Дима позвонил мне, сказав, чтобы я «вылетал к нему», что собственно я и сделал. Я снимал квартиру в этом городе S. на первом этаже. Я выбежал из подъезда и сразу же очутился на переднем пассажирском сидении своего однокурсника. Мы поздоровались. Внешний вид моего друга был не очень.

– Привет, что с тобой? Выглядишь как-то кисло.

– Да поехали, приедем, расскажу.

– Куда поедем?

– В кафе-кальянную.

– Согласен, рули.

Мы подъехали в одно из наших самых любимых мест этого города. Кальянная «House». Ты заходишь туда и кругом все окутано дымом. Приятный аромат этого дыма так и манит к себе, я до сих пор его помню, и никогда не забуду. Это нечто. Это можно даже назвать романтикой. Мы сели за наш столик в углу. К нам подошел кальянщик, ну это тот парень, который делает кальяны. На вид он был родом из Африки. Он был негроидной расы. Сейчас так модно их называть. Или афроамериканец. Тоже модно. А мы просто называем их неграми. И никакого негатива. Просто привыкли и все. Что нам теперь, менять свой лексикон? У него был такой акцент, присущий всем неграм, мягкий и немного заикающийся.

– Добрый вечер, какой кальян будете?

– Здрасте, нам на воде, яблоко-виноград, – сказал Дима, но сказал это так, будто он еще в машине отрепетировал эту фразу.

– Хорошо, – сказал негр и ушел к себе колдовать.

Затем к нам подошел официант. Европеоидной расы. Белый.

– Здравствуйте, сразу закажете, или меню принести? – сказал он нам. Он нас давно знает.

– Здрасте, нам курицу в лаваше, с картошкой фри, две порции, и две колы в стекле, – ответил Дима. Все также, как робот.

– Как скажете.

Играла музыка, там всегда играет музыка, всегда веселится народ, все полусидят на этих диванчиках, играют в карты, в нарды, курят кальян. Народ отдыхает и все прекрасно.

– Так, Дима, давай уже выкладывай, ты чего такой кислый? – быстро промолвил я своему другу.

– Да Бог его знает, Роберт, что со мной, настроение отстой, все кругом отстой, я ничего не хочу, мне кажется, я вообще не должен быть здесь. Я должен быть в другом месте. Почему я – это я? Почему все так, как есть, а не по-другому? Почему она ушла? Почему я не пошел за ней? Не стал ее искать? Почему, перед тем как заехать за тобой, я выжрал полбутылки водки?

– Кто ушла? Лена? От тебя ушла? Почему?

– Я ее послал. Далеко послал. Навсегда послал. Она мне так вынесла мой мозг, истерзала всю душу, так все истоптала там, что ничему уже не вырасти, и ничему там больше не цвести. Просто все уходит, и она ушла. Да и пусть идет к чертям. А я не стал кричать ей вслед, ведь я сам ее послал, зачем бежать за ней? Это небольшое лицемерие. Или отсутствие гордыни, не знаю. Мне плевать на все, но мне хреново! И все эти мысли о ней, воспоминания, и прочая белиберда мне не дает спокойно жить.

– Так и должно быть! Это нормально! Все страдают после расставаний. Потом не страдают. Потом радуются. Коротко и ясно! И у тебя так будет! Потерпи. Хочешь, нажремся до смерти? – зачем я это сказал ему? Не знаю. Мне просто этого захотелось. Напиться и забыться. И все. Убить нейроны своего мозга, потерзать свою печень.

Дима в ответ промолчал, но утвердительно кивнул. Мы заказали водки и закуски. Мы курили кальян, мы ели и мы пили. Мы чокались, говорили глупые тосты, бегали в туалет и снова пили, пили, пили…

– Так, черт возьми, Дима, ты понимаешь, что кругом столько идиотов, что не сосчитать? Да я и сам идиот, но на своей волне. У меня пуля в голове, которую не вынуть, хоть тресни, не вынуть, а? Ты понял, о чем я толкую? Вот ты, Дима, взрослый парень, мы с тобой с первого курса знакомы, ты знаешь меня, а я знаю тебя целиком. А остальные, да ну и что? Ты понимаешь, забудь ты Лену и живи ты дальше, ничто тебе не нужно больше, связанное с ней, ты сам поймешь, когда пройдет время. Я тебя понимаю. Вот, как тебе объяснить? Есть А., есть я. Я в нее влюбился, как семиклассник. Как малой. Даже не влюбился, а полюбил. О как! Полюбил! Понял? Подарил ей долбанную открытку, с мини-намеками на мое отношение к ней. Не хотела брать ее, да, это так. Но я ее уломал! Понимаешь, уломал. Скольких я уламывал? Но с А. все не так, с ней все необыкновенно, и мне лишь интересна все она целиком, ее душа. Я не верю в души и всякую чушь, но, говоря душа, я имею в виду что-то необъятное и непонятное моему разуму, какую-то загадку, какое-то притяжение. Я имею в виду мою любовь к ней. Беспричинную любовь. И я знаю, что это все пройдет когда-то. Быть может, так должно быть? Все однажды проходит. Заканчивается и все. Исчезает без следа. Точнее, след всегда есть, но зачастую этот след незаметен, он настолько мал, что не заметен, будто его и нет. Вот так, мой друг, все пройдет, и у меня и у тебя, да и у всех живущих. Ведь все умрут. Прости мне этот пьяный юмор, но это правда. Но есть один рычаг. Или руль, не знаю. В наших руках многое изменить, пока мы живы, пока след большой, пока есть рычаг, есть руль. Так давай же рулить, черт возьми, пока мы можем? Вперед, Дима, выпьем за изобретателя первого руля! Выпьем за нашу жизнь, чтоб мы могли как можно дольше ей рулить и чтобы никто кроме нас не мог этого делать!

