— Френсис! В моей фарфоровой ванне с цветочками ты выглядишь так нелепо!

Он притворился рассерженным, а потом усмехнулся:

— Возможно, голубка. Мне бы тот дубовый чан, который был у нас в Эрмитаже.

Они замолчали, вспоминая блаженные дни в его огромном доме на пограничье. Потом Ботвелл встал в ванне и тихо попросил:

— Помой меня, как раньше. Кат.

Она робко взяла мыло, потеряла его было в воде, а затем трясущимися руками дотронулась до спины мужа.

Ее пальцы задвигались по коже легко, она чувствовала, как возвращаются давние ощущения, и становилась смелее, а пальцы ее двигались увереннее. Когда по спине его потекли струйки теплой воды, Ботвелл повернулся к жене лицом и с легкой ухмылкой наблюдал, как она старательно натирает ему грудь, потом плоский живот и, наконец, отважно двинулась мылить половые органы.

Увидев ответ на ее прикосновение, Катриона тихонько охнула, ее щеки залились румянцем, а глаза взметнулись вверх. Френсис затаил дыхание. Собравшись с духом, она начала смывать мыльную пену. Ботвелл шагнул из ванны, взял ее полотенце и, обсушившись, спросил:

— У тебя хватит смелости?

Графиня кивнула и направилась к кровати. Скользнув под простыню, она приподняла ее для мужа.

Френсис забрался туда и привлек жену в свои объятия. Она была жесткой и неподатливой, словно дубовая палка. Через несколько минут, успокоенная его нежностью, Катриона начала расслабляться.

— Я так боюсь, Френсис, — прошептала она.

— Знаю, дорогая! Но ты должна помнить, что я никогда не причинял тебе боль. Не причиню и теперь.

— Но ты хочешь меня.

— Да, голубка.

— Но не желаешь принуждать. Почему?

— Потому что я люблю тебя, Кат. Потому что я знаю, что с тобой обошлись очень жестоко. Ты имеешь полное право испытывать страх, но, клянусь, любовь моя, я не причиню тебе боли.

Ее тело внезапно затряслось. Подняв лицо жены, Ботвелл обнаружил, что оно мокро от слез.

— Кат!..

Эти слова были мольбой, полной страдания. Затем она почувствовала его поцелуй, и раньше, чем успела опомниться, тело Френсиса слилось с ее телом.

Едва только Катриона ощутила в себе тепло его любви, как прежние страхи начали исчезать. Он целовал ее, и страшные воспоминания улетучивались. Теперь их было только двое. Все остальное стало не важным. Френсис ласково пробежал своим языком по ее губам и понял, что они раскрыты. Его теплое дыхание ворвалось к ней в рот. Как будто в самый первый раз, Ботвелл с нежностью обследовал ее, и его телу передалась дрожь любимой.

— Погляди на меня. Кат! Открой глаза, моя дорогая.

Я — Френсис и никто другой, и я люблю тебя!

Темно-золотистые ресницы поднялись со щек. Глаза припали к глазам и уже не могли оторваться. А руки его ласкали спину Кат, длинные тонкие пальцы гладили тело, и оно становилось мягким и податливым. Притянув ее на изгиб своей руки, Френсис накрыл одну грудь ладонью. Он по-прежнему глядел ей в глаза.

Катриона вздрогнула. Сердце бешено колотилось, будто вот-вот выскочит, а в чресла ей вливался огонь. Волна желания жестоко потрясла графиню. И это после всего, что произошло?! С яростным торжеством она осознала, что хочет его!

Френсис нежно толкнул ее на спину, а сам встал сверху на четвереньках. Губы его безудержно забегали по ее коже, смыкаясь на розовых сосках, опускаясь ниже, раздразнивая тело легчайшими поцелуями.

А она выгибалась навстречу этому рту, ухватив голову Френсиса дрожащими от возбуждения руками. Он застонал каким-то странным рыдающим звуком, а она неистово корчилась под его руками и губами. И сквозь биение собственного желания Ботвелл услышал голос своей любимой, молящей взять ее прямо сейчас.

Он встал на колени и раздвинул ей ноги. А потом прохрипел:

— Смотри на меня, Кат! Хочу, чтобы ты смотрела на меня, когда я в тебя вхожу! Хочу, чтобы ты знала, что это я, а не какой-то кошмар из прошлого!

По ней пронесся трепет, но она подняла глаза, встретила его взгляд и прошептала:

— Возьми меня, Ботвелл! Возьми меня прямо сейчас!

И уже безо всяких сомнений он вонзился в нее, глубоко погрузившись взглядом в эти дивные очи.

Она неслась сквозь пространство, снова смелая и свободная, ликуя и радуясь их любви. А затем внезапно ощутила, будто падает и падает сквозь бесконечное время. И откуда-то из-за этого сумрака донесся голос Френсиса, зовущий ее по имени. Что-то слабо возразив, Катриона открыла глаза и увидела, что муж смотрит на нее, счастливо улыбаясь.

— О дорогая, — нежно произнес он, — далеко же тебя унесло.

Она покраснела, а Френсис рассмеялся:

— Сама твоя натура взбунтовалась бы, если ты и дальше боялась бы любви.

