Сегодня утром я собираюсь идти на занятия по психиатрии в психиатрическую больницу города S. Наш преподаватель, он умен и хорош собой, но порой кажется, что он не преподаватель, а пациент. Вот такая вот ирония. Занятие началось в 8-00, в аудитории на третьем этаже одного из корпусов психиатрической больницы. По сей день люди не могут понять сущность некоторых психических заболеваний, в частности шизофрении.

Сегодня нам – студентам предстоит курация. Это значит, что нужно пойти в одно из отделений больницы и опросить кого-то из больных. Мне досталось отделение Первого эпизода. Там лежат те, кто впервые попал в психиатрическую больницу и у которых впервые обнаружили различные психические расстройства. Дверь отделения всегда заперта на ключ изнутри, и чтобы попасть туда, нужно довольно долго тарабанить по двери, потому что звонок как всегда не работает. Постучавшись в дверь, я услышал, как через несколько секунд защелкал замок, и вот она открылась, эта дверь. «Мастер ключей» этого отделения – это немолодая медсестра, на вид суровая, но в ее взгляде все же можно разглядеть некую женственность. Заведующий отделением носится по коридору, в расстегнутом халате, который был немного желтоват, хотя было понятно, что когда-то в прошлом этот халат был кристально бел. На носу заведующего небольшие квадратные очки, в кармане большой мобильный телефон, знаете как те старые мобильники, которые появились в девяностые: большой и могучий. За заведующим вечно бегают вприпрыжку медсестры в надежде, что тот уделит им минуточку своего драгоценного внимания… Заведующий забежал к себе в кабинет. Возле его кабинета стояла такая скамеечка. Небольшая, на две-три «персоны». Там сидел мужчина, на вид около 40 лет, обеими руками он ухватился за голову, и согнулся вперед к коленям, будто хотел их поцеловать. Я помню, он что-то бормотал себе под нос: «Разрешите, разрешите, матушка», «Неужели нельзя», «Алексей Борисович, я хочу к нему, ну позвольте». К этому мужчине подошла медсестра: «Даниленко, подожди, Алексей Борисович сейчас занят, он сам к тебе подойдет, поговорит с тобой, ступай к себе». Реакция этого человека была однообразна: «На минуточку, к Алексею Борисовичу». Медсестра развернулась и ушла куда-то спешным шагом.

Мне, честно говоря, надоело наблюдать за всем этим, и я все-таки решил зайти к Алексею Борисовичу – заведующему отделением – и попросить разрешения опросить кого-то из пациентов.

– Здравствуйте, я студент, мне нужно прокурировать кого-нибудь из Ваших пациентов, – сказал я, предварительно постучавшись в дверь и немного открыв ее.

– Так, здравствуй, сейчас – он подошел ко мне, и мы вместе начали выходить из его кабинета в коридор – так, иди за мной, я тебе сейчас дам одного.

Я направился вслед за своим «сенсеем» в надежде, что мне достанется интересный «случай». Мы шли по коридору в сторону курилки, которая находилась в самом конце отделения. Мы проходили мимо палат, из которых исходил какой-то непонятный и в тоже время не очень приятный запах, напоминающий запах человека, который обмочился в штаны три-четыре дня назад, но потом попал под небольшой дождь, и казалось бы, запах должен был смыться водой, но ведь дождь-то небольшой, и ничего не сработало. В коридоре бродили пациенты. Психически больные пациенты. Вот, из палаты выбегает молодой мужчина, лет тридцати пяти, у него во рту трубочка для питья лимонада, и он ей так виртуозно вертит во рту, что кажется: «черт, ему бы в цирке выступать». А вот, на стуле в центре коридора сидит мужик лет пятидесяти, он так молчалив, но и также безобиден. Он сидит на этом стуле, накрытый каким-то покрывалом, а медсестра с машинкой для стрижки волос устроилась над ним в роли парикмахера. И этот звук гудящей машинки, проносящейся по голове этого мужика, ужасен!

– Так, Михаил, это студент, будущий врач, он бы хотел с тобой поговорить, – сказал Алексей Борисович, подведя меня к одному из пациентов, стоящих у окна в «гордом» молчании.

– Хорошо, – промямлил Михаил, устремив свой взгляд на меня. Хотя он делал это так долго, что мне уже самому хотелось встать у него перед носом: «Да вот он – я, смотри»

Я начал опрашивать пациента. Стандартные заученные вопросы и фразы. Это называется сбор анамнеза. Это очень важная часть в диагностике любого заболевания, а особенно – в психиатрии. Михаил сказал, что слышит разного рода голоса. В частности, он указал, что слышит мужчину и женщину.

– А что именно они вам говорят?

– Они говорят: «Верни ребёнка!», они все время это повторяют!

– А у вас есть дети?

– Нет.

– А вы женаты, Михаил?

– Нет. Я никогда не был женат.

– А сколько вам лет?

– Двадцать семь.

– То есть, получается, вы родились… в каком году? – я спросил это для проверки.

– В 1984.

– А когда вы впервые услышали эти голоса?

– Они не дают мне покоя. Постоянно хотят, чтобы я вернул ребенка!

– Вы боитесь?

– А вы бы, что делали на моем месте?

– Вы можете припомнить, когда впервые услышали эти голоса?

– Мне было 24.

