Карен Рэнни - Любовь и бесчестье

Вероника произносила звук «р» в его имени раскатисто, и потому он звучал как более долгий: в нем чувствовался привкус шотландского выговора.

Монтгомери не ответил, и теперь она не знала, что ему сказать, сложила руки на груди и снова повернулась к нему, приветливо улыбаясь.

– Хотите поставить меня на место? Как я могу его не знать? Вы и мой дядя совершенно ясно дали мне понять, каково оно, мое место. Я вроде навязанной вам пошлины, и ходячей, и говорящей помехи. «Если бы не Вероника, скандал не коснулся бы нас. Долой ее, выдать ее замуж, запрятать в такое место, откуда она не сможет нам докучать».

– Если бы вы не отправились на собрание Братства Меркайи, ничего этого не произошло бы. Какого черта вы туда отправились?

– Я слышала, будто Братство Меркайи – легитимная организация, занимающаяся оккультными науками.

– Братство Меркайи – организация, приверженная изучению гедонизма и секса на практике.

– В то время я этого не знала, – огрызнулась она. – Я думала, что окажусь сопричастной интеллектуальным изысканиям.

Вероника отвернулась, и это еще больше рассердило его.

– В чем? Чем, по вашему мнению, занималось это Братство?

Несколько минут она молчала. Наконец заговорила.

– Я чувствую некоторые вещи, – сказала Вероника. – Я обладаю «даром».

Монтгомери сложил руки на груди, вспоминая ее разговор с дядей на ступеньках его крыльца в ту ночь, когда спас ее:

– Даром?

– Мне передается то, что чувствуют другие люди. Мне передаются их эмоции. Хотела узнать в этом Братстве о других людях, обладающих подобными свойствами.

– Вы чувствуете эмоции других людей? – переспросил он. Ему пришло в голову, способна ли она почувствовать его недоверие.

Вероника хмуро смотрела на него.

– Очень многие люди высмеивают то, чего не понимают.

– Вам предстоит узнать, что большинство людей не верят в ясновидение и высмеивают его. Большинство из нас мыслят рационально.

– Я не слабоумная, не сумасшедшая. Возможно, я игрушка судьбы, но не слабоумная.

– В таком случае мне не стоит утруждать себя, объясняя вам свои мысли, – сказал он. – Раз вы способны это чувствовать.

– Я не умею читать мысли, – возразила Вероника.

– Расскажите мне о моих чувствах.

Вероника продолжала хмуро смотреть на него. Монтгомери улыбнулся. По-видимому, ее сердило, когда ее блеф называли блефом.

– У вас большое горе. Вы скорбите, – заявила она внезапно тем же решительным тоном, что и выражение, которое он заметил в ее глазах. – Поэтому вы такой сердитый? Потому что здесь нет женщины, которую вы любите, а я здесь.

Вопрос прозвучал так неожиданно, что у Монтгомери захватило дух.

Между ними воцарилось молчание, нарушаемое только обыденными звуками. Проехал еще один экипаж, и лошади приветствовали друг друга ржанием. Но в их карете было тихо. Никто из этих двоих не говорил, будто это место лишало их силы двигаться, приковывало к себе какими-то неуловимыми узами.

– Не знаю, о чем вы говорите, – сказал он наконец.

Вероника безрадостно улыбнулась. Изгиб ее губ ничего не значил и еще меньше пытался сказать ему. Вероника наклонила голову и смотрела, будто изучая его, как любопытная птичка.

– От вас исходит боль, Монтгомери. Я чувствовала ее даже во время свадебной церемонии. Эта волна боли чуть не заставила вас рухнуть на колени. И даже здесь я ее ощущаю. Будто вы весь кровоточите.

Монтгомери сложил руки на груди и устремил на нее равнодушный взгляд. Если бы он смог в тот вечер не обращать внимания на происходившее в этом Братстве, его бы не было сейчас здесь. Нет, он должен был спасти эту женщину, ибо не смог спасти ту, другую.

Черт возьми! Он думал о Кэролайн.

Ни он, ни Вероника не произносили ни слова, и атмосфера в карете больше походила на зимнюю, чем на атмосферу прекрасного весеннего дня.

Вероника снова откинула голову на подушки сиденья, закрыла глаза, стараясь отгородиться от него, что ей удалось.

Или так он подумал до того, как она заговорила снова:

– Вы очень сильно ее любите? Да?

Монтгомери промолчал, и не оттого что был зачарован ее словами или заинтересован ими, но из опасения, что если заговорит, то только чтобы заставить Веронику замолчать. Он перегнулся через сиденье и зажал ей рот рукой, чтобы она умолкла.

Вероника внезапно открыла глаза. Лицо ее побледнело.

– Она умерла. Да? Потому-то в вас столько боли.

Если бы Монтгомери мог выскочить из кареты, он сделал бы это. Но вместо того чтобы бежать, устремил неподвижный взгляд на молодую жену. Она поняла его и внезапно замолчала.

Скоро они приехали на место. Когда кучер открыл дверцу кареты, Монтгомери, забыв обо всех правилах этикета, вышел из экипажа и зашагал к входной двери, не заботясь о том, как встретят его жену в его доме, и не желая знать об этом.

Она последовала за ним в библиотеку.

– Мне жаль, что я не она, – сказала Вероника, продолжая разговор, будто он и не пытался уйти от нее.

