– Доброе утро, мистер Себастьян! – поздоровалась Абби. Себастьян приветствовал ее радостной улыбкой.

– Миледи! Вы выглядите вполне отдохнувшей после дол­гого путешествия, – сказал он, избегая упоминания о так на­зываемой свадьбе и вечере, проведенном ею в одиночестве. – Сказать Джоунзу, чтобы налил вам чаю?

– А у вас, случайно, нет кофе? – Ах да, – заметил он. – Я слышал, что амери­канцы предпочитают кофе. Абби села на стул рядом с Себастьяном, а Джоунз поста­вил перед ней кофе, тарелочку с тостами и вазу с фруктами.

– Я не коренная американка, сэр. Просто жила там несколько лет у тетушки, но родилась в Англии, недалеко от Йорка.

– Прошу прощения, мадам, – извинился Себастьян. – Из-за вашего акцента я все время забываю об этом.

– Ах да. Акцент, наверное, появился потому, что я очень давно не была в Англии.

Себастьян вежливо улыбнулся, а Абби глотнула горячего кофе. Она едва не поперхнулась – кофе был удивительно гус­тым. Себастьян заговорил о восточном кофе. Через некоторое время Абби и секретарь уже вели непринужденную беседу и рассказывали друг другу разные истории.

– Сара сказала, что лорд Дарфилд уехал на весь день? – как бы между прочим спросила Абби.

Себастьян украдкой метнул взгляд в спину Джоунза.

– Он уехал в Брайтон, – с неодобрением ответил он. – Должно быть, на день или на два.

В Брайтон! Абби удивилась внезапно охватившему ее гне­ву и еще больше расстроилась.

– Он не предупредил о своем отъезде! – выпалила она. И тут же подумала, что Майкл сообщил ей о своем намерении жить в Брайтоне, а ее оставить в Блессинг-Парке.

– У хозяина в порту стоит корабль, там у него дела. Ему было необходимо поехать, – объяснил Себастьян.

Абби отодвинула вазу с фруктами и опустила голову, ком­кая на коленях салфетку. То, что он покинул ее на следующий день после свадьбы, привело ее в ярость. Он не только наглец, сноб и негодяй, но вдобавок еще и распутник! После десяти часов Абби заставила себя выйти из дома. Обдумывая свое положение, она решила, что лучше всего иг­норировать эту проклятую ситуацию и вести себя как обычно. Она не может одна добраться до корабля, отплывающего в Америку, так что придется подождать возвращения его светло­сти – этого экзальтированного маркиза. А пока надо поста­раться сделать свое пребывание в Блессинг-Парке максимально приятным. Она возьмет за образец самый приятный период своей жизни – Америку. Четыре женщины вели хозяйство на маленькой ферме и пользовались такой свободой, которой не знала бы ни одна из них, если бы была замужем. Дни проводили в трудах, а вечерами собирались у очага и занимались разными нехитрыми делами. Они не принимали гостей, не ездили в город, не искали встреч с потенциальными женихами. Они просто жили. Мирно, свободно, не скованные никакими ограничекиями. Именно так она должна жить и здесь, если хочет выдержал, выпавшее на ее долю ужасное испытание. Абби шагнула на снег, покрывавший широкую подъезд­ную аллею, смущенно отказываясь от помощи многочислен­ных слуг. Она представилась каждому из них, у каждого спросила имя. Они отвечали неохотно, опасливо переглядыва­ясь. Тогда Абби спросила, какую работу они выполняют в поместье. В полном изумлении конюхи указали ей на конюшни. В конюшне они тоже обменивались встревоженными взгля­дами, когда Абби забиралась в стойла и беседовала с лошадьми. Землекопам, из любопытства сопровождавшим новоявленную маркизу, удалось ее убедить, что они не могут показать парк из-за глубокого снега. Они наотрез отказались отвести ее в оранже­рею, клянясь, что Уитерз оторвет им головы, если они осмелятся войти внутрь. Тогда Абби настояла, чтобы ее проводили на псарню. Стар­ший псарь с отчаянием наблюдал за тем, как быстро она под­ружилась с охотничьим псом, угодившим лапой в капкан. Хозяин велел усыпить собаку, сообщил псарь, но Абби даже слушать его не стала, и вскоре искалеченный пес уже следовал за ней по пятам. Проведя утро в компании животных и совершенно сбитых с толку и очарованных ею слуг, Абби решила посетить оранже­рею самостоятельно. Она лишь посмеялась, когда ее умоляли быть поосторожнее, весело помахала слугам рукой и, пообе­щав вернуться целой и невредимой, зашагала по широким про­сторам зимней страны чудес, которая явно была садом, раскинувшимся на нескольких акрах. Войдя в оранжерею, она ахнула от восторга. Здесь цвелирозы, астры, герань, гардении и тюльпаны. Завороженная кра­сотой, Абби погладила девственно-белую розу. – Эй вы! Не трогайте мои розы! – раздался грубый бас.

