– Да бредил он, сынок, – прикрыл рыбак глаза и пузо Отцу Прокопию, – Такое бывает от переохлаждения… Ну-ка, помоги водрузить его на тележку. Отвезем тело павшего от рук божьих в трупоприемник. Господи, упокой его душу…

– Тятя, тятя, – потянул отца за рукав рыбаченок, – поп уж совсем помер, а галстук на нем все еще новенький…

– Такова жизнь, сынок. Одежда умирает последней, – скорбно заключил отец, прикарманивая.

25.“Набат”

– Штормит, – сказала сама себе Катя, утешившись горячим кофе и поглядев на тяжело надвигающиеся со стороны моря тучи.

К ней подошел хозяин заведения, подтвердил:

– Совсем погода испортилась… Всех клиентов как ветром сдуло. И хорошо, что у тебя сегодня выходной. Делать-то все равно нечего…

Он потихоньку принялся убирать столики и стулья. Катя поднялась:

– До завтра. Не беспокойтесь: наладиться все и с погодой, и с клиентами…

Хозяин глянул в сторону городской церкви:

– Дай-то боже…

Она вышла из кафе. Несмотря на скверный прогноз метеорологов, ступила на привокзальную улочку, ведущую в противоположную от дома сторону:

– Авось, пронесет эти тучи мимо города…

Прогуливаясь, Катя раскланялась с несколькими завсегдатаями ее станционного заведения, мигрирующими в этот день из дома в дом:

– Добрый день…

– Привет, Катюша…

И с их женами:

– Здравствуйте…

– До свидания…

Посетила подвернувшиеся под ноги гастроном и галантерею. Повертела в руках коробки с детским питанием. Помяла пеленочный материал. Попробовала на зубок соски.

Заглянула и в соседний, единственный в городке зоомагазин. Поглазела на щекастых хомячков и болтливых канареек. Показала язык мартышке по кличке «Долорес». Приценилась к черепашке, но купила пока только книжку «Жизнь без спешки», том первый «Большая кладка».

Выйдя из зоомагазина, Катя вздохнула. Домой по-прежнему не хотелось. Только подумав о своей комнатке, она сразу вспоминала тот сон: скорый поезд, букеты цветов, любезного старика Пилеменоса, родителей, Айшу, Чикиту, Большого оленя, Долорес, Мойшу, Отца Прокопия с кадилом, Костаса в кресле-каталке, Костаса, призывно выписывающего вензеля…

Катя еще поскиталась по пустынным как перед грозой тротуарам. Прошла мимо городской бани, в которой сегодня был мужской день. На каком-то углу выпила вторую, а затем и третью чашку кофе без кофеина. На центральной площади перечитала на афишах весь репертуар местного драмкружка: «Мертвые уши», «Бармен-сюита», «Отелло и Джульета…»

На нее вновь самопроизвольно нахлынули воспоминания. Афиши столичных театров. Программа телевидения на неделю: «Четверг. 20.20 – Популярная игра „Угадай обезьяну“. Съемочная площадка. Костас в свете прожекторов. Восхищенные телезрители…

Ее качнуло в сон и Катя, сориентировавшись, тут же повернулась к киноафишам:

– «Удар в носопырку», «Новые приключения Флегма и Тика», «Сердце в мундире»…

Прогремел гром, с неба упали первые капли дождя и тогда она, уже не раздумывая, купила билет на ближайший сеанс.

В почти пустом зале шел будильником рычащий боевик. По экрану то маршировали, то ползали, то бегали, то хлебали, то истекали, то замертво падали солдаты. Командовал ими очень бравый сержант.

Поглядев на него, Катя даже перекрестилась: он был так похож на Пиля. И выправкой и характером. Сержант всегда выезжал впереди на белом лихом коне. Рвался в бой. Не боялся материальной ответственности. И еще он был бесконечно благороден. И чертовски красив даже под артобстрелом.

На переднем крае, под разрывами мин и фугасов этот бравый вояка так вдохновенно, так прочувственно и так всем понятно обращался к своей далекой невесте:

– «Верь, не навсегда разлука.

Жди – вернусь, найду, прижму.

Грезь, мечтай – отступит мука,

Сердцу станет легче и уму…»

С началом боевых действий невеста была эвакуирована с насиженных мест в неизвестном направлении. Вдалеке от линии фронта девушка маялась разлукой и нелепым обманом о смерти суженого-погононосца. Черную весточку ей принес забракованный военкоматом карточный шулер:

– Все, кончено, его больше нет. Будь моей козырной дамой… Озолочу, посеребрю, отникелирую…

Но она отвергала липкие притязания. Девушка еще на что-то надеялась. Вечерами выходила за околицу и протягивала руки к далеким вспышкам боевых зарниц. С губ ее срывались чувственные строки:

– «Я люблю, ни на что не смотря.

Я люблю вопреки обстоятельствам.

Я люблю тебе благо даря.

Я люблю тебя, Свыше Сиятельство…»

И сержант, выполнивший в конце концов поставленную перед ним боевую задачу, получивший три тяжелых ранения и две средних контузии, как будто слыша невесту, продолжал бороться за свою будущую семейную жизнь. Он бредил, он рвался:

– «Оно бьется, оно трепыхает,

Мое сердце в мундире зовет,

Обнимает, целует, ласкает,

Сочиняет, читает, поет…»

Катя ревела в беретик, завидуя героине, которую в отличие от нее неминуемо ждет полный “хэппи-энд” – ощутимый счастливый конец.

