— Мы оба пострадали, мистер Маллоу. Пострадало наше достоинство. Возвращаясь к этому прискорбному случаю, мы будем заново терять его в своих воспоминаниях.

Цветы — горшочек живых гиацинтов — неописуемо порадовали Беатрис, да и херес тоже.

— Были в моей жизни моменты, когда я употребляла этот напиток, и притом в больших дозах. В очень больших, — сказала она задумчиво. — Например, когда приходилось ехать в Грецию в одиночку, просто потому что было не с кем. Вид этой бутылки вызывает в душе двойственный отклик: стимулирует и при этом навевает грусть. Но случались со мной и авантюры.

— Какие же? — полюбопытствовал Джеймс.

Беатрис отвела взгляд.

— Это было как-то связано с мужчинами? — не унимался он.

Она не ответила.

— О! Мисс Бачелор! — воскликнул он с неожиданным для себя оттенком игривости. — Я чем дальше, тем больше рад, что зава… повалил вас.

В ходе знакомства выяснилось, что, помимо острого ума, Беатрис обладает рядом других достоинств. Например, она не признавала условностей — возможно, потому, что много лет работала в женской школе и уволилась только ради ухода за престарелыми родителями (на редкость хлопотливого и долгого ухода, прежде чем оба они отправились в лучший мир).

— Я любила отца и мать, — спокойно объяснила она Джеймсу, — но никто из них ни чуточки мне не нравился.

Наследство было крохотное, его хватило лишь на то, чтобы кое-как устроиться брату с женой и пристроить ее, Беатрис.

— Брат был человек непрактичный и — это еще мягко выражаясь — слабохарактерный. Настоящий подкаблучник. Из-за жены всю жизнь просидел в секретарях у мелкого нотариуса. Я отдавала (и теперь отдаю) на хозяйство всю пенсию, которую, увы, едва можно разглядеть невооруженным взглядом.

— На Грецию уже не выкроить? — сочувственно предположил Джеймс.

— Те поездки обходились не так уж дорого. Я имею в виду в финансовом смысле, — хмыкнула Беатрис.

Разумеется, он не преминул поделиться пикантной информацией с Кейт.

— Как думаешь, что там у нее было, в этих поездках? Если уж заграница обходится дешево, значит, кто-то платит за удовольствие! Вообрази, молодой красавец показывает ей достопримечательности, а она с ним расплачивается натурой. Черт, даже как-то романтично! Вино, свежий хлеб, подарки, а потом любовь под раскидистой оливой…

Кейт не разделила этих восторгов. У нее был хмурый, отчужденный вид. Она сказала, что Джеймс выставляет в дураках и себя, и бедняжку мисс Бачелор, а когда он попробовал спорить, резко оборвала разговор.

— Ого! — сказал Леонард. — Ревнует.

— К кому это? — изумился Джеймс. — К мисс Бачелор, что ли?!

— Я не настолько туп, как думают некоторые, и в этих делах разбираюсь.

— Старый ты провокатор!

Отложив газету, Леонард долго смотрел на племянника и наконец сказал:

— А ты старый болван.

Почему это болван? — удивился Джеймс. Потому что без труда вписался в убогую, безобразную обстановку гостиной мисс Бачелор? Потому что там он чудесным образом в ладу с самим собой? Потому что легко нашел общий язык с нелепой старой девой? Он чувствовал себя в сто раз больше болваном там, где предпочитала бывать Кейт, — в местах сборищ отбросов современного общества, людей без будущего, без настоящего, а порой и без прошлого, людей с выжженной душой.

И почему не сама Кейт, а Леонард ставит ему это в вину?

— Я живу с женщиной на двадцать пять лет моложе, — сказал Джеймс Беатрис в свой третий визит. — И с ее дочерью, которой четырнадцать. И с моим дядей, которому восемьдесят пять.

— Богатая коллекция.

— Да… хм! Полагаю, именно так это и можно определить, только… Когда что-то имеешь, не сознаешь себя богатым. Это часть простой повседневности.

— Людям стоило бы научиться ценить именно простую повседневность, — заметила мисс Бачелор. — А девицу четырнадцати лет возьмите как-нибудь с собой. Подростки мне нравятся, особенно трудные. Сама была такой в незапамятные времена. Знаете, как определить, выйдет ли из человека толк? Если в четырнадцать с ним наплачешься, значит, выйдет.


— Вот еще! — сказала Джосс. — Даже и не собираюсь!

— И не нужно, никто тебя не заставляет, — сказала усталая, раздраженная Кейт.

Она целый день вкалывала как проклятая в пиццерии, где большинство персонала слегло с гриппом. В числе прочего пришлось нарезать мелкими колечками целую гору перца чили. Кожа вокруг ногтей горела и махрилась сплошными заусеницами.

— Ненавижу старух! И вообще, зачем мне это?

