Там, где он притрагивался, Кат обдавало жаром, у нее вырывался стон. Сама тому не веря, она быстро теряла власть над собой, улетая в какой-то радужный мир, где одно за другим сменялись изысканнейшие ощущения, и вот она уже едва дышала, не в силах совладать со своей страстью. Ей пришло в голову, что визирь накормил ее теми же снадобьями, какие принял сам.

В ужасе Катриона закричала и попыталась слезть с его коленей, но он бережно поднял ее и уложил на подушки, бархатные и атласные, где белое тело ослепительно выделялось на фоне густых, насыщенных оттенков. Чика возвышался над ней каким-то колоссом; он снимал свои широченные шаровары. При виде его длинных, гладких, мускулистых ног сердце Кат неистово забилось. Визирь встал на колени и, закинув ее бедра себе на плечи, нашел губами то место, где не так давно побывали его пальцы. Убедившись вскоре, что привел женщину в исступление, он спустил ее ноги, вполз на нее и вонзился во влажную плоть. Кат облегченно зарыдала.

Он безжалостно втискивался внутрь и шел обратно, намеренно причиняя ей боль, однако эта боль составляла часть неистового чувственного ощущения, и Кат наслаждалась ею. Он поймал зубами ее сосок и резко укусил.

Она завизжала и попыталась вывернуться, но раненое место уже яростно облизывал горячий язык, унимая раздражение.

Ее всю затрясло. Не в состоянии более сдерживать себя, Катриона готова была отчаяться. Только бы ускользнуть от мужчины, виновного в ее бессилии! Но страсть визиря разгоралась неудержимо, его уже ничем не пронять. Кат все-таки стала бороться, хотя волны желания, бившие ее и трепавшие, превосходили по силе все, что она знала прежде, и сопротивление ни к чему не приводило. Внезапно эта сладостная мука закончилась, и она уже падала, падала куда-то в бархатистую тьму забытья.

Она пришла в себя, ощутив мягкие поглаживания, но глаза открывать не захотела и даже не шевельнулась. Все ее существо восставало против этого чувственного мужчины, который называл ее женой, однако держал за вещь, служившую ему для удовольствия.

— Открой глаза, Инчили.

Она повиновалась, скрывая под опущенными ресницами смесь отвращения и страха.

— Пора тебе искупать меня.

— Слушаюсь, мой господин Чика.

Поднявшись с постели. Кат прошла в ванную комнату.

Она поразилась тому, что еще держалась на ногах. На ее зов пришел евнух и приготовил воду. Она понюхала бутылки с благовонными маслами, выбрав наконец розовое.

Отлив его в чан, отослала слугу и позвала визиря.

— Ваша ванна готова, мой господин.

Чикалазаде вошел совершенно голый. Он тихо стоял, пока женщина омывала его теплой водой, а затем, легко касаясь, размазала мягкое мыло по широкой спине и груди. Опустившись на колени, она стала намыливать ему ноги, и могучий член задрожал. Кат быстро схватила щетку из свиной щетины и принялась ею работать. Потом еще раз облила визиря теплой водой.

— Так, мой господин, — бодро улыбнулась она, — можете теперь отмокать.

В ответ прозвучал довольный голос:

— Спасибо, любовь моя. Быстро мойся и приходи ко мне.

С этими словами визирь плюхнулся в большой квадратный бассейн, выложенный зелеными изразцами.

Кат медленно намылилась, оттягивая тот миг, когда придется пойти к нему. А Чика наблюдал за своей Инчили из-под полуприкрытых век, зная почти в точности ее мысли и наслаждаясь ее затруднением. Для того он и держал эту женщину голой, принуждая к лакейским обязанностям, чтобы укротить и приручить. Одновременно визирь испытывал сладостное ощущение власти.

Удовольствие, какое он получал от беспрерывной битвы с упрямой чужестранкой, не шло ни в какое сравнение с легким завоеванием пусть даже целой дюжины других красавиц.

Наконец, не в состоянии больше оттягивать, Кат спустилась в бассейн. Чика немедленно протянул руку и привлек ее к себе. Прижатые к мужской груди, округлые выпуклости напряглись, а нежные соски затвердели, раздраженные волосками. В первый раз за вечер визирь припал к ее рту: этот неуемный, щупающий язык показался Катрионе кляпом. Взяв ее руки, паша обвил их себе вокруг шеи. А затем своими ладонями взял ее под водой за ягодицы, прижал к стене и, приподняв, пронзил. Она только изумленно охнула, но этот звук был заглушен его губами. Впиваясь короткими яростными рывками, Чика излил свою страсть, а затем прижал Кат уже ласковее, потому что она почти лишилась чувств.

Довольный тем, что показал свое превосходство, визирь с ухмылкой выскочил из бассейна и, наклонясь, вытащил Катриону. Несмотря на расслабление от теплой воды и мужских ласк, Инчили помнила о своем долге. Взяв с кафельной печи теплое полотенце, она обернула мужа и, усадив, другим полотенцем вытерла, не забыв протереть между пальцами ног. Потом уложила лицом вниз на мраморной скамейке и растерла розовым маслом. Ее руки умело массировали твердое тело, а Чикалазаде урчал, словно большой холеный кот.

Наконец он сказал: «Хватит», — и поднялся, выказывая свой опять налившийся член. А увидев ее лицо, усмехнулся:

— Ночь едва началась, Инчили, и мне еще только предстоит тобой насытиться. Раз уж я должен уехать на несколько месяцев, то надо как-то остудить огонь, который ты зажигаешь в моих чреслах.

