— Хочешь к морю? — внезапно спросил отец.

— Да, — сказала Симба.

Отсюда они ещё никогда не спускались к морю — оно шумело далеко внизу, узкая лестница, сбегавшая с высокого берега, исчезала в сумраке, и не было никакой гарантии, что, прилежно пересчитав её ступеньки, ступишь на прохладный вечерний песок, а не окажешься сразу в рокочущей прибрежной воде.

— Не испугаешься? — спросил отец.

— Нет, — храбро ответила Симба, подумав, что это в любом случае гораздо лучше, чем идти обратно мимо кустов и мельтешащих в воздухе бабочек.

Симба встала с пола, чертыхнулась, достала из–под мойки тряпку и затёрла пол.

А потом подошла к окну и плотно закрыла створки, чтобы больше ни одна тварь не влетела сюда.

Ушибленная спина болела, но Симба вдруг развеселилась.

Она взяла с подоконника дротик, захлопнула холодильник и плотно задёрнула шторы.

Пусть лучше будет жарко, очень жарко, но даже если кто–то сядет на стекло с той стороны, Симба его не увидит!

До моря надо было спускаться метров сто, если не больше.

Сто десять, сто двадцать — по деревянным ступенькам, держась за железные поручни. Сейчас они прохладные, а днём к ним, наверное, невозможно прикоснуться — днём они становились раскалёнными, и люди просто разжимали ладони и сыпались вниз, на камни, тут и там торчавшие на узкой песчаной полоске пляжа.

Отец спускался впереди, Симба — за ним.

Ветер с моря бил ей в лицо, насквозь продувая легкую разноцветную маечку и развевая волосы.

Тогда они у неё были длинные, и отец любил сам заплетать ей косички.

Они спускались очень осторожно, временами отец оборачивался и говорил:

— Ну, ты как?

— Хорошо, папа! — отвечала Симба, и они продолжали спуск.

Лестница вплотную прижималась к скале, от неё пахло холодом и ещё чем–то, что Симба никак не могла определить.

Но ей не было страшно, ей отчего–то стало весело и хорошо.

Симба вернулась в спальню и нырнула в постель.

Дротик остался лежать там, где ему и положено, — в коробке рядом с компьютером.

Если она сейчас не уснёт, то проклянёт всё на свете.

Тем более что сегодня приезжает племянник.

Она была дура, что согласилась.

Она вообще — дура.

Промахнулась по бабочке, и та улетела.

А ведь могла бы попасть, и сейчас держала бы в кулаке её мерзкое чуждое тельце.

Предварительно оборвав чёрные с зелёными прожилками крылья.

Выдернув длинные чёрные усики с угрожающими утолщениями на концах.

Отец спрыгнул на берег первым, повернулся и подхватил Симбу на руки.

А потом плавно поставил на песок, и они пошли к воде.

От лестницы до моря было всего несколько метров, песок был мокрый, волны, разбиваясь о камни, окатывали их брызгами.

— Мы пойдём обратно вдоль моря! — сказал отец.

— Хорошо, — согласилась Симба и пошла рядом, сняв сандалии и с удовольствием чувствуя, как солёная вода лижет ей ноги.

Симба легла на правый бок, подтянула колени к груди и вдруг подумала, что сейчас она, наверное, напоминает большой рыболовный крючок.

Большой голый рыболовный крючок, мокрый от пота.

Интересно, кого ловят на такие крючки?

Самый примитивный ответ — конечно, мужчин.

Симба поморщилась, харя в соседней комнате наверняка осклабилась.

Ненавистная харя, надо бы её чем–нибудь заменить.

Например, прикрепить к мишени изображение бабочки.

Найти в интернете картинку с разрешением получше, скачать на жёсткий диск, обработать в «Фотошопе» и распечатать на цветном принтере. Дело двадцати минут, если сейчас встать и войти в сеть.

Симба решила, что не хочет быть рыболовным крючком, и выпрямила ноги.

Пляж стал шире, нависающая справа скала закрыла собой полнеба — по крайней мере, так показалось маленькой Симбе.

Отец молчал, хотя обещал кое–что рассказать.

— Папа, — напомнила она, — ты хотел…

— Что? — спросил отец.

— Про бабочек, — сказала Симба, — про тех, которых надо бояться, и тех, которых не надо…

— Их вообще не надо бояться, — сказал отец. — Они все красивые и безобидные…

— Нет, — возразила Симба, — не все, ты сам мне говорил, там, наверху!

— Хорошо, — сказал отец, — сейчас расскажу…

Симба повернулась на спину и посмотрела в потолок.

Обыкновенный потолок с красно–синим плафоном посередине.

Если щёлкнуть выключателем, в плафоне загорится лампочка.

— Надо спать! — громко сказала себе Симба и начала медленно считать: — Раз… Два… Три…

— Помнишь нашу гору? — спросил отец.

— Какую? — заинтересованно спросила Симба.

— Ну, нашу… — сказал отец. — Там, дома…

— Помню, — сказала Симба, вспомнив гору, которая нависала над их городом.