Я конечно не психиатр, но я уже понял, что у него шизофрения. Это страшно. По крайней мере, я представил, что было бы со мной, если бы я стал шизофреником. Я очень боюсь стать шизофреником. Не хочу, чтобы всякие студенты приходили и опрашивали меня. Не хочу вечно сидеть на таблетках, вечно на учете у психиатра. И потом, все эти взгляды: «да, он же псих», «ты же шизофреник», «больной» и прочие мыслишки.

– А чем вы занимались, когда вам было 24?

– Учился на юридическом.

– А у вас тогда были травмы?

– У меня была черепно-мозговая травма.

– А вследствие чего?

– Подрался. Побили. Был кипиш и я приехал помочь парням. – Под словом «кипиш» он подразумевал какие-то разборки.

Мы еще долго беседовали с Михаилом. Мы отходили в курилку, он скурил две сигареты подряд. Мне, по правде говоря, надоело задавать ему вопросы, да и тема была исчерпана, и я решил сваливать из отделения. «Женственная» медсестра открыла мне дверь. Как только я вышел из отделения, я услышал звук защёлкивающегося замка. Я больше не видел, что происходит в отделении. Я не мог увидеть, что там творится. Не мог увидеть психов, бегающих по коридору отделения, не мог увидеть заведующего в расстегнутом халате, не мог услышать тот дурной запах. Да я и не расстроился.


Искра жизни XIV /2011/

Расставание с Эммой, ссора с А… Секс с Эммой, молчание с А… Любовь к А., нелюбовь к Эмме… Морг, психиатрическая больница, вскрытия, стервятники, бар, выпивка, пьянства, бар, вечеринка, ночной клуб, беспорядочные связи, учеба. Неверие в Бога, воспоминания, Индира, ненависть, ложь, лицемерие, цинизм, учеба. Знаете, я мог бы так размахнуться, что и целой книги не хватит, чтобы перечислить всё то, что сидит внутри меня. Знаете, это все так навалилось, и пусть не в один момент, но чем больше ты живешь, тем больше таких вот вещей: беспорядочные связи, ночные клубы, выпивка, неверие в Бога, биомассы, террористы. И хочется чего-то особенного, чего-то такого, что смогло бы вычеркнуть из головы весь этот «хлам». Да, именно хлам! Потому что он так и вертится, нагромождается в мозгу, что хочется освободиться от него! Но нам не дано контролировать всецело свои эмоции и разум. Или может на меня навалила банальная депрессия? Сидела себе где-то в недрах моего мозга и на тебе – распоясалась! Хотя уже лето на дворе, все кругом благоухает и цветет. Экзамены сданы, казалось бы, в чем проблема? А нет, проблема есть, но даже черт не знает, что это за проблема! Она просто есть. И не дает спокойно жить. Выпивка уже не снимает той тоски, да и девушки ее не снимают. Ведь эта тоска вызвана не только теми зажившими рубцами на сердце (оставленными А.), но и всем тем «хламом», о котором я попытался высказаться вначале этой главы. Хлам вызвал тоску. Коротко и ясно. А так хочется проснуться рано утром, потянуться, не вставая с кровати, полежать с открытыми глазами и забыться…просто, мечтать обо всем на свете, о катании на яхте в открытом море, о лыжах в горах, о полете в космос. Банально помечтать! Хочется, чтобы хотелось петь! А не хочется! Ведь чертова тоска заполонила все. Весь чертов «сосуд» полон до края…

Мне хочется сесть и заплакать, но я не могу. Потому что когда мне было 12 лет, я обещал дедушке, что не буду плакать. Обещал, что никто и никогда не увидит моих слез. Я помню этот момент. Это были летние каникулы. В тот день было жарко, хотелось дуновения ветерка, но нет – облом. Солнце жарило мою кожу вплоть до мышц. Я стоял во дворе нашего дома. Да, именно того самого дома с крышей из серого шифера, в том самом обычном провинциальном городке, откуда я был родом. Дедушка подошел ко мне:

– Роберт, тебе хорошо под солнцем стоять? Тебе скучно? – в руке он держал серп. Серп – это такое приспособление в виде короткого полуовального режущего предмета, с помощью которого можно косить траву в малых количествах. Для этого нужно взять серп в одну руку, присесть на корточки, другой рукой схватить пучок травы и порезать ее понизу. Вот так вот.

– Да нет, дедушка, просто стою себе…

– Так, тебе уже двенадцать. На тебя жалуются в школе, на твое поведение, на то, что ты лентяй. Я решил, что отныне ты будешь работать: я буду говорить, что тебе делать.

– Угу.

– Вот тебе серп, держи. Пойдем.

Мы отправились в огород. Дедушка привел меня на участок, который зарос высокой травой, которая мне была по шею. Там еще было очень много крапивы. Ненавижу крапиву.

– Видишь траву, скоси ее и собери вот в этот мешок, – дедушка, в своей манере рукой показал на траву и дал мне один старый желтый мешок, который так интересно пах. Я даже не могу описать этот запах, я уже много-много лет такого запаха не ощущал. Знаете, я бы даже пожертвовал многими вещами, чтобы вновь ощутить запах того мешка, услышать голос дедушки, потрогать этот ржавый серп, обжечься крапивой…

– А как? Я же не умею косить! Я никогда не косил и вообще – здесь крапива! – я сказал это недовольно, возмущенно, я разводил руки по сторонам и хмурился.