А Кат уже шаталась. Она простерла к нему руки и взмолилась:

— Пожалуйста, мой господин муж, больше не надо. Пока не надо!

Но визирь словно ее и не услышал. Схватив Катриону за руки, он принудил ее лечь ничком на ту же мраморную скамейку, а сам, взгромоздившись сверху, раздвинул ей бедра и нежно вошел сзади. Руками же слегка ее приподнял, чтобы ласкать груди. Большие ладони Чика сдавливали эту теплую плоть, теребя соски так, что Кат вскрикивала.

В тот миг терпение шотландки лопнуло. Визирь пользовался ею как животным, не думая, что происходит в ее душе. И она не завопила от ярости только из-за мысли о скорой свободе. А в висках уже стучала кровь.

Хрюкнув от удовольствия, Чика наконец-то отпустил ее и поднялся, воскликнув:

— Я уже так славно потрудился этим вечером, что чувствую жажду. Принеси мне шербет, моя голубка!

Кат постояла на трясущихся ногах, а затем направилась в спальню, к столу, где стояли графины с шербетом.

Смешивая любимые напитки визиря, она с опаской глянула назад и обнаружила, что Чика лежит, развалясь на кровати, и созерцает в стеклянном куполе ночное небо.

И тогда ногтем большого пальца покорная супруга осторожно открыла крышечку своего бирюзового кольца и ссыпала в чашу щепоть белого порошка. Это сонное зелье дала Катрионе Эстер Кира, но прежде у нее не хватало духу им воспользоваться. Сегодня, однако, ей уже больше не выдержать, а те возбуждающие средства, каких он наелся, в любом случае помрачат его сознание.

Она с улыбкой прошла по комнате и подала напиток. Визирь с жадностью выпил до дна и, небрежно отшвырнув чашу, притянул Катриону к себе.

— Ты такая красивая, — начал он задушевно. — Как же ты меня услаждаешь, Инчили! Ты чудесно меня услаждаешь! Ты знала это, моя драгоценность? Я ценю тебя выше всех женщин. Никогда еще простая смертная не приносила мне такого блаженства.

Она прижалась к его плечу.

— Как счастлива я, что приношу вам удовольствие, мой господин муж.

Визирь ощупью нашел ее груди, принялся их мять, но его движения стали неуклюжими. Внезапно он начал похрапывать. Кат высвободилась из его хватки и легла отдельно, наблюдая, будет ли это замечено. Порошок подействовал, и одурманенный Чика крепко спал. Утром она подсыплет ему в кофе другой, который уравновесит действие возбуждающих средств и почти полностью скует его похоть. Несколько часов можно будет тогда отдохнуть.

Встав с измятой постели, Катриона вернулась в ванную. Раз за разом она наполняла серебряный кувшин, омывая себя снова и снова, уничтожая всякие следы прошедшего часа. Баня была ее единственным утешением в Турции. Обсохнув, она надела прозрачную ночную рубашку. Когда Чика проснется, то разозлится и потребует снять. Но пока хоть что-нибудь защитит ее от ночной прохлады.

Улегшись на дальнем краю кровати, Кат обернулась легким шерстяным одеялом и сразу заснула.

Когда она открыла глаза, то солнце уже вставало. Чика неистово храпел, развалясь на спине и почти не сменив за ночь позы. Потягиваясь, Кат встала. Воздух был холодный, так что она вынула из своего сундука белый шерстяной халат и накинула себе на плечи, а потом еще раз убедилась, что визирь крепко спит, и выбежала в сад.

В лучах раннего солнца роса на траве блестела бриллиантовым блеском; только-только раскрывались нарциссы и тюльпаны на клумбах и наполняли воздух своим ароматом. Над самой поверхностью темного моря зависла слабая серебристая дымка; горные склоны оделись уже яркой весенней зеленью. На несколько минут Кат снова оказалась свободной и наслаждалась этим ощущением. Если только выдержать еще два дня и убедить Чика оставить ее на острове, то Кира придут на помощь. Очевидно, похищение легче организовать отсюда, а не из дворца Чикалазаде. Жаль, не удастся попрощаться с Латифой. Кат решила, что, когда вернется в Италию, пошлет своей милой кузине весточку через Кира.

Внезапно лицо пленницы озарилось улыбкой. Она только что придумала, как уговорить визиря. Использовать против него его же мужскую гордость! Так ублюдку и надо!

Чика тревожило, что она никак не беременела. Визирь знал, что его Инчили родила девять живых детей, а сам он был отцом детей Латифы, не считая четырех десятков от гаремных женщин. И теперь ему страстно хотелось ребенка от возлюбленной. Не зная, конечно, о снадобье, которое она принимала, паша никак не мог понять, почему живот ее не распухает.

Она и скажет ему, что, видимо, понесла. Сошлется на странные прихоти беременных и вымолит еще несколько дней на острове. А если Чика откажет, то она станет плакать и дуть губы. Визирь другого и ждать не станет — ведь он считает женщин мягкими, глуповатыми созданиями.

Поднялся небольшой бриз, и Кат поежилась, представив, что ее ждет. Всегда приятно обдумывать предстоящие сражения! Она даже посмеялась про себя: какая кровь ее здесь взыгрывала — шотландская или турецкая?