— Так вот, — сказал отец, — я сам не видел, но говорят, что на вершине горы, в лесу, живут совершенно особенные бабочки…

— Как эти, на берегу? — спросила Симба.

— Нет, — ответил отец, — они большие, размером с футбольный мяч…

— Больше моей головы? — спросила Симба.

— Да, больше! — сказал отец.

— Четыре… Пять… Шесть… — говорила вслух Симба, всё так же глядя в потолок. Она перестала считать и подумала, что лучше перевернуться на живот и обнять подушку.

Обнять подушку и уткнуться в нее лицом.

Уткнуться в нее лицом и зареветь.

Дурацкая ночь, всё полный бред, и ещё эта жара.

И племянник, который явится вечером.

Она повернулась на живот, обняла подушку и заплакала.

Тихо, жалобно поскуливая.

И поняла, что начинает засыпать.

Наконец–то засыпает, уткнувшись в мокрую от слёз подушку.

— Они больше твоей головы, — сказал отец, — и даже больше моей. И ещё — говорят, что они умеют петь!

— Как это? — спросила Симба. — Как птицы?

— Не знаю, — ответил отец, — но говорят, что они умеют петь…

— Я боюсь! — пожаловалась Симба.

— Ты не бойся, — успокоил её отец, — мало ли что говорят…

— А что будет, если их услышишь? — спросила Симба.

— Кто говорит — счастье, — сказал отец, — а кто–то, наоборот, что конец света…

— Это как? — спросила Симба.

— Что — как? — переспросил отец.

— Конец света… — очень тихо проговорила Симба.

Она уснула, и самое замечательное, что ей ничего не снилось.

Симба спала на животе, яростно обнимая подушку.

Потом она отпустила её и повернулась на бок.

Но уже во сне, и поэтому ей было всё равно, на что она сейчас похожа.

Пусть даже на рыболовный крючок — плевать.

За окном начало светать, солнце выкатилось из–за горы, сосновый лес стал бледно–розовый, какой–то игрушечный.

— Это — когда ничего не будет, — сказал отец, — никого и ничего…

— Я боюсь! — повторила Симба.

— Не бойся, — опять успокоил её отец, — считай, что это просто сказка… А бабочки–мутанты…

— Что такое мутанты? — спросила Симба.

— Это когда вместо одного существа на земле появляется совсем другое, — объяснил отец, — под влиянием радиации или чего–то ещё, слишком яркого солнца, к примеру…

— А что такое радиация? — спросила Симба.

— Это долго объяснять, — сказал отец, — ты не поймёшь, маленькая…

— Хочу мороженого! — сказала Симба, увидев, что они уже почти пришли.

— Хорошо, — сказал отец, — сейчас куплю, а дома сразу — спать, ты очень устала!

Она съела мороженое по дороге к тому хлипкому строеньицу, которое отец назвал домом, послушно вымыла ноги, почистила зубы и залезла в постель.

Перед сном отец вышел покурить под большим, старым, угрюмым сливовым деревом, что росло у порога, а Симба закрыла глаза и уснула.

И тогда ей навстречу впервые вспорхнуло с сосновой ветки серебристое существо со странными мохнатыми ушками. Симба заплакала, не открывая глаз, но когда отец вернулся в комнату, существо уже улетело и Симба спала крепким — как и положено уставшей восьмилетней девочке — сном.

Симба вновь повернулась на спину, подушка упала на пол, но Симба этого не почувствовала — она ровно дышала во сне, вытянув ноги и аккуратно сложив руки на голой груди, сон её становился все крепче и крепче, и — что самое главное — он был абсолютно лишён сновидений…

Трамвайные глюки

Я сбегаю по лестнице в своих новых кроссовках и ныряю прямо в жару.

Подъездные торчки что–то гаркают мне вслед, но я уже испарился.

Кроссовки мне подарили несколько часов назад. В качестве приманки — или отмазки.

— Чтобы тебе не было грустно, — сказала мать, наблюдая за тем, как я тупо прибираю на столе, — мы тут с отцом решили…

«Мобильник, — подумал я, — наконец–то дозрели!»

Но чтобы родители дозрели именно до того, что мне требуется, — такого ещё не бывало.

Кроссовки, хотя и крутые.

Но всё равно — не мобильник!

Я напялил новьё на ноги и расшаркался. Спасибо, матушка, спасибо, папенька, оттягивайтесь на побережье, а мне пора. Да и им — пора. На две недели они избавятся от меня, я избавлюсь от них. Никто не будет смотреть мне в рот и требовать: покажи, как ты почистил зубы. Разглядывать подошвы ног и особенно внимательно — пятки. Чуть ли не под увеличительным стеклом. Мыл или не мыл. Естественно, мыл, но доказать это невозможно. Надо мыть при матушке. Навряд ли Симбу будет интересовать чистота моих ног.

— Ты это, — сказал отец, — веди себя прилично!

— Он не умеет! — добавила матушка. — Надо было его с собой взять!