Хезер попробовала другой маневр.

— И что же тогда ты будешь делать?

— Есть ведь другие мужчины, мама. Мое приданое достаточно велико.

— Только если за Гленкерка, дорогая моя. — Брови у Катрионы удивленно поднялись. «Наконец-то ты мне внимаешь», — с облегчением подумала Хезер. — Твое огромное приданое — только для Гленкерка. Так распорядилась твоя прабабушка. Если же тебе случится выйти замуж за кого-нибудь другого, то твое приданое будет очень скромным.

— Но разве прабабушка не подумала, что Гленкерк может умереть или вообще отказаться от своего намерения? — спросила девушка возмущенно.

— Если бы Патрик умер, то ты бы вышла замуж за Джеймса. Мэм распорядилась, чтобы ты стала графиней Гленкерк, и, конечно, даже речи не могло быть, что твой жених откажется. Ладно, дитя мое, Патрик Лесли — образованный очаровательный мужчина. Он будет любить тебя и хорошо к тебе относиться.

— Я не выйду за него!

— Выбор делать не тебе, дорогая моя. Так что давай убери с лица это недовольное выражение. Гости, должно быть, уже прибывают. Здесь будут все твои кузены, и они захотят пожелать тебе счастья.

Кузены! К счастью, дядюшки Колин и Эван жили в Эдинбурге, и ей не придется иметь дело с их выводками.

Остальные были все-таки не столь ужасны, но эти шестеро жеманниц-кузин!

Фиона Лесли в свои девятнадцать лет уже стала вдовой. Бедный Оуэн Стюарт не выдержал суровостей брачного ложа. Золотисто-каштановые волосы, красный надутый рот и платье с огромным вырезом на пышных формах — вот что такое Фиона. Затем шестнадцатилетняя Джанет Лесли, которой предстояло весной выйти замуж за брата Фионы, кузена Чарлза. Эта едва скрывала удовольствие от того, что она будущая графиня Сайтен — что за глупая корова! Эйлис Хэй уже исполнилось пятнадцать, и ее предназначали Джеймсу Лесли — младшему брату Гленкерка.

До этой свадьбы оставалось еще по крайней мере два года.

А вот Бет Лесли минуло шестнадцать, но она обожала своего дядю Чарлза, и ей вскорости предстояло начать монашескую жизнь во Франции. А чтобы в чужой стране кузина имела близких родственников, ее четырнадцатилетнюю сестру Эмили обручили с сыном дядюшки Доналда, Жаком де Валуа-Лесли. Оставалась наконец малышка Мэри Лесли, которая, будучи тринадцатилетней, прождет еще три или четыре года, а потом выйдет за брата Кат Джеми. Кат надеялась, что к тому времени Мэри уже не станет хихикать в ответ на все, что скажет Джеми, хотя тот, казалось, не возражал.

Вместе с матерью Катриона вошла в зал. Именинницу сразу же окружили кузены со своими поздравлениями. Это был ее праздник, и она сочла невозможным и дальше оставаться сердитой. Вдруг Фиона произнесла своим кошачьим голосом:

— Кат, дорогая, вот твой нареченный. Посмотри, как она выросла, Патрик! Уже совсем женщина.

Катриона метнула сердитый взгляд на свою старшую кузину и, подняв недовольное лицо, встретила веселые глаза Патрика, графа Гленкерка, пристально глядевшего на нее.

Большая и теплая рука графа поднесла маленькую ручку девушки к губам.

— Кузина, — голос Патрика оказался глубже, чем она его помнила, — ты всегда была восхитительна. Но сегодня, Катриона, ты превосходишь всех женщин в этом зале.

Взяв девушку под руку, граф повел ее к помосту. Фиона осталась одна и, удивленная, засмеялась. Граф посалил свою нареченную за главный стол.

— Почему ты сердишься на меня? — спросил он.

— Я не сержусь на тебя.

— Тогда улыбнись мне, дорогая.

Она намеренно не замечала его, и граф испытывал раздражение. Когда кушанья были убраны и начались танцы, он отыскал свою тетку, увел ее в библиотеку Грейхевена и там в тиши попросил объяснить, что происходит с девушкой.

— Это моя вина, Патрик, — сокрушалась Хезер. — Мне так жаль. Я, совсем того не желая, пренебрегла важнейшей стороной воспитания Катрионы. И теперь она полностью лишена чувственности и холодна как лед, — Другими словами, моя прекрасная беспечная тетушка, вы были так поглощены вашим Джеми, что любить Кат просто позабыли.

— Но я люблю Кат!

— А разве вы когда-нибудь это говорили ей? Разве вы обнимали и ласкали ее, когда она была младенцем? Ребенком? Девушкой? Нет, тетушка. У вас не оставалось на это времени. Вы были заняты тем, что применяли на деле все те восхитительные вещи, которым вас научила Мэм.

Хезер покраснела до корней волос.

— Патрик! Что ты вообще можешь знать об этом?

— То, что мне рассказала моя мама, — ядовито усмехнулся он. — Но она уверяла, что моя невеста будет воспитанной и горячей. Вместо этого, тетушка, я должен растапливать эту ледяную девицу, которую вы прочите мне в жены?

— Она сказала, что не пойдет за тебя, — произнесла Хезер тонким голоском.

— Проклятие! — выругался Гленкерк. — Может быть, вы просветите меня почему?

