бедной родственницы она превратилась в жену сложного таинственного человека, обладавшего таким замечательным домом. Она всегда была любопытной, но особенное любопытство возбуждал в ней Монтгомери Фэрфакс.

Глава 13

Монтгомери направился к двери холла под первой, высоко парящей под потолком аркой овальной лестницы. Эдмунд следовал за ним. Если Монтгомери был прав, библиотека помещалась в конце коридора, и окна ее выходили на сады, спускавшиеся террасами.

Монтгомери улыбнулся и вошел в комнату с глубоко утопленными в стенах стрельчатыми окнами и украшенным резьбой потолком. Возле стен от потолка до пола возвышались книжные шкафы, и на каждой полке теснились книги в потертых переплетах. Потолок украшали лепные медальоны, а мрамор каминной полки – резные свитки.

Комната была почти такой же, как та, которую он знал так хорошо.

Письменный стол несколько отличался: он был древнее и больше. Его поверхность красного дерева была в царапинах – следах многолетней службы.