В этих фильмах парочка берётся за руки и бредёт по мелководью навстречу закату.

Или, ближе к полуночи, — в сторону картинно нависающей над морем луны.

Я взял её за руку, и мы потащились по азовскому мелководью, от воды несло не свежестью, а гнилью, и была она чересчур тёплая. Я бы даже уточнил — отвратительно тёплая.

Временами под ноги попадались то ли камушки, то ли ракушки, хорошо ещё, что ни один из нас не порезал себе пятку.

Мы шлялись так по воде минут пять. А потом вернулись обратно на берег.

— Свитер, — сказала матушка, — надо обязательно взять свитер, вдруг погода испортится.

Дай ей волю, она засунет мне ещё и куртку, и шапку, и осенние ботинки.

— Хорошо, — сказал я, — положим свитер, и хватит.

— А на ноги? — спросила мать.

— Сандалии, — сказал я.

— Возьми кроссовки, — сказала мать.

— Зачем? — удивился я. Кроссовки–то были старые, потрёпанные. — Жара вон какая стоит, что я в них ноги парить буду, ещё грибок заведётся!

Грибковый аргумент, похоже, показался матери убедительным, но свитер она мне всё–таки всучила.

Ещё я положил в сумку несколько компакт–дисков, пару любимых видеокассет, одну с «Люди в чёрном», другую — с последними «Звёздными войнами».

— Почитать возьмёшь что–нибудь? — спросила мать.

Она явно намекала на то, что надо взять почитать что–нибудь из школьной программы.

— Нет, — сказал я, — ничего пока не хочу читать…

— Всё, — сказала матушка, — застёгивай!

Я застегнул сумку и поднял ее с кровати.

Она получилась лёгкой, намного легче, чем тогда, когда я отправлялся в лагерь.

До моего отбытия к Симбе оставалось ещё почти семь часов.

— Завтракать, — сказала мать, — теперь пойдем завтракать, а потом нам с отцом надо самим собираться…

Дистенциальный коблоид потащился завтракать, послушно уставясь в розовую матушкину спину.

Как на поводке: мать впереди, я — за ней.

Отец уже был на кухне и мешал салат.

Отец всегда ест один и тот же салат: помидоры со сметаной и майонезом.

И желательно — без лука.

К салату сегодня прилагались сосиски.

Мы сели за стол, дистенциальный коблоид взял в руку вилку и потянулся к салату.

— Сосиски, — грустно сказал отец, предвидя, что две недели ему придется есть всё что угодно, но только не молочные сосиски из ближайшего магазина.

— Две недели, — протянула мать, — мы вернёмся через две недели!

— Как бы твоя сумасшедшая сестра, — сказал отец, — и его за эти две недели не превратила в сумасшедшего!

Я умолчал о том, что и так проснулся сегодня в полной уверенности, что я даже не дурак, а клинический идиот марки «дистенциальный коблоид».

— Возьми кетчуп! — посоветовала мне матушка. — С кетчупом вкуснее.

Видимо, она давно смирилась с тем, что сумасшествие — заразно, иначе не объясняла бы мне элементарные вещи, которых не понимают разве что больные на голову!

История бабочек

Симба в очередной раз повернулась на другой бок и подумала, что вряд ли вообще уснет. Ни на правом боку, ни на левом.

Ни на спине, ни на животе, слишком жарко.

Симба лежала под простыней голая и мокрая, за открытым окном уже скоро должен был начаться рассвет. Симба закрыла глаза и приказала себе:

— Спать!

Сон в ответ ухмыльнулся и показал язык.

Симба попыталась представить, что за окном — море, и оно шумит, и этот шум ее убаюкивает.

Но моря за окном не было, Симбе захотелось опять нажать на Ctrl — Alt‑Delete и вновь загрузить эту ночь, с самого начала, только уже так, чтобы программа не дала сбоя.

И чтобы пришел сон.

Самая левая клавиша‑Ctrl.

Правее — Alt.

Еще правее, надо нажимать правой рукой, — Delete.

Но сколько ни нажимай, ночь ты заново не загрузишь.

А значит, остаётся ворочаться с боку на бок и с ног до головы покрываться потом.

Если б за окном было море, с него дул бы прохладный ветерок — Симба хорошо помнила этот ветер, как и само море, хотя была лишь однажды, очень давно, перед рождением племянника.

Симба вспомнила, что племянник явится уже сегодня, и поморщилась.

Когда наступит очередная ночь, так, голой, в постель уже не завалишься.

Правда, можно закрыть дверь на задвижку.

Но если ночью захочется пить или в туалет, придётся что–то на себя надевать.

Симба встала с кровати и пошлепала на кухню.

На кухне был постелен линолеум, он приятно освежал ноги.

Симба открыла холодильник, достала бутылку минералки и начала пить из горлышка.

За спиной раздался шорох, Симба вздрогнула и поперхнулась, вода потекла по подбородку, по шее, по груди, смешавшись со струйкой пота.