– Роберт, выпьем. Согласен. Хотя была моя очередь говорить тост, да и ладно. Выпьем!

Мы так пьяны и так несчастны. Мы так пьяны и так глупы. Но мы открыты, мы честны перед друг другом, да и вообще, перед миром, перед бренным миром.

Мы кое-как попросили счет у официанта, кое-как расплатились, ведь уже два часа ночи! А мы в стельку пьяные, полусидим на этих диванчиках за своим угловым столиком и несем пьяный базар. Дима резко встал и заявил: «Так, Роберт, кончай валяться, вставай, погнали к нашим, разбудим их и загуляем!» Говоря «к нашим», он имел в виду наших друзей, нашу кампанию. Я знал, что они давно уже спят, но мне тоже хотелось их разбудить. И мы погнали… Дима пьяный сел за руль, мы ехали так быстро, что я не понимал, где мы вообще. На лобовое стекло машины постоянно обрушивалась метель, дул сильный ветер, снег и лютый холод! Но мы ехали. Не знаю как, но мы добрались до квартиры наших двух друзей. Они снимали ее вместе. Аслан и Николай. Две противоположности, две крайности. Как минус и плюс, как север и юг. Но они уживались. Странно, но это так. Дима припарковал машину у подъезда, хоть убей, но я не знаю, как он это сделал. Мы вывалились из тачки, хлопая дверьми, звоним в подъезд. Который раз звоним. Но наши друзья молчат. Я решил позвонить в соседнюю квартиру.

– Да! Кто это? – недовольный женский голос прокричал из 47 квартиры.

– Извините, э-э, мы не можем разбудить двух девочек из сорок шестой,– пошутил я громко. И глупо.

– Молодой человек уже ночь! Три часа! Все спят.

– Ну откройте нам подъезд, мы поднимемся, постучим к нашим друзьям в дверь! Тогда я их точно разбужу! – снова заорал я в домофон.

– Хорошо, проходите, – жутко недовольный женский голос…

Пока мы поднимались, мы поспорили с Димой: кто быстрее добежит до третьего этажа и первым ударит в дверь наших друзей, тот настоящий мужик. Мы бежали по этой лестнице, пьяные и несчастные. Но мы бежали, спотыкались, падали, смеялись. Но оказалось, что к заветной двери пришли мы вместе. Ничья. Мы оба мужики. Круто.

Я начал тарабанить дверь двумя руками: «Гектор, открывай, я Ахиллес, я сын Пелея!». Дима оценил мою шутку, даже чересчур оценил, начал бить ногой в эту же дверь: «За Спарту! Выходите».

Дверь открылась, Николай в белой майке и черных трусах выглядел еще более сонным, чем обычно. Сказал: «Вы чего? Совсем уже, у меня соседи есть! Заходите!»

И мы зашли. Пьяные и несчастные. Мы кое-как сняли верхнюю одежду и разулись. Я подбежал к кровати Аслана, начал орать ему под ухо: «Рота подъем, боевая тревога! Вторжение инопланетян!». Аслан вскочил: «Ты идиот! Полнейший. Ты что пьяный? Ты вообще, откуда взялся ночью?». Он тоже был в белой майке, остальное тело было прикрыто одеялом. Я сказал ему: «Аслан, я пьяный, приехал с Димой в гости к вам, налей мне чаю! Помнишь, Выпьем добрая подружка, Бедной юности моей, Выпьем с горя, где же кружка, Сердцу будет веселей!». Аслан зевнул, почесал за спиной, оделся кое-как, сказав: «Да, Роберт, конечно, выпьем чаю».

Мы сели в маленькой кухне, но вчетвером мы прекрасно помещались. Мы пили чай, мы говорили. Точнее Аслан и Николай молчали, а я и Дима говорили. Несли чушь, смеялись, орали во все горло, кидались сахаром, мечтали, бегали в туалет, нам было жутко плохо, мы перебрали в этот вечер. Мы были так несчастны. Но почему? Да все просто, когда мы были трезвые, наше несчастье сидело внутри нас и не показывалось никому, даже нам самим, а теперь наше несчастье свободно, оно так и льется из нас, но нет тех слёз, переживаний, присущих несчастным людям. Но мы все равно несчастны. И пьяны.


Искра жизни XI /2011/

Я ведь уже рассказывал о том, как подарил открытку А. в тот февральский день. Мне казалось – вот оно, счастье, счастье любить другого человека, счастье делать ему приятное. Это чувство очень влияло на меня, на мою жизнь, на мои поступки. Мне даже порой хотелось верить в судьбу и в Бога, хотелось верить, что есть некое предназначение, есть какой-то великий замысел в бытие. Но все же любовь не способна изменить мировоззрение, она способна его затуманить. И то, лишь на время. На время, пока эта любовь трепещет в наших сердцах. А потом любовь проходит, и наступает холод, разум и логика полностью одолевают тебя, ты больше не такой мягкий, ты меньше слушаешь любовные песни, меньше смотришь мелодрамы. Ты просто живешь, живешь в рациональном царстве, в царстве, где нет места всяческим «нежностям» и всякой мягкотелости. Ты возвращаешься в систему. В огромную систему, в которой выполняешь определенную роль, и любовь больше не мешает выполнять эту роль. Ты снова в биомассе. Хотя, когда ты любил ты тоже был в биомассе, в биомассе влюбленных. Разница в том, что во второй биомассе мир казался более красочным, и ты был настолько глуп, что не понимал, что ты в этой биомассе. Нет! Все это глупости! Неужели вся наша жизнь состоит из бесконечных переходов из одной биомассы в другую?! Не верю!