– Я так понимаю, что опыта работы у вас нет?

– Ну, надо же когда-то начинать, – снова попыталась пойти на контакт Света. Тощая раздражала ее, и очень хотелось сказать ей что-нибудь хлесткое. Это Светлана умела, ей палец в рот не клади. Но надо было терпеть, потому что от тетки зависело что-то, как от учительницы в школе. Точно, сейчас Светлана ощущала себя именно бесправной школьницей, и это было отвратительно.

Кроме того, девушка инстинктивно чувствовала, что кадровичка ее ненавидит, причем непонятно за что. Ничего плохого Света еще сделать не успела.

Тощая разглядывала ее с выражением брезгливости на бледном мятом лице, ощупывая холодным взглядом. Наконец, видимо, приняв решение, она решительно встала:

– Пойдемте.

Света, в душе проклинавшая собственную инициативу, противную тетку и Аньку, послушно потрусила следом, постукивая каблучками. Каблуки у нее были замечательные – одиннадцатисантиметровая шпилька, удлинявшая ногу и приближавшая хозяйку к модельным параметрам. Эти босоножки она купила все у той же Марковой. Таких не было ни у кого. Светочке крупно повезло: Маркова не смогла ходить на высоченном каблуке и скрепя сердце продала обновку.

– Заходите! – Тетка распахнула дубовые двери и пропихнула девушку в огромный зал. Если бы не длинный стол буквой Т, украшавший самый центр помещения, то можно было бы подумать, что это актовый или бальный зал. Хотя зачем он торговому холдингу?

Как далека правда жизни от реальности! Тихо охнув, Светочка разглядывала заплывшего жиром мужика с кабаньими круглыми глазками, обвисшими щеками со следами детского диатеза и тщательно, но безуспешно замаскированной плешью.

Она была уверена, что хозяева крупных фирм сплошь и рядом ухоженные и вальяжные, пусть не красавцы, но и не такие пятачки на пенсии!

– Тэк-с, – скучным голосом протянул хозяин кабинета, а возможно – и всего холдинга. Кто их тут разберет с их полномочиями! – А других нет?

Он разглядывал Светочку с сомнением и недоверием.

– Нет, – твердо мотнула собранными в пучок волосами кадровичка, – только такая. Гуськова Светлана, двадцать лет, не замужем, без детей, 90-60-90, рост 170 см.

– Нету у нее никаких 90. Ни сверху, ни снизу, – сварливо перебил сотрудницу шеф.

– Сама вижу, но это пока самое приемлемое.

«Столько оскорблений за несколько минут! Да еще говорить про нее в среднем роде, словно она нечто неодушевленное, предмет на продажу!» Светочка задохнулась от злости и молча вышла, оглушительно хлопнув дверью. У нее хватило здравого смысла не озвучивать мнение по поводу внешних данных работодателя. Еще неизвестно, как этот бизнес-монстр в облике замученного жизнью Хрюши реагирует на оскорбления. А Светочке хотелось именно оскорбить, чтобы он понял, каково это – слушать гадости в свой адрес. И желтозубой тетке тоже хотелось сказать что-нибудь душевное, чтобы та еще долго вздрагивала по ночам.

Ограничившись яростной перепалкой с парнем в метро, слишком плотно прижавшимся к ней в вечерней давке, Светочка отправилась к Ирине.

– Я ж говорила, – удовлетворенно заулыбалась подруга. – Это к лучшему!

– Как это – к лучшему? Меня не взяли, да еще дали понять, что я – не фонтан!

– Так ты же сама ушла, а это значит, что не тебя не взяли, а тебе это место не подошло. Учись правильно расставлять акценты.

Акценты расставлялись с трудом. Вернее – они вообще не расставлялись: забыть омерзительное ощущение унижения и бесправности, охватившее ее в кабинете, у Светы никак не получалось.

– Кстати, не надо соглашаться на всякую ерунду. Уж если и терять невинность, то обстоятельно и обдуманно, – подруга перешла на менторский тон, чувствуя себя опытной и проницательной.

Светина невинность благополучно потерялась еще классе в восьмом, но Ирка Новгородская была такой правильной, что признаться ей в этом было ни в коем случае нельзя. Если бы мадемуазель Новгородская была хоть чуть-чуть посимпатичнее, то она, возможно, относилась бы к вопросу взаимодействия полов более снисходительно. Но тотальное отсутствие мужского внимания сделало Ирину непримиримым борцом за женскую честь. Отсутствие личной жизни она объясняла ожиданием единственного – так было проще оправдывать свою невостребованность на рынке невест.

– И вообще, представляешь, как будет твой обвисший колобок смотреться рядом с ухажером Марковой? Только опозоришься! – привела Ирина последний и самый веский аргумент.

На этом и закончили разбор полетов. На следующий день Светочке предстояло еще одно собеседование. Ирка долго учила ее, как себя «подавать», но это больше напоминало наставления деревенской бабки из глухой деревни, отправляющей внучку «в столицы». Тем более что ничего и не понадобилось, так как начальником оказалась женщина, а контора – весьма скромной. Света дипломатично пообещала подумать и ушла оттуда навсегда. Думать было не о чем. Надо было менять объявление на менее откровенное и идти другим путем, иначе с нею будут собеседовать только кривоногие карлики предпенсионного возраста, ищущие подешевле и помоложе.