— Не знаю, Патрик, — солгала тетушка. — Но когда сегодня вечером отец объявил ей, что свадьба переносится со следующего года на Двенадцатую ночь, она пришла в ярость. Заявила, что никто не спрашивал ее мнения, но что это все равно ничего не меняет, потому что она тебя не потерпит.

— Вы говорили кому-нибудь о переносе свадьбы?

— Мы думали объявить сегодня вечером.

— Тетушка, приведите сюда дядю, но только так, чтобы никто не заметил.

«Бедная малышка Кат, — подумал Патрик, когда тетка вышла. — С младенчества оставлена одна и должна сама устраивать свою жизнь. А затем, в самый важный момент жизни, за нее все решают другие. Ясное дело, рассердишься».

Граф знал, что женщины Лесли были пылкими по своей природе и что стоит только открыть Кат глаза на мир чувственных удовольствий, как она расцветет. Это потребует времени и терпения. Но ему уже наскучили легкие победы, а теперь времени у него было сколько угодно.

Тут в библиотеку вместе с женой вошел Джеймс Хэй.

— Итак, племянник! Что же случилось такое важное, что я должен тайком убегать от своих гостей?

— Думаю, нам следует отложить объявление дня свадьбы, дядюшка. Катриона явно рассержена и испугана, и я не хочу причинять ей боль.

— Девическая чепуха!

— А разве не так вела себя перед свадьбой тетушка Хезер?

— Нет. — При этом приятном воспоминании голос Джеймса Хэя сразу размяк. — Она вся была одним нежным и страстным желанием.

— Поздравляю вас с этой удачей. Откажете ли вы мне в подобном счастье?

— Хезер и я достаточно хорошо знали друг друга, — проговорил Джеймс Хэй.

— Именно так! — сказал граф. — Я отсутствовал шесть лет: изучал науки и путешествовал. Когда я уезжал. Кат не было еще и девяти. Она не знает меня. Я ей совсем чужой, и, однако, через четыре недели ей предстоит ужасная перспектива выйти замуж и лечь в постель к совершенно незнакомому мужчине. Послушайте, дядюшка! Вы уже испытали супружеское блаженство. Дайте мне время завоевать вашу колючую дочь, чтобы я мог иметь такое же удовольствие.

— Что ж, — рассуждал хозяин Грейхевена, — свадьба была назначена на эти же дни ровно через год… Но если к этому времени она не будет завоевана, хочет она или нет, но пойдет к алтарю!

— Согласен, — сказал Патрик. — Но и вы с тетушкой должны согласиться кое на что. Будут моменты, когда мои ухаживания могут показаться странными и, возможно, даже жестокими. Но что бы ни случилось, я намерен сделать Катриону своей женой. Помните это…

— Да, да, — охотно согласился владелец Грейхевена.

Его жена была до глубины души потрясена словами племянника. «Так Патрик, оказывается, ее уже любит, — с удивлением подумала Хезер. — Он, вероятно, питал к ней такие чувства с детства. Сначала станет ухаживать за ней нежно, но если это не принесет плодов, будет груб, ибо намерен получить ее. Ох, моя невинная дочь! Лучше бы я научила тебя тому, что знаю сама, прежде чем твой страстный любовник потеряет терпение и посягнет на твою невинность».

Ее раздумья прервал голос племянника:

— Я сам скажу Кат. Она вообще не должна знать, что мы обсуждали это.

Когда Патрик вернулся в зал, раскрасневшаяся, смеющаяся Катриона танцевала с его братом Адамом. Заняв место младшего брата, Патрик закончил с ней танец. Желание его было таким сильным, что он готов был обладать ею тут же и сейчас. Он схватил девушку за руку и увлек ее подальше от семейств в уединенный маленький альков.

— Я думаю, — сказал он, — нам не стоит жениться до следующего года. Когда я покинул Гленкерк, ты была маленькой девочкой. А возвратившись, нахожу тебя прекрасной женщиной. Я страстно желаю сделать тебя своей женой, дорогая. Но сознаю, что ты по-настоящему меня не знаешь. Не будешь ли ты возражать, если какое-то время мы уделим тому, чтобы познакомиться?

В первый раз за вечер она ему улыбнулась.

— Нет, милорд, не возражаю. Мне это по душе. Но если мы обнаружим, что друг другу не подходим?

Патрик поднял бровь.

— Ты храпишь, Катриона? Или, возможно, жуешь восточный бетельский орех?

Она весело покачала головой.

— Любишь ли ты музыку, поэзию и мелодичные звуки иностранных языков? Любишь ли кататься верхом в туманной тиши весеннего утра или лунным осенним вечером? А в жаркий летний день купаться голышом в укромном ручейке? Восхищает ли тебя первый зимний снег?

— Да, — прошептала она мягко, и отчего-то ее сердце быстро забилось. — Я люблю все это.

— Тогда, дорогая, ты должна полюбить и меня, потому что я тоже все это люблю.

Густые темно-золотистые ресницы Катрионы коснулись ее покрасневших щек, и сердце девушки забилось чаще.

«Моя первая маленькая победа», — с удовлетворением подумал Патрик и немедленно попытался развить свой успех.

— Поставим ли мы на нашей сделке печать поцелуя? — спросил он.

Катриона подняла голову, и какое-то мгновение ее глаза цвета зеленых листьев смотрели на него. Затем глаза закрылись, девушка подняла свежие, как бутон розы, губы и подставила для поцелуя. Патрик осторожно прикоснулся к ним.

— Благодарю тебя, Катриона, — нежно сказал граф. — Благодарю тебя за первый твой поцелуй.