— Эти комнаты стояли пустыми с тех пор, как умерла мать графа, леди Джанет, — объяснила юная горничная по имени Нелл. — А еще раньше в этих комнатах останавливалась королева Мария. Но, миледи, какую же суматоху поднял граф, чтобы вам приготовили эти покои! Он сказал экономке, что не вполне уверен, приедете ли вы, но если все-таки приедете, то комнаты непременно должны выглядеть свежими и привлекательными. Одно только покрывало десять дней шила целая дюжина женщин!

— А леди Маргарет? — спросила Катриона. — Разве она не останавливается здесь, когда бывает в Эрмитаже?

— Нет, — ответила Нелл. — Ее милость не приезжает в Эрмитаж вовсе. Леди Маргарет не любит этот старый замок.

Он пугает ее, потому что стоит слишком близко к границе.

Первый ее муж был местный шотландец, из Букклуч. Леди пережила несколько набегов, и это ужаснуло ее. Когда она выходила замуж за графа Ботвелла, то заявила, что не приедет сюда никогда. Ей больше по нраву Кричтен. — Застеснявшись своей говорливости, служанка сказала:

— Вы хотите принять ванну? Я скажу, чтобы ее принесли прямо сюда.

Нелл заторопилась и убежала, а графиня Гленкерк, оставшись одна, окинула спальню изумленным взглядом. То была квадратная комната, обшитая панелями, освещавшаяся двумя огромными окнами. Лицом графиня стояла к большому камину, сложенному из камней. Мраморную доску на нем украшала прекрасная тонкая резьба. За спиной открывалась дверь в прихожую, а по правую руку — в спальню Френсиса. На полированных до блеска дубовых полах лежали толстые турецкие ковры, в основном синих и золотистых тонов с примесью розового.

Мебели было мало, как и принято в шотландском доме.

Возле двери в прихожую возвышался платяной шкаф, а напротив окон, у самой стены, стояла огромная кровать с ночным столиком. Между окон на круглом блестящем столе сияла серебром большая овальная ваза, полная кораллово-красных зимних роз. Дополняли картину удобные массивные кресла, поставленные у камина, и, наконец, разбросанные тут и там по комнате стулья.

Погрузив лицо в розы, Катриона вдыхала их пьянящее благоухание.

— Из моих теплиц, — горделиво сказал Ботвелл.

Катриона повернула к нему лицо. Ее глаза увлажнились, а темно-золотистые ресницы широко разошлись.

— Не перестаю благодарить тебя, Френсис. И все кажется, что благодарю мало.

— Ты принесла мне первое настоящее счастье, драгоценная любовь моя.

Граф заключил Катриону в объятия, и в них она почувствовала всю глубину и страстность его любви — так трепетно у нее под щекой билось сердце Френсиса.

Как же могла Катриона Лесли и дальше не замечать свои собственные чувства?.. Они накрыли ее огромной волной. Подняв глаза к красивому рубленому лицу графа, Катриона проговорила на одном дыхании.

— Я люблю вас, Ботвелл! Пусть Господь смилостивится над нами обоими, но, милорд, я люблю вас и предпочту умереть, чем быть разлученной с вами!

Из мощной груди Френсиса Хепберна вырвался вздох облегчения. Наклонившись, он овладел нежными устами, отдавшимися ему.

— Кат! Ох, Кат! — шептал он и еще крепче обнимал ее.

Но в этот миг вернулась горничная вместе с прислугой. Внесли высокий дубовый чан и несколько котлов с горячей водой. Ботвелл выпустил Катриону.

— Думаю, мы могли бы поесть в прихожей возле камина. До встречи, мадам.

Он вернулся в свою комнату, а она проследила за ним глазами. Приказав затем остальным слугам удалиться, Нелл принялась готовить ванну для графини.

Поднявшись по ступенькам на чан, горничная взяла флакон с прозрачной жидкостью и пустила из него тонкую струйку в воду. Комната тотчас наполнилась запахом сирени. Служанка усадила Катриону в чан, а сама выбрала из ее гардероба простой шелковый халат бледно-лилового цвета с длинными ниспадающими рукавами и глубоким конусообразным декольте. После этого Нелл вернулась к своей госпоже, вымыла ее прелестные волосы и потерла ей спину. Обернув графиню в огромное полотенце, девушка усадила ее к огню и высушила волосы другим, грубым полотенцем. Потом расчесала их специальной щеткой и придала блеск куском шелка.

Наконец, Нелл подрезала Катрионе ногти на руках и ногах и выщипала нежелательные волоски на теле.

Все это время Катриона молчала. Она любила Ботвелла, и он любил ее. Что с ними будет, она не знала. Слишком много других судеб было здесь замешано. Но пока все выходило не так уж и плохо. Нелл помогла графине облачиться в шелковое платье, застегнула под ее высокой и полной грудью жемчужные пуговицы и надела ей на ноги лайковые комнатные туфли.

— А где мой костюм для верховой езды? — неожиданно спросила Катриона.

— Вашу рубашку и штаны я отослала прачке, мадам.

Все остальное — в платяном шкафу, а Уилл отправился в избушку за вашим сундуком.

— Спасибо, Нелл. Теперь можешь идти. Сегодня вечером ты мне больше не понадобишься.

— Благодарю вас, миледи, но позвольте, прежде чем уйти, позаботиться о том, чтобы убрали чан, и еще снять с постели покрывало.