Абби обернулась и очутилась лицом к лицу с настоящим великаном. Он был безобразен, такого урода ей еще не дово­дилось встречать. На макушке его огромной головы торчал пучок седых волос. Маленькие, как бусины, глазки злобно смот­рели на нее. Нос был таким же толстым, как губы. Он опирал­ся на лопату руками, похожими на два окорока. Рубашка и жилет обтягивали бочкообразную грудь и выпирающий живот. Абби сразу его узнала; все эти годы она с нежностью вспо­минала первого помощника капитана с отцовского корабля. У него всегда был суровый вид, но сердце большое, как океан.

– Уитерз! – в восторге воскликнула она и бросилась ему на шею.

Пораженный, Уитерз уронил лопату и отпрянул.

– Погодите, – ворчливо произнес он, отстраняя Абби. – Уитерз. Ты меня не узнаешь? Я Абигайль!

– Кто? – Он всмотрелся в ее лицо, и его толстые губы медленно расплылись в улыбке. – Будь я проклят. Малышка Абигайль? Гроза морей?

Абби смеялась и энергично кивала.

– Она самая! Ох, Уитерз, как же я рада тебя видеть! Обветренные щеки Уитерза покраснели.

– Это на вас женился лорд Дарфилд? – осторожно спро­сил он.

Абби вздрогнула.

– Э… да. Собственно говоря, на мне, – ответила она как могла весело.

– Ну, будь я проклят. Слыхал, что он женился, но поня­тия не имел… – задумчиво произнес он. – Никогда не думал, что доживу до этого. Никогда, – повторил он со смешком. – Когда вы были совсем еще ребенком, маркиз просто не выно­сил вас! Вы вечно приставали к нему, что правда, то правда. Не увези вас отец с корабля, он бросился бы за борт! – Уитерз рассмеялся.

Абби почувствовала, как кровь прилила к лицу. Услышать, что Майкл еще тогда презирал ее, было унизительно.

– Много времени прошло с тех пор, – дрожащим голосом произнесла Абби.

– Да, много. Вы посмотрите на себя, мисс. Сроду не ви­дел такой хорошенькой девчонки! – с любовью произнес он, и лицо его снова приняло суровое выражение. – Теперь послу­шайте-ка, мисс Абигайль, я не затем тружусь тут с восхода до заката, чтобы вы приходили сюда и портили мне цветы.

– Мне очень жаль, Уитерз, но они такие красивые! – вос­кликнула Абигайль.

Мясистые щеки Уитерза затряслись, словно желе, когда он яростно замотал головой.

– Мне все равно, если бы даже вы были королевой Англии, нельзя трогать мои цветы без разрешения!

Абби широко улыбнулась. Она всегда восхищалась старым ворчуном и хорошо понимала, почему он так яростно защища­ет свой сад.

– Я не стану трогать твои цветы без разрешения, Уитерз, – пообещала она.

– Смотрите не трогайте. – проторчал он и протиснулся мимо нее, чтобы осмотреть розу, к которой она прикоснулась. Убедившись, что роза не пострадала, он обернулся и быстро оглядел ее с головы до ног. – Значит, вы теперь маркиза?

– Наверное.

– Не ожидал. – Ты уже говорил. : Уитерз поднял свои кустистые седые брови.

– Еще не разучились строгать палочки?

– Давно этим не занималась, но думаю, что не разучилась. А ты? – поддразнила она старика. Уитерз нахмурился,

– Конечно, не разучился, – проворчал он, поднял лопату и двинулся по усыпанной гравием аллее. Абби шла за ним по пятам.

– Знаешь, Уитерз, я могла бы тебе помогать, – с надеж­дой сказала Абби.

– Я не пускаю сюда кого попало. Бейли и Ганс работают со мной уже давно, – быстро ответил старик – Я буду очень осторожна. У меня есть кое-какой опыт. Я ухаживала за довольно большим садом, ну, не таким боль­шим, как этот, конечно, но по меркам Виргинии большим. – В Виргинии не тот климат. Мы здесь выращиваем розы почти круглый год. Они устойчивого сорта, и я не позволю его портить.

– Конечно, – весело согласилась Абби.

– Их не так-то просто выращивать. Много работы.

– Разумеется. Притом очень тяжелой.