— Я сказала, никто тебя не заставляет.

— Джеймс заставляет! — крикнула Джосс, которой втайне очень хотелось составить ему компанию. — Не пойду!

Она подумала, что ужасно одинока, что ее никто толком не любит и уж точно не понимает. При этом она вертела серебряную бусину в правой ноздре — новшество, при виде которого Леонард воскликнул: «Ничего себе сопля!» — заставив Джосс в страхе метнуться к зеркалу и завопить: «Неправда! Ничуть не похоже!» Однако в сердце поселился червь сомнения.

— Короче, я не иду! Ни сейчас, ни через сто лет! Ему там нравится, он пусть туда и ходит, а меня пусть оставит в покое!

«То-то и оно, что ему там нравится, — подумала Кейт, держа руки под прохладной водой. — Я бы предпочла, чтобы и он туда не ходил, чтобы не имел ни малейшего желания. Увы, его тянет в это убожество, а меня его тяга сердит. Он выставляет себя в смешном свете, делает из себя чудака, и что еще хуже, старого чудака. Найди он молоденькую, я была бы в ярости и всегда это знала. Не знала только, что буду беситься и от того, что он ходит к старухе. Это как-то некрасиво с моей стороны, мне бы не следовало так реагировать, не следовало…»

— Я никуда не… — снова завела Джосс.

Кейт, никогда не повышавшая голоса, круто повернулась и закричала:

— Вон!!! Ради Бога, выйди вон!

Глаза у Джосс полезли на лоб, с губ сорвалось ошеломленное ругательство. Кейт отвернулась, дрожа всем телом. Дверь закрылась с трескучим хлопком, бутсы дочери возмущенно затопали вверх по лестнице.

«Я переутомилась, — подумала Кейт, буквально ощущая, как спадает волна адреналина. — Обычное январское переутомление. Может, я и не стою больше четырех фунтов в день, но когда выдается такой денек, как сегодня, волей-неволей приходит на ум, что есть масса способов заработать их без особого напряга. Например, на панели…»

Когда она не крошила едкий, остро пахнущий перец, то носилась с подносами по залу, по дальней части его, потому что Сьюзи (единственная из персонала, кто не подхватил грипп) отказывалась там обслуживать. Кто ее заметит вдали от сплошных окон? А она каждую минуту ждала, что ее заметят, умыкнут и преобразят из официантки в принцессу.

Понятное дело, что и Кейт никто не замечал. Никто мало-мальски интересный не уселся ни за один из ее столиков. Зашли только три женщины в годах, изнуренные беготней по распродажам, компания хихикающих школьниц и мужчина с книгой. Зато другую часть зала посетили аж две интересных пары, причем каждая расстроила Кейт больше, чем весь перец чили, вместе взятый…

Вспомнив про руки, она снова сунула их под текущую воду.

…Сначала появился молодой человек (не настолько юный, чтобы еще учиться в институте, но и не настолько зрелый, чтобы уже делать карьеру) с девушкой в кричащих украшениях и сапожках выше колен. Та смеялась, переступая порог, и Кейт с облегчением подумала: как это кстати — нет лучшего лекарства от уныния, чем вид счастливой пары. Однако вскоре выяснилось, что о счастье тут нет и речи, а девушка смеется над своим спутником. Они начали ссориться еще до того, как им принесли заказ. Похоже, девушка обожала ссориться — это давало ей шанс драматически заламывать руки, отбрасывать назад волосы и поводить плечами. Надо признать, у нее был в этом большой опыт, так что скоро весь зал (включая мужчину с книгой) смотрел на нее. Молодой человек был очень расстроен.

— Не здесь! — повторял он. — Не на людях!

В конце концов девушка выскочила из-за стола и (весьма драматически) бросилась вон. Ее спутник вежливо отказался от кофе, заплатил и вышел следом.

Минут через пять, когда Сьюзи была в подвальной части пиццерии, на кухне, а Кейт наливала кофе для женщин с покупками, молодой человек снова появился в зале и сразу направился к ней. Она подумала: ну вот, в довершение ко всему что-то потерял — и устремила на него вопросительный взгляд.

— Я бы хотел извиниться.

— Что, простите?

— Извиниться за наше поведение. — Он повернулся к залу: — Прошу прощения у всех присутствующих! Мы вели себя недостойно.

К нему обратилось много пар изумленных глаз.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказала Кейт, не зная, как еще реагировать.

— Мне так неловко. Я…

Молодой человек с трудом глотнул и посмотрел на нее. Лицо у него было узкое (как говорят, породистое), волосы темные и густые, а глаза… в глазах было столько печали!

— Я пойду, — сказал он наконец. — Хотелось только извиниться перед всеми, кому мы испортили обед.

Он сделал шаг назад. Кейт ободряюще улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, и лицо его чудесным образом озарилось, такое открытое и