Генеральская дача в Баковке на Минке, куда она так спешила в день аварии к родителям, тоже досталась в наследство Марголиным. Она была старая, но неоднократно претерпевала ремонт и модернизацию, и выглядела свежо, современно и комфортно. На этой даче Вика сейчас и находилась.

Июнь перевалил за середину. Нежная, сочная зелень листвы и свежей пряной травы радовала глаз. Солнце изредка ласкало землю, политую обильным дождем, но не сильно баловало людей своим присутствием. Подмосковная природа, свежий воздух, густой сосновый бор, живописные пейзажи, по истине райский уголок!  Когда-то эта земля принадлежала владениям Троице-Сергиева монастыря и Баковка всегда считалась благодатным местом. Но Виктория не замечала вокруг этого великолепия. Она как будто очень долго не могла проснуться и чего-то ждала. Ожидание затягивалось.

- Витуся! -  детским смешным прозвищем мама позвала ее с веранды. -  Вита! Иди чай пить.

Виктория быстро побежала по лестнице, спускаясь на первый этаж, на веранду.

- Ч- а -а –а –ю! – плюхаясь на мягкий диванчик и вдыхая запах свежезаваренного чая с земляникой, пропела Вика. – А вкусненькое? Где вкусненькое? – быстро пробежала глазами по пустому столу, удивилась она.

-  Да все, что пожелаешь, родная, – сказала мама и открыла дверцу буфета. Она стала доставать плетенку с печеньем, какие-то кексы в коробочках  и прочие сладости.  - Давненько мы с тобой не чаевничали… - с затаенной печалью проговорила мама.

- Прости, мама. Я так тебя люблю! Ты у меня самая замечательная... и папа тоже. Мне с вами очень повезло. Вот только я вас последнее время мало радую, – Вика с нежностью посмотрела на маму. Ее мама была настоящей генеральской женой. «Генерал в юбке», так иронично называл свою жену Владимир Львович. Марголина Илана Александровна обладала стальным внутренним стержнем и недюжинной хваткой, но так искусно маскировала свои умения, что ее муж не догадывался о ее скрытых талантах. А если и догадывался, то не подавал виду. На ее плечах держалось все в их семье. Она несла этот груз легко и непринужденно, по крайней мере, со стороны выглядело именно так. Виктория с мамой были очень похожи. Не только внешнее, но внутреннее сходство замечалось, при более длительном общении с ними. «Просто я чуточку дольше живу и чуть  лучше знаю жизнь. Молодость – это такая болезнь, которая со временем проходит. Но, кто не был глуп, тот не был молод. Так что, совершай глупости, дочь. Мама тебе всегда поможет…» И вот теперь, Вика чувствовала, что пришло время попросить у мамы помощи.

-  Мама?  – неуверенно начала Вика, осторожно принимая из маминых рук чашку горячего чая. – Спасибо, мама! Я не знаю, как начать… – замялась Виктория, но через секунду продолжала.   – После всего, что со мной произошло, мама, я очень изменилась и стала другой. Мне даже кажется, что я не просто повзрослела, а стала древней, как черепаха Тортилла. И все, что меня волновало раньше, сейчас стало совершенно не важным.  И еще я поняла одну вещь: неважно в какого Бога ты веришь или не веришь, каких церковных канонов придерживаешься, веришь ли в ангелов, в демонов и в переселение душ -  наша душа бессмертна. Она расплачивается за все поступки смертного тела. Когда у человека перестает биться сердце -  душа без сожаления покидает его. Но только, если он прожил свою жизнь и выполнил свое предназначение на земле. Только тогда… Я поняла, что проживаю чью-то чужую жизнь, не свою. Мне кажется, что она утекает, как песок сквозь пальцы. Слишком часто, в последнее время, мне приходилось заталкивать свою неудовлетворенность в самый дальний угол души и слушать только разум. Не знаю, понимаешь ли ты меня, но я себя отлично понимаю.

Вика опустила глаза, под пристальным взглядом матери.

- В этом теле я хочу прожить совсем другую жизнь. И хочу найти родную душу. Вот как у вас с папой -  жить каждый миг, каждую секунду: любить, гореть, плакать, страдать, падать и подниматься, но только чтобы рядом был человек, ради которого бьется сердце. Ради которого ты пришла в этот мир. Тогда на все хватит сил, потому что он рядом. Дети, рожденные в любви – это счастье. Но, они вырастают и уходят от родителей. Вот тогда и начинается самое страшное. Два, когда-то близких человека теряют точку опоры и понимают, что ничего их больше не связывает. Я не хочу такого. Жизнь – это гораздо больше, чем выполнение только детородных и родительских функций. Я хочу, чтобы не только они были смыслом моей жизни и играли роль связующего звена в моей семье. Я хочу быть счастлива и тогда, когда дети вырастут и уйдут. Я хочу слишком много, мама? Скажи мне.

Она выпила глоток чая, как вознаграждение за длинную речь, и ждала маминых слов.

- Нет. Твое желание не чрезмерно. Вита, я тебя прекрасно понимаю. Я давно замечаю, что с тобой происходит что-то не ладное. Только почему ты так долго молчала, родная? - Илана Александровна нежно посмотрела на дочь. – Мы с папой тебя любим и желаем всего только самого лучшего, - она подошла к дочери и обняла ее за плечи. – Все пройдет и это тоже пройдет. Ты только в начале пути, и если ты точно знаешь, чего хочешь, и будешь продолжать идти к своей цели, то обязательно все получится.