Графиня улыбкой поблагодарила девушку, а затем вышла в переднюю и стала ждать своего возлюбленного. На столе она заметила поднос с графином, рядом с которым стояли два бокала. Желая утихомирить свое бешено бьющееся сердце, Катриона налила себе бледно-золотистого вина. Сложностей в ее жизни накопилось невпроворот, но сегодня она не хотела думать о них. Она хотела только Ботвелла, его одного. Она хотела, чтобы он обнял ее своими сильными руками, а ртом закрыл ее рот.

Она хотела его смеха и его шуток.

Двое здоровых молодцов вынесли чан с водой из спальни, а затем вернулись забрать другой — из комнаты графа Ботвелла. Нелл удалилась, пожелав Катрионе спокойной ночи. Слуга графа Алберт тоже закончил приготовления и ушел. Катриона ждала.

Вскоре в дверях появился граф. На нем были надеты темные короткие штаны, белая шелковая рубашка, застегнутая до самой шеи, широкий кожаный пояс с золотой пряжкой, сверкавшей рубинами, и мягкие кожаные домашние туфли.

Катриона бросилась к нему. Но, удержав графиню на расстоянии, Френсис спросил:

— Это правда, что ты мне сказала?

Ее лицо осветила улыбка.

— Я люблю тебя, Ботвелл! Люблю тебя. Люблю! Уж теперь-то, милорд, вы мне верите?

— Да, верю, моя дорогая! Я только опасался, что мне могли пригрезиться твои слова. — Он притянул Катриону к себе, наклонился и нежно поцеловал в кончик носа. — Я так и знал, что это платье тебе пойдет.

— Его ты тоже подобрал в один из своих набегов? — лукаво подкольнула графа Катриона. — И вот ведь удивительно — прямо на меня.

Ботвелл засмеялся, довольный, и слегка провел пальцами по ее шее.

— Тут недостает лишь одной вещи. Повернись.

Катриона послушно повернулась к нему спиной, и граф замкнул на ее шее ожерелье из бледно-золотых жемчужин.

Снова повернув графиню к себе, Ботвелл вдел ей в каждое ухо по такой же жемчужной серьге.

— Так, — с удовлетворением тихонько произнес он. — Совершенство стало еще прекраснее, если такое вообще возможно. И что бы ни случилось потом, они — твои. Френ, сие Хепберн, пятый граф Ботвелл, подарил их своей невесте.

Френсис смотрел на женщину с нескрываемым восхищением.

— Боже? У тебя же безупречная кожа, Кат! Я никогда не видел, чтобы жемчужины выглядели так блистательно!

Вошли слуги, неся серебряные подносы с едой. Граф церемонно подвел Катриону к столу и усадил. Ужин сегодня Френсис велел приготовить особый, проявив безупречный вкус. Они начали с холодных сырых устриц, которые Катриона обожала, а завершили слоеным пирогом с ранней земляникой из оранжерей Эрмитажа.

Катриона ела с видимым удовольствием. Ботвелла это забавляло, и он поощрял ее, предлагая один кусок пирога за другим, пока от пирога ничего не осталось. Когда графиня закончила трапезу и вымыла руки, лорд обратился к ней полушутя-полусерьезно:

— А теперь, мадам, вы должны заплатить за еду.

Подведя графиню к креслу, стоявшему возле камина, Ботвелл усадил ее.

— Хочу зарисовать тебя, любимая. Возможно, сделаю восковую модель, а потом изваяю тебя.

— Боже мой! Так ты ваяешь! Вот откуда пошла эта чепуха про восковых идолов! Вот почему говорят, что ты занимаешься черной магией! Ох, какие же дураки! Дураки и невежды!

Лицо Френсиса искривилось гримасой.

— О да, — согласился он. — Моим врагам хотелось бы убедить бедного простофилю Джеми, что я леплю его фигуру из воска, а потом втыкаю в нее шпильки.

Взяв мольберт себе на колени, он прикрепил лист бумаги и начал работу. Недвижимая, Катриона сидела и думала, сколь же ей повезло, что живет с ним. Она никогда прежде и не догадывалась, что существует такое полное счастье, и если бы Френсис попросил пойти с ним в пекло, то она сделала бы это, не произнеся ни слова. Его глаза ласкали ее. Катриона зарделась, подумав, что предпочла бы очутиться сейчас с ним в постели, а не позировать, застыв как истукан. Наконец граф отложил работу в сторону, и глаза Катрионы поймали его взгляд.

— Ты читаешь мои мысли! — воскликнула она.

Френсис лениво улыбнулся.

— Нетрудно же их прочитать, когда ты так явно краснеешь. Да и у меня они такие же. Пойдем, моя любимая, и ляжем в постель.

Граф встал и предложил Катрионе свою руку. Она поднялась.

— А что, Френсис? Тринадцать лет я жила с Патриком здоровой, довольной жизнью. Но с тобой… — Она запнулась, подыскивая слова. — С тобой все по-другому. Эта жизнь полнее.

— Ты всегда любила Патрика?

— Других мужчин я просто не знала. Грейхевен стоит на отшибе. Прабабушка обручила нас с Патриком, когда мне было всего четыре года. Он старше меня на девять лет, мы поженились, когда мне исполнилось шестнадцать. Тогда я даже сомневалась, хочу ли я за него замуж: он имел славу ужасного распутника и выглядел таким надменным!

Ботвелл про себя посмеялся, вообразив, как упрямая Катриона столкнулась с не менее упрямым Гленкерком.

— И вес же, — продолжила она, — мы неплохо уживались. Он добрый человек, и я люблю наших детей.