- Да, – довольно кивнул он головой. – Более чем. Спасибо! Вот еще... – словно боясь высказать эту мысль вслух, он затягивал паузу. – Вика, может быть нам стоит...

    - Не стоит, Саша, - прервала его на полуслове Виктория. – Извини, но разбитую чашку, как не пытайся склеивать – не склеишь. Она все равно будет разбитой. И потом... - проговорила она, проворно вскакивая с постели и потянувшись за брошенным на пол халатиком, - тебе пора уходить. Правда, Гольдберг, пора и честь знать. Ты уже загащиваешь.

    - Что? Ты меня выгоняешь? – он хищно проследил за рукой затянувшей пояс на шелковом халате и сильным рывком притянул Викторию к себе. – Брезгуешь мной.  Противен я тебе.

- Прекрати Гольдберг, немедленно, – прошептала она, отбиваясь от его рук. – У меня синяки по всему телу от тебя, хочешь в тюрягу засветить? Я тебе могу это запросто устроить, потом будешь на коленях умолять, ноги будешь мне целовать ... – Вика сопротивлялась его напору уже из последних сил.

     - Ну, это дело хорошее, - обрадовался Александр. -  Ты  же  помнишь,  я даже люблю это дело. И тебе нравится,  правда?  У  тебя  между  пальчиками самые сокровенные эрогенные зоны.

- Прекрати, мерзавец, -  просила Виктория и колотила его без разбора кулаками. – Прекрати, слышишь?

Он бросил ее на диван и увидел  ее неприкрытые ноги, вытянутые, удлиненные пальчики. Встал на  колени и начал целовать ступни...


Когда за ним захлопнулась дверь, Виктория обхватила себя руками, рывком поднялась с кровати и побежала бегом в ванную. Ей так хотелось смыть с себя его запах, его пот, его прикосновения и поцелуи. Она долго стояла под душем и  плакала. Она плакала от бессилия и злости,  до того омерзительно было у нее на душе, что хотелось выть. Так, как воет одинокий волк, не чувствующий холода, на огромную луну в ночном небе – надрывно выворачивая душу наизнанку. Хотелось бежать, куда глаза глядят, и прижаться к родному, нежному. «Мама, мамочка. Мне так плохо сейчас!»

Вика быстро собралась и села в машину. Свою машину она ненавидела, потому что это был  его подарок. «Audi A8 4.2 FSI quattro -  спортивный седан класса люкс,  вся элегантность и  респектабельность полностью отражаются в нем…» - приторная сладость рекламы намертво склеивала мозг и заставляла вожделеть.  Очередная игрушка взрослого мальчика, который тешит свое непомерно раздутое самолюбие. Мощный зверь, но не любимый. В ближайшее время Виктория избавится от нее - это не ее машина, это не ее мечта, это недвусмысленное напоминание о кастовой принадлежности. Какое счастье, что она больше не принадлежит ему и их ничего не связывает, кроме воспоминаний. Она избавится и от них. Очень скоро.



И вот, под мощный рев ударных группы «Muse» и завывание  Мэттью Бэллами, Виктория неслась подальше от терзающих ее мыслей, и с горечью, сквозь слезы, пела:


«... И сейчас мне нечего терять,

И у тебя есть время выбирать.

Я скажу  без тени страха,

Что моя любовь будет вечной,

И мы умрём, мы умрём вместе!

Ложь…Я никогда не буду лгать,

Потому что наша любовь будет вечной!... »


Слезы ручейками стекали по щекам, и она быстрыми движениями стирала их тыльной стороной ладони. Скорость, адреналин и музыка.... На какой-то миг, словно вынырнув из-под земли, ее ослепил свет фар встречной машины. Виктория, ослепнув от яркого света и растерявшись от неожиданности, на мгновение потеряла контроль.

- Боже! Нет!

Она резко вывернула руль, но доли секунды, отделявшие ее от столкновения, были безвозвратно потеряны. Мощный, сильный удар  обрушился прямо на нее. Виктория почувствовала, как ее тело, изогнувшись от ударной волны, стало тряпичным и непослушным. «Не может быть! Неужели это все?» - вспышкой пронеслась ее последняя мысль, и она провалилась в темноту, наполненную звенящей тишиной.


Глава 1.

             Виктория чувствовала, как она движется с большой скоростью сквозь длинный темный туннель, и постепенно привыкала к своему новому парящему состоянию. Она стремительно летела вперед, туда, где маячил ослепительно яркий свет. Вдруг она услышала:

- Сюда! Иди сюда! – приглушенный голос звал ее.

Вика не хотела откликаться на него, но этот мягкий голос гипнотизировал ее. От него было невозможно оторваться.

– Иди за мной! Иди сюда! – снова настаивал голос и продолжал звать Викторию за собой.

       -  Кто здесь? – хрипло выдохнула Вика и удивилась, как по-вороньи грубо прозвучали ее слова. - Оставьте меня в покое. Я умерла. Не хочу никуда идти, мне так спокойно, отстаньте от меня. Идите,  приставайте к кому-нибудь другому, наверное, не одна я такая... мертвая сегодня.

- Мне нужна только ты, – продолжал терзать ее голос. –  И ты не умерла, ведь я же еще жива!