- Правда?

- Можешь мне  поверить, - усмехнулась мама. – Тебе сейчас не легко. Пережить свою собственную смерть и снова вернуться к жизни, Вита, это сложно. Я  беседовала с твоим врачом о подобных случаях, да и специально искала в литературе, поэтому  могу с уверенностью сказать -  люди, пережившие клиническую смерть, умереть не боятся. И жить не боятся, - Илана Александровна легко поцеловала дочь в висок, - И ты ничего не бойся, Вита. Живи и будь счастлива. Живи, как тебе хочется. У меня есть один грех перед тобой... – она виновато склонила голову на плечо дочери. - Не нужно было замужества твоего. Но, бес меня попутал. Моя вина – это я настояла. Думала, стерпится – слюбится, а оно вон как вышло. Ведь прожили-то вы всего ничего. Кто бы мог подумать, что все так сложится. Вы друг друга практически с детства знали, росли на наших  глазах. И семья у них очень приличная. Но, как вышло -  так вышло. Прости меня, Вика!

- Перестань, мама. Гольдберг, как компьютерный робот: ставит перед собой цель, просчитывает все ходы, выбирает единственно верный, и прет напролом, не отвлекаясь на мелочи. Я была его целью. Праматерью еврейского народа была Рахиль, и родословная наша определяется  по женской линии. Все мы это знаем. Только расчет... А любовь? Где она, мама?

- Но он любит тебя, и всегда будет любить, – горько вздохнула Илана Александровна. – Но, ты... Ты наша единственная дочь, наше сокровище, наша радость и мы с папой хотим видеть тебя счастливой, Вика. Вот что я тебе скажу: живи своим сердцем и не переживай о нашем законе. Наши внучки и внуки таки будут еврейчиками! А Саша - сильный мальчик, он справится с этим. Должен справиться. Вот так я считаю! – она улыбнулась и крепко обняла дочь. – Сердце выберет и будет тебе счастье, Витуся. Слушай только его. Открой его для любви, и она обязательно придет. Только слишком широко руки не разбрасывай, а то воспользуется кто-нибудь моментом, и распнет тебя на кресте твоей доверчивости.

- Мама, спасибо тебе. Я так боялась разочаровать вас с папой, а теперь... – Вика радостно кинулась маме на шею. - А теперь мне не страшно!

- Глупышка, ты моя! Живи и радуйся жизни, и не бойся ничего. - Илана Александровна налила себе свежего чаю и с наслаждением стала пить. – Надо тебе съездить отдохнуть. Куда ты хочешь? Италия, Испания... Выбирай! Новые впечатления, как там у вас: небо, солнце, море, пляж?

- Нет. Не хочу. Были мы уже там и с вами, и с Гольдбергом. Не хочу возвращаться туда одна. Может быть позднее и с другим человеком, с кем мне будет интересно увидеть все новыми глазами. Не настаивай, мама, прошу тебя, – Вика опустила глаза. – А уехать мне действительно хочется. Совершенно одной. Куда-нибудь в глушь.

- Вита, так это не проблема. Тетя Соня Ртищева? Ты, что, забыла про нее? Она давно тебя зовет к себе в гости. Настоящая глушь, хотя не так и далеко от Москвы.

- Мама, конечно! – радостно крикнула Вика. – Как я могла забыть о ней! Маленький городок... Как же... Черновецк. Вспомнила! Мы там часто бывали летом, пока я была маленькая, мне так нравилось там.

- Вот и славно, Витка. Пойду, позвоню Соне. А о папе не переживай! Я со всеми договорюсь минут через двадцать... - Илана Александровна деловито посмотрела на настенные часы, - ну, может быть тридцать. Соня любит поговорить.


Глава 3.

Виктория любила путешествовать, но совершенно не переносила дискомфорт, связанный с дорожными перемещениями, особенно в поездах. Навязчивые, шумные соседи, ненужные никому задушевные разговоры, запахи чужих несвежих носков и прочая дорожная романтика, раздражали ее неимоверно. Даже в купе повышенной комфортности, никакого комфорта Вика не испытывала. Она искренне завидовала людям, которые могли спокойно расслабиться и спать на верхней полке,  просыпаться утром отдохнувшими и посвежевшими. Она же после каждой ночи, проведенной в поезде, чувствовала себя разбитой, больной и злобной. В душе, в который раз, она ругала и корила себя за сибаритство и за раздражение к случайным попутчикам, но искоренить в себе это так и не  смогла. «Неженка! Нетерпимая и избалованная...» - снова обругала она себя, и желая расстаться комильфо, лучезарно улыбнулась напоследок своим соседям по купе. Она пожелала им всего доброго самым очаровательным тоном, чем повергла их в кратковременный молчаливый шок: за всю дорогу они услышали от нее несколько фраз, сказанных индифферентным тоном.

Поезд уже подъезжал к перрону Черновецкого железнодорожного вокзала, небольшого старинного строения, окрашенного в популярные цвета: белый и салатовый,  которым красят все вокзалы и вокзальчики в глубине России.  Виктория, давно готовая покинуть поезд, с объемным чемоданом  и пухлой дорожной сумкой, поспешно пробиралась к выходу. Она с радостью выгрузилась на перрон и судорожно поискала глазами тетушку.