Он тронул ее лицо пальцем. Катриона поймала эту большую руку и прижалась к ней лицом. Голос ее был тих и спокоен:

— Я люблю тебя, Френсис, но если и ты любишь меня, то… умоляю вас, милорд, никогда больше меня не оставляйте одну, ибо всякий раз тогда со мной случается какое-нибудь несчастье. Если меня не похищают и не преследует шотландский король, то затаскивает в постель Генрих Четвертый. Да, Ботвелл, не зря у тебя такой удивленный вид. Твой очаровательный друг король приказал мне приехать в Фонтенбло, запугал тем, что возвратит к Джеми, а затем и соблазнил.

Катриона встала и подняла прозрачный шелковый пеньюар, подаренный Ботвеллом. Потом натянула его через голову. Платье легло, словно вторая кожа, а вырез опустился почти до самого пупка. Затем она стремительно повернулась к Ботвеллу.

— Боже! — только и охнул тот, и его сапфировые глаза восхищенно прошлись по ней с головы до ног. А она меж тем продолжала:

— Почему-то всегда, когда мне кажется, будто я в полной безопасности, что-то непременно случается. Отныне я должна жить спокойно, Френсис. Должна. — Катриона помолчала. — Я очень богатая женщина, Ботвелл, а ты очень гордый мужчина. Мы не можем жить без денег, но мы можем жить без твоей чрезмерной гордости.

Именно она принесла нам несколько лет разлуки и едва не унесла жизни наши и наших детей. Больше такого не будет. Если ты не в силах смириться с моим богатством, то тогда мне лучше вернуться в Шотландию и попросить у Джеми прощения. Как любовница короля я по крайней мере обрету защиту. И послушай, Френсис Стюарт Хепберн! Впредь я не потерплю, чтобы меня снова преследовали, соблазняли и насиловали. Не потерплю!

Он тоже поднялся, нашел полотенце и обернул его вокруг бедер.

Отблески огня играли на его широкой спине. Сердце у Катрионы неистово колотилось, и она уже не понимала, что же побудило ее на такой ультиматум. Что же она наделала! И как он ответит?..

Френсис молча стоял возле окна. Подойдя сзади, Катриона обвила его руками, прижимаясь сквозь шелк всем освоим горячим телом и положив голову на твердое мужское плечо.

— Разве я этого не стою, Френсис? — сиплым от волнения голосом прошептала она. — Пусть то, что принадлежало мне одной, теперь принадлежит нам обоим.

Неужели тебе так трудно это принять? Разве ты не согласишься разделить со мной мое состояние? И разве мы не устали? Я — да, Френсис. Я очень устала от нелюбимых мужчин. Я люблю тебя и хочу быть с тобой.

Под своими ладонями она ощущала ровное биение его сердца. Наконец Френсис негромко заговорил:

— Мы уже не сможем вернуться домой, Кат.

— Знаю, милый, и буду всегда скучать по Шотландии, но для меня дом там, где ты. Я поняла это за годы нашей разлуки.

— Полагаю, мы сумеем привыкнуть к тихой жизни.

— Да, Френсис, сумеем.

Ботвелл повернулся, и они оказались лицом к лицу.

Его руки легко легли ей на плечи.

— Ты и в самом деле рассталась бы со мной. Кат? — спросил он.

Откинув голову, графиня устремила на мужа любящий взгляд. От слез ее дивные зеленые глаза блестели чистым алмазным блеском.

— Что ты, Ботвелл! Проклятие! Я никогда бы не смогла от тебя уехать. Я люблю тебя! Всегда любила! И пусть наконец Господь смилостивится над нами, ибо всегда я буду любить тебя!

Лорд издал глубокий вздох облегчения, и Катриона счастливо засмеялась.

— А что, Френсис, ты сомневался?

— Моя дорогая жена, с самой нашей первой встречи я никогда не мог сказать с уверенностью, как вы поступите или что случится дальше. И это всегда составляло одну из главных прелестей графини Ботвелл.

И внезапно отовсюду вокруг — из деревни, из долины, из-за гор, где были несчетные церкви Рима, — донесся буйный колокольный звон. Колокола провожали год 1599-й, последний в шестнадцатом столетии. Они радостно приветствовали новый год — 1600-й, а с ним и следующий век.

Френсис Стюарт Хепберн нагнулся, чтобы поцеловать жену, и в голове у него мелькнула восторженная мысль. Вместе с Кат они победили! Пережили все страдания и жестокости, какие мир, не скупясь, обрушивал на них. А теперь чего только они не сделают в этом чудесном новом веке?!

— С Новым годом, дорогая, — сказал Френсис и снова нашел ее рот, увлекая любимую в тот особый мир, который был ниспослан только им двоим и куда больше не войдет никакой другой мужчина.

Эпилог. 1601 год


Весной 1601 года Джеймс Лесли, пятый граф Гленкерк, был извещен сержантом своей стражи, что явился какой-то высокий джентльмен в маске и просит позволения войти. Граф разрешил со словами: «У меня нет врагов», — что вполне соответствовало истине. Нынешний Гленкерк держался поодаль от двора, выказывал верность королю только при необходимости, а большую часть времени уделял своим обширным владениям и нескольким процветающим доходным делам. Не знали отказа и двое его маленьких сынишек, а беременная жена готовилась произвести на свет третьего.

Джеймс предложил таинственному гостю виски, а потом невозмутимо поинтересовался:

— Не соизволите ли снять маску, сэр?

— Конечно, — раздался вдруг знакомый голос, и пятый граф Гленкерк очутился лицом к лицу с четвертым. — Что ж, Джеми, можешь сказать, что ты рад меня видеть. — Патрик Лесли криво усмехнулся.