- О, нет! Нет! Только не это. Я спятила, чокнулась, я сошла с ума. У меня  голоса в голове. Ну, почему мне так не повезло, чтобы раз и все? Теперь до конца дней мне находиться в психушке и мучаться... -  расстроилась Виктория, смиряясь с печальной неизбежностью.  -  Если мне так не повезло, значит, нет справедливости на свете. Или я получила по заслугам? Не может быть, чтобы я была такая плохая, это все неправда. Так не должно быть! – громко кричала она и чувствовала, как  страшное разочарование раздирают ее на части.

- Ты не сошла с ума. И ты не умерла, Виктория. Я еще не готова оставить твое тело: у меня есть главная не выполненная цель, ради которой я живу в тебе. Тебя и меня еще не ждут. Еще не наше время! – голос становился требовательнее. – Я - твоя душа,  Виктория. Я не оставлю тебя. Ничего не бойся, слышишь? Это не страшно, поверь мне. Так бывает. Правда не со всеми, но бывает. Кратковременная смерть. Клиническая. Не бойся! Это обратимый этап умирания, переходный период между жизнью и смертью. У нас есть пять минут и поэтому мне нужно торопиться. Это предел, Вика. Позднее нет смысла возвращаться в тебя. Позднее, ты мне больше будешь не нужна….

Виктория со страхом слушала свою душу и  удивительнее всего, она  поверила ей. Она вспомнила слепящий свет фар встречной машины, удар и мертвую тишину. Да. Это правда.  Клиническая смерть. Надо поторапливаться. Пять минут...

- Хорошо. Что мне делать?  - с нервозностью в голосе спросила Вика.

- Ничего. Абсолютно ничего. Не сопротивляйся мне. Просто иди за мной, смотри и запоминай. Я не всегда жила только в тебе, но ты первая к кому я смогла обратиться вот так, прямо. До поры до времени не хотелось пугать тебя своим присутствием, но теперь этот момент пришел. Это счастливый случай, Вика! Я жила в ней, вот она, смотри...

Виктория устремилась через густой вязкий туман, клубящийся повсюду, навстречу зову души, терзаемая страхом опоздать и никогда не вернуться в свое, такое уютное и привычное, тело.

Она увидела неясные размытые силуэты построек древней античной архитектуры. Какие-то дворцы и величественные арки пролетали мимо нее, словно смазанные кистью нетерпеливого художника. Будто он с упоением рисовал, а потом разозлился на свое неудачное творение и размазал его сырой акварельной кистью...


  Послеполуденный зной тяжко придавил город. Все живое попряталось в тень, в прохладу храмов и колоннад, в темноту закрытых ставнями жилищ. Лишь изредка стучали колеса лениво ползущей  повозки или копыта потной лошади, с уже спешившимся в укрытие всадником, гулко постукивали о камни около привязи, от нетерпения и изматывающей все живое жары.


Бледное лицо, зеленые глаза и каштановые волосы - совсем необыкновенный для афинянки облик... Перед ней стояла среднего роста девушка, только что искупавшаяся в огромной бассейне, наполненном  голубой, прозрачной водой. Вода еще стекала по ее гладкому телу, струилась с массы мокрых рыжевато-коричневых волос. Прекрасная купальщица склонила голову набок, отжимая рукой вьющиеся пряди. Она была так юна и хороша собой, что Виктория невольно ею залюбовалась. Глаза девушки-афинянки были как растаявшие изумруды, они светились изнутри счастьем и любовью. Она поспешно накинула на тело белый  тончайший ионийский хитон и оглянулась, заслышав шаги.  Молодой воин, одетый по походному и  вооруженный, быстро вошел и остановился, ослепленный переходом от полумрака комнат к свету  купальни.

- Птоломей! Отчего так долго? – ласково и нетерпеливо воскликнула афинянка. – И отчего такой наряд? – она быстрым встревоженным взглядом пробежала по его снаряжению. – Что случилось?

- Тесея! - Птоломей, глядя на нее, не мог сосредоточиться на разговоре. Он раза два нетерпеливо передернул плечами. – Мне приказано покинуть город. Я не могу не ехать. У царевича плохие дела - новая ссора с отцом. Он вместе с матерью бежит в Эпир. Боюсь, жизнь его под угрозой. Александр не покинет мать, которая рвется к власти...  – обреченно проговорил он.

- Ты оставишь меня одну, Птоломей?  - прошептала Тесея.

- Ты упрекаешь меня? – с вызовом спросил он, надменно изогнув бровь.

- Разве я упрекаю тебя? – тихо продолжала она.

- Нет, но это и плохо, -  Птолемей улыбнулся неуверенно и печально. – Я  не смогу забрать тебя с собой, Тесея. На дорогах опасно...

- Опасно? В Афинах становится все больше народа. Люди озлобляются от тесноты, шума, крика, вечной нехватки то воды, то пищи. В эту жару все глядят на встречных, как на врагов. Скоро красивой женщине нельзя будет появиться в Акрополе по вечерам. В Афинах становится опаснее, чем на дорогах, Птоломей! – сказала она, гневно глядя на него.

     - В этом согласен с тобой. Тесно в Афинах, да и во всей Аттике. Говорят, собралось пятьсот тысяч человек...

     - Святая мать Деметра! Во всей Спарте не больше полутораста тысяч. В таком множестве люди мешают друг другу и озлобляются. Видят роскошь, красоту и завидуют.

     - Не одна теснота, Тесея. Последствия прежних войн и особенно прошлогодней. Наш красавец царевич, он теперь царь македонский и, по существу, владыка Эллады. Он уже показал волчьи зубы, да славится Аполлон Ликейский! –  почтительно проговорил Птоломей.