– Этим нельзя заниматься от случая к случаю. Надо рабо­тать постоянно.

– Да, конечно. Они требуют постоянной заботы. И в дождь, и в ясную погоду.

Уитерз почесал затылок, разглядывая Абби.

– Ладно, – ворчливо произнес он. – Может, я и позволю вам навещать меня здесь. Но будете делать только то, что ска­жу я или Ганс. А Бейли не слушайте. Он такого наговорит.

– Обещаю. – Абби кивнула и широко улыбнулась. Суровое лицо Уитерза смягчилось, и он выпрямился.

– Мне пора приниматься за работу. Смотрите ничего не трогайте. – И с этими словами он ушел.

Абби проводила его взглядом и с восторгом продолжила осматривать оранжерею. Когда она наконец собралась уходить, Уитерз вырос словно из-под земли и протянул ей белую розу.

– Вот, – произнес он и зашагал прочь.

Тронутая до глубины души, Абби вдохнула божественный аромат царицы цветов. Он подействовал на нее успокаивающе, Здесь, в оранжерее, можно было забыть о своих неприятно­стях, забыть о том, что Майкл, очевидно, презирал ее с самого детства. Она не станет думать об этом. И Абби зашагала к дому с твердым намерением изменить обстановку в кошмарной ком­нате, которую здесь называют гостиной. В назначенный срок Майкл не вернулся, чему Абби была только рада. Следующие несколько дней пролетели незаметно: она с большим удовольствием продолжала знакомиться с по­местьем. Каждое утро наведывалась в конюшню в сопровож­дении пса Гарри и в конце концов заручилась обещанием конюха научить ее ездить верхом на одном из этих сказочных коней. Несмотря на короткие поездки на муле в Виргинии, Абби так и не научилась ездить верхом. Еще она очень интересовалась стельной коровой. Она попросила уби­рающего коровник парня послать за ней, когда корова начнет телиться. По этой части у Абби тоже был опыт. Ей уже прихо­дилось принимать телят. Парень побледнел, когда Абби пред­ложила свою помощь, но пообещал выполнить ее просьбу. Во второй половине дня Абби ходила в оранжерею. Уитерз выделил ей небольшой участок розария, и она там трудилась – под его строгим надзором. По вечерам после раннего ужина Абби уходила в свою но­вую гостиную. И всегда звала с собой Сару, а иногда и кухарку, и они проводили долгие часы почти так же, как некогда в Вир­гинии. Однажды вечером, когда две младшие горничные принесли чистое постельное белье и еженедельные газеты из Лондона, Абби пригласила их остаться. К концу недели Абби превратилась в радушную хозяйку, принимая в своей гостиной чуть ли не всю женскую прислугу Блессинг-Парка. Женщины пытались научить Абби шить, но безуспешно. Однако Абби не пала духом и начала вышивать картину для ширмы, изображающую Блессинг-Парк. Ни у одной из служа­нок не хватило духу сказать ей, насколько плохо это у нее по­лучается, Устав от вышивания, Абби принималась читать вслух скандальные сплетни из лондонских газет, которые женщины встречали взрывами смеха. Или читала им книги по истории, взятые из ее личной библиотеки. Еще Абби играла им на скрипке. Впервые достав свой ин­струмент, она заявила, что далеко не блестяще владеет им, а играть на фортепьяно и петь, как ни удивительно, нообщс не умеет. Женщины с благоговейным трепетом слушали, как Абби играет на скрипке, а Сара однажды даже растрогалась до слез. Звуки скрипки разносились по всему дому, и вскоре Себасть­ян, Джоунз и камердинер хозяина, Деймон, стоя в коридоре, тоже слушали музыку, а иногда к ним присоединялся случайно пробегавший мимо ливрейный лакей. Как-то утром Себастьян сказал Абби, что маркиз – большой любитель музыки. Абби в ответ сморщила носик; она готова была поклясться, что Себа­стьян глубоко заблуждается. Прошло еще несколько дней, но дарфилдский дьявол всё не возвращался, Абби гордилась тем, что почти забы­ла короля грубиянов, и уютно устроилась в том мирке, который сама для себя создала. Это было буколическое, простое существование, которое с каждым днем нравилось ей все больше и больше. Однажды утром она получила два письма. Одно, к ее вели­кому удивлению и радости, от троюродного брата, Гэлена Керри. Хотя уже несколько лет она ничего о нем не слышала, но сразу узнала его почерк. Взволнованная весточкой от любимо­го – и единственного – родственника мужского пола, Абби сплясала джигу в гостиной, а потом нетерпеливо сломала пе­чать на письме.