Монтгомери медленно повернулся лицом к ней, стараясь восстановить спокойствие.

Алисдэр и Джеймс катались бы от смеха при виде того, что сотворила с ним судьба. Он женился на женщине, еще более безумной, чем тетя Мэдди.

Монтгомери наклонился, потянулся к колокольчику на краю стола и дважды тряхнул его.

– Миссис Гардинер покажет вам вашу комнату, – сказал он. – Пожалуйста, обращайтесь к ней, если вам что-нибудь понадобится.

– Вы меня отпускаете? – спросила она.

– Если бы мог, отпустил бы вас, Вероника. Но теперь, боюсь, мы связаны узами закона.

– Благодарю вас за то, что женились на мне, – сказала она, удивив его. – Благодарю за то, что вели себя как джентльмен и в некотором роде как рыцарь. Я не хотела огорчить вас, Монтгомери. Если это случилось, прошу меня простить. Но я ничего не могу поделать со своими чувствами. Просто это находит на меня.

– Я полагаю, вы не можете с этим справиться?

Вероника покачала головой.

– В этом отношении мы с вами разные. Я могу управлять своей жизнью. И не желаю терпеть ваше общество.

Она вздрогнула как от удара.

– Можете чувствовать или думать обо мне все, что вам угодно, но я не желаю ничего слышать об этом – ни о ваших чувствах, ни о мыслях.

– Отныне и до самой смерти, Монтгомери?

– Я не обладаю вашими привилегиями, Вероника. И не стану притворяться, что способен предвидеть будущее.

– Я не знаю будущего и никогда не говорила, что знаю.

Монтгомери склонил голову:

– Верно. Вы не знаете будущего. Умеете только читать в сердцах.

– Да, – согласилась Вероника. – В эту минуту вы желаете, чтобы вам никогда не довелось меня видеть, – добавила она столь тихо, что ему пришлось податься вперед, чтобы расслышать. – Вы предпочли бы, чтобы меня изнасиловали, или жалеете, что просто не ушли.

И тут его удивительная жена повернулась и ушла, предоставив Монтгомери смотреть ей вслед.

– Красивая получилась церемония, матушка, – говорила Аманда, помогая матери считать серебро.

– Боюсь, моя дорогая, это был насильственный брак. Принимая в расчет обстоятельства, мы сделали все возможное.

Графиня выпрямилась, с хлопком сложила руки, будто избавляясь тем самым от неприятностей племянницы и от нее самой, и улыбнулась старшей дочери:

– Можешь быть уверена, дорогая: твоя свадьба будет ослепительной и роскошной. Я устрою грандиозный праздник, когда придет твое время.

Аманда улыбнулась:

– Веронике будет приятно снова жить в Шотландии.

Ее мать передернуло.

– Варварская страна. Трудно поверить, что наша дорогая королева любила ее все эти годы.

– Думаю, нам надо как-нибудь навестить их.

Мать посмотрела на нее с удивлением:

– Никогда прежде ты не проявляла интереса к путешествиям, Аманда.

– Но она ведь член семьи, матушка.

Графиня улыбнулась:

– Поговорю об этом с твоим отцом. Если мы не можем сделать ничего другого, по крайней мере надо убедиться, что Веронике хорошо живется в Шотландии. В конце концов, у нее нет родственников, кроме нас.

– Если не считать ее мужа, – сказала Аманда. – Очень интересный мужчина.

– К тому же лорд, хоть этот титул и шотландский, – добавила графиня.

– Как бы то ни было, Монтгомери – красивый мужчина, – сказала Аманда. – Как хитро поступила наша маленькая Вероника, избегнув скандала и заполучив такого мужа.

– Если бы не ты, Аманда, мы бы так ничего и не узнали.

Нежная улыбка на устах матери означала, что дочь угодила своим родителям и они ею довольны.

Однако, рассказав родителям о постыдном поведении Вероники, Аманда лишила себя дополнительного источника средств. Зато ее дорогая кузина вышла за богатого человека.

Должен был найтись способ заставить ее потрудиться на благо Аманде.

Веронике подали свадебный обед в маленькой столовой, где время от времени появлялась озабоченная миссис Гардинер.

– Могу я что-нибудь для вас сделать, леди Фэрфакс? – спрашивала она снова и снова.

После того как миссис Гардинер спросила об этом в третий раз, Вероника поняла, что экономка не столько стремилась услужить ей, как показать свое сочувствие.

– Все замечательно, – сказала Вероника, через силу заставив себя улыбнуться. – Благодарю вас за вашу доброту, – добавила она, сознавая, насколько странно быть объектом жалости в свадебную ночь.

Миссис Гардинер кивнула и вышла из комнаты, оглянувшись несколько раз. Вне всякого сомнения, бедная женщина хотела бы получить объяснения отсутствию Монтгомери, но не посмела этого сделать в силу преданности хозяину.

Новоиспеченного мужа Вероники не было видно. Он и не подумал сообщить ей о своем местонахождении, как и о своих намерениях.

После бесконечного обеда Вероника удалилась в отведенную ей комнату, где ее встретили и приветствовали миссис Гардинер и молодая девушка, которую экономка отрекомендовала Веронике как ее горничную.

– Право же, я не нуждаюсь в помощи, – сказала Вероника домоправительнице. – Видите ли, у меня никогда не было горничной.