Симба вдруг лизнула себя и засмеялась: пот и минералка были одинаково солёные, только минералка — холодная, а пот — тёплый.

Шорох раздался опять, и Симба обернулась.

На подоконнике сидела большая ночная бабочка, она как–то очень аккуратно взмахивала крыльями, но не взлетала.

— Убирайся! — сказала Симба.

Бабочка ничего не ответила, она даже не посмотрела в сторону Симбы.

— Я кому говорю! — разъярённо прошипела Симба.

Она боялась этой бабочки, она боялась всех бабочек, а в особенности — странных серебристых существ с вершины горы.

Симба никогда их не видела, но совершенно точно знала — они существуют.

По крайней мере, так утверждал отец.

Тогда, на море, вечером они пошли гулять по набережной к маяку.

Они каждый день по два раза ходили к маяку, туда и обратно.

Утром и вечером.

Утром они купались — отец говорил, что у маяка вода чище.

Маленькая Симба смотрела в воду, потом — на отца, потом — на небо.

Утром небо было голубое и безоблачное, и в нём отражалось море.

Хотя тогда она ещё не была Симбой…

— Ну, — сказала Симба бабочке, — ты свалишь или нет?

Бабочка вновь взмахнула крыльями, опять раздался резкий шуршащий звук.

Можно было кинуть в неё тапком, но тапки остались в спальне.

Ещё лучше — дротиком для дартс, только они в комнате, в коробке рядом с компьютером. Пока сходишь — совсем обнаглеет!

Бабочка подмигнула, и Симба попятилась.

Как и в тот вечер, когда по дороге к маяку одна из бабочек вдруг сорвалась с большого и яркого цветка и сильно ударила Симбу в грудь.

Маленькая Симба попятилась, а потом заплакала.

Большая Симба взяла из коробки пару дротиков и на цыпочках пошла обратно на кухню.

Маленькая Симба села на каменный бортик, за которым далеко внизу шумело море, и продолжала плакать.

Бабочки от неё не отставали — их становилось всё больше и больше, они нарезали вокруг неё круги, случайно тыкаясь в плечи, лицо, грудь, Симбе хотелось вскочить и побежать прочь от моря, от этой уютной дорожки, ведущей к гордому маяку.

Падающий из открытого холодильника свет тоскливо поблёскивал в луже разлитой на полу минералки.

— Не плачь, — сказал отец, — эти — они не опасные…

— А какие опасные? — спросила Симба, сглатывая слёзы.

— Другие, — сказал отец, — они здесь не живут…

— А где живут? — всё так же сквозь слёзы спросила Симба.

Бабочка продолжала сидеть на подоконнике, её крылья отбрасывали большую, чёрную, угрожающую тень.

Симба прицелилась и метнула дротик.

Рука дрогнула, дротик исчез в открытом окне.

Симба приказала себе успокоиться.

Она глубоко вдохнула тёплый, распаренный ночной воздух и медленно выдохнула.

Руки перестали дрожать, бабочка всё сидела на подоконнике, она была странной расцветки — чёрные крылья с зелёными прожилками и такие же чёрные усики, которыми бабочка сейчас нагло покачивала.

— Я потом тебе расскажу, — сказал отец, — когда ты успокоишься…

— Нет, сейчас! — капризно потребовала Симба и слезла с парапета. Бабочки отстали от неё, но по–прежнему вились над большими яркими цветами, которыми была усажена вся набережная.

— Так мы идем к маяку? — спросил отец, протягивая Симбе руку.

Симба вцепилась в его ладонь и засеменила рядом, чуть подпрыгивая, чтобы поспеть за размашистым отцовским шагом. Она шла ближе к парапету, за которым шумело море, — отец заслонял её от ярких кустов и странных существ, что напугали её до слёз, хотя раньше такого никогда не случалось, ведь в их городе тоже летали бабочки: каждое лето, точнее — с первых тёплых дней весны и до конца сентября, а то и до начала октября, если осень выдавалась солнечной.

Симба взяла второй дротик и привычно подбросила его в правой руке, а потом стала в стойку, прищурила правый глаз и начала целиться.

Бабочка опять взмахнула чёрными крыльями, Симба сделала шаг вперёд и вдруг поскользнулась — нога попала в лужу минералки, Симба попыталась удержаться, но не сумела и шмякнулась на пол.

Больно, голой спиной, голой попой о холодный кухонный линолеум.

Хорошо, что головой не ударилась.

Дротик всё ещё оставался в руке. Симба со злости метнула его в сторону окна, хотя метать дротики лёжа — это не по правилам.

Дротик упал на подоконник рядом с бабочкой, та испуганно взлетела и скрылась в темноте за окном.

— Ну, — спросила Симба отца, — так где они живут?

— Дело не в том, где они живут, — ответил отец, — дело в другом: какие они…

— И какие? — продолжала допрашивать отца Симба.

До маяка было совсем недалеко, а там придётся развернуться и пойти обратно по набережной, мимо ярких цветов с кружащими над ними существами.