Так и вышло. К концу фильма бравый сержант восстановился, сбежал от врачей на фронт и добил всех врагов. А затем, как ни охмуряла его луноокая снайперша союзников, отправился на поиски невесты. И нашел ее. В тьмутараканье, в тесноте, но не замужем.

Шулер получил по морде. Отец и мать невесты – нехилые фронтовые трофеи. Невеста – то, чего ждала. Грянул свадебный марш и по лицам счастливых новобрачных поползли медленные титры.

Кино кончилось. На улице, хотя эпицентр дождя и сместился за город, было весьма неуютно, негулябельно: неумолимо темнело и мрачнело.

В этом городе была пара-тройка ночных и одновременно всем ветрам закрытых дискотек и клубов для женщин не легкого поведения. Однако хотя у Кати и была контрмарка, подаренная ей в качестве чаевых одним из дискжокеев, она не рискнула вновь посетить. В другое время Катя с удовольствием бы зашла, оттянулась под любимца публики Бетховена, но сегодня она могла запросто и совершенно позорно уснуть под него, также впрочем как и под Моцарта, Шнитке или Вивальди.

Кате не оставалось ничего другого кроме как податься восвояси.

Вернувшись домой, она села у окна подальше от кровати. Катя смотрела на деревья, растворяющиеся как в кислоте в тучных сумерках. На зажигающиеся, как глаза хищных зверей, лампочки в соседних домах. На муху, внимательно разглядывающую ее с другой стороны стекла. На паука, с аппетитом разглядывающего муху.

Вдруг Кате показалось, что мимо окна пролетело нечто бесформенное, как бы бородатое и чуть ли не с крестом. Это нечто мелькнул и вознеслось в небеса.

– Ангел…, – высказалось по данному вопросу ее воспаленное от недосыпа сознание.

– Ангел, – повторила Катя и представила себе порхающих по всему свету божественных созданий. Белых, розовых, голубых. Одиноких и группирующихся. Молчащих и воркующих. Кого-то хранящих и кого-то предохраняющих. Заглядывающих на кухни, в спальни, в гостиные, в клубы и в больницы, в столицу и в провинцию.

Она снова глянула в окно. Паук доедал никем не хранимую муху.

– Не было никакого ангела. Это мне видения являются, миражи…, – поняла таки Катя через минуту.

Она встала и, как часовой, заходила из угла в угол. По-прежнему огибала кровать, манящую мягкой пуховой периной. Ведь стоило ей только моргнуть, только дрогнуть ресницами, как перед глазами вставал опаленный старик Пилеменос:

– Как я счастлив, что нашел тебя, невестка. Собирайся: Костас нас ждет…

Увидав снова перрон и всех встречающих, Катя вздрагивала, и сразу же выпучивала глаза, насколько это было возможно. Она даже остановилась и стала поддерживать веки пальцами:

– Только не спать. Подруга, представь, что ты на боевом посту, на самом настоящем и самом ответственном…

И как наяву предстал перед нею занесенный снегом, забытый богом и противником хвойно-лиственный лес. Над ним возвышалась хрупкая сторожевая вышка. И вот на ее всем ветрам распахнутой макушке стоит в ночном дозоре она – рядовой стратегических войск Екатерина Андреева.

Напрасно она кутается в овечий тулуп. На уровне птичьего полета ветер и мороз пронизывают ее насквозь. Не спасают ни двойной бронежилет, ни тройное шерстяное белье, ни даже предварительно выпитый стакан спирта. По телу неумолимо разбегаются зловещие мурашки. Ее неудержимо трясет. Как будто она сунула два пальца в электрическую розетку. И никак не может вытянуть их обратно.

От высокого напряжения Катя на самую малость прикрыла глаза и тут же, как будто пробки перегорели – ее отпустило. На смену ознобу пришло оцепенение и безразличие. А очень скоро стало и вовсе тепло и уютно.

Но только было она расслабилась, как из укрепленного на перилах радиодинамика прорезался такой знакомый бархатистый и одновременно такой неожиданно командный голос. Это бравый сержант Костас Пилеменос оглушительно инструктировал ее из штабного бункера:

– Не спать, рядовая Андреева, замерзнете. Подумайте в конце концов если не о себе, не о своих согражданах и родителях, мирно спящих за вашей спиной, так хотя бы о детях, которых вы обязаны защитить, уберечь во что бы то ни стало. О тех малышах, что уже ходят по нашей земле, и о тех, которым только предстоит на ней появиться, встать в один прекрасный день на воинский учет… Держитесь. По сложным метеоусловиям не можем установить ваши точные координаты. Но спасательный отряд уже вовсю ведет розыскные работы. По распоряжению командования, весьма ценящего вас, на орбиту в скором времени будут выведены специальные поисковые спутники. Они обшарят каждый квадратный километр, метр, сантиметр, миллиметр. Вас обязательно, непременно отыщут. Только не покидайте свой пост. По возможности подавайте световые и звуковые сигналы…

Катя ощупывается вокруг. Тушенка, сгущенка, сухари, сменные портянки, косметичка… Наконец под руку попадают сигнальные ракеты. Она стреляет вверх зелеными и красными, синими и желтыми, оранжевыми и ультрамариновыми. Заводит боевую сирену. И понимает всю тщетность такой затеи: и ракеты, и скрежещущие звуки сирены тонут в зловещей метели, как в черном бездонном омуте. Еще из школьного учебника по физике Катя знает: сквозь такой снег и ветер проходят только радиосигналы, да и то только определенной частоты, а соответствующий передатчик на посту ей так и не установили. Динамик вот есть, а микрофона нет. В нарушение распоряжения самого министра обороны.