Глава 9

– Аникеева, я сейчас умру! – Голос Ведеркиной вываливался из трубки свинцовыми шариками и бил по больной голове.

– Это хорошо или плохо? – вяло поинтересовалась Таня. Если честно, то ей было все равно, но Наталья не отвяжется, пока подробно не расскажет, почему она умрет, как и зачем.

– Он хочет познакомить меня с мамой.

– Вот ужас-то, – почти искренне посочувствовала Таня. Для полной искренности слишком ломило в висках.

– Дура, – немедленно обиделась Ведеркина. – Мама – это серьезно.

– Куда уж серьезнее. Свекровь – это стихийное бедствие. – Таня немедленно вспомнила свою, виденную лишь однажды – на свадьбе, где Вовина мама и объяснила, что молодые не пара, все русские – шлюхи, а у Вовы дома уже есть невеста. Это все не помешало Алтынай Данияровне, имя которой пьяненький тамада все время перевирал, поднимать тосты за здоровье молодых, горячо лобызаться с невестой и ее родителями, а также подарить пухлый конверт с деньгами. На вокзале она долго махала цветастым платком, сморкалась в него, потом снова махала, обещала приезжать с родными, соседями… В общем, когда «маму Алтынай» затолкали наконец-то в вагон, Татьяна была безмерно счастлива и твердо решила – в следующий раз они встретятся лет через десять, а лучше – вообще никогда.

– Ты погрязла в своем нигилизме и не понимаешь очевидных вещей. Когда мужчина хочет познакомить тебя со своей матерью?

– Когда? – задумалась Таня. – Ну, не знаю. Когда хочет тебя отпугнуть, наверное?

– Кретинизм не лечится, – печально констатировала Ведеркина. – Когда он относится к тебе серьезно и что-то планирует. Ясно?

– Не очень, – призналась Татьяна. – При чем тут мама? Если только они не собираются поменяться с тобой жилплощадью. Хотя нет. Тогда бы маму звали на твою территорию.

– Мне за тебя страшно. Как ты работаешь с людьми? Они тебя должны бояться. У тебя мозг завязан морским узлом и мыслит не в ту сторону.

– Слушай, Наташка, отстань, а? Я так устала. Если хочешь что-то рассказать – валяй. А то я только что вошла, голодная, холодная, и еще уроки у ребенка не проверяла. Кстати, у нас пахнет гарью, так что за ужином придется идти в кафе: Карина явно сожгла остатки запасов, – последнюю часть фразы она почти прокричала, надеясь, что дочь выйдет на голос и пояснит раздевающейся матери, что произошло.

Карина шевелилась где-то в своей комнате, но не отвечала.

– Ладно, я сегодня добрая, – сдалась Ведеркина. – Егор сказал, что хочет познакомить меня с мамой.

– Я в курсе.

– Не перебивай. Это значит, что ему нужно узнать ее мнение обо мне. А зачем? – едва сдерживая торжественное ликование, вопросила Наталья.

– Зачем? – послушно проскрипела Таня, стащив сапоги и нашаривая тапочки.

– Чтобы заручиться ее поддержкой! Чтобы наша свадьба не стала для нее неожиданностью!

– Ната, ты спятила. Ты опять бежишь впереди паровоза. Не напугай кавалера: он всего лишь хочет познакомить тебя с родительницей. Может быть, она волнуется и желает знать, где ночует ее сынок. И убедиться, что он не связался с иногородней шалавой или вообще – с мужиком. Вряд ли на тебе через пару недель знакомства кто-то собрался жениться. Тем более – его мама.

– Умеешь ты настроение испортить. Все не так!

– Я рада, если не так.

– У тебя голос незаинтересованный, – обиделась Ведеркина. – У меня, между прочим, жизнь решается.

– От меня чего надо? – Татьяна напряглась. В квартире было явно что-то не так, и ей было не до Ведеркиной.

– Совет нужен. Что надеть? У тебя какой-никакой, но опыт есть, – великодушно отвесила комплимент Наталья.

– Исходя из моего опыта, ты должна уметь готовить плов по правилам и есть его горячим, облизывая пальцы. Что-то мне подсказывает, что этот опыт вряд ли будет тебе полезен.

– Вот откуда в тебе столько желчи?

– Из желчного пузыря! И вообще – жизнь тяжелая. Наташка, не идиотничай. Чтобы понять, как понравиться его маме, надо располагать хоть какой-то информацией о старухе. Что у тебя на нее есть?

– На нее? Пара мокрух и грабеж, – мрачно буркнула Ведеркина. – Ты детективов насмотрелась, что ли? Откуда у меня информация о ней, если я ее ни разу не видела. А с Егором мне есть о чем поговорить, помимо обсуждения биографии его мамочки.

– Тогда минимум косметики, ногти покороче и юбку подлиннее.

– Она не в деревне живет, – напомнила Наталья и с любопытством поинтересовалась: – А ногти при чем?

– Если короткие, то тебя можно приспособить к хозяйству. Мамы это любят. А если маникюр, как у Фредди Крюгера, то от тебя одна морока. Это всего лишь мои предположения, слушать меня не обязательно.

– Я и не собиралась, но все равно – спасибо, – буркнула подруга и попрощалась, обнадежив напоследок: – Я еще позвоню.


На душе стало как-то совсем нехорошо. Карина так и не вышла, а это было странно: она всегда встречала мать и сразу по детской привычке лезла в сумку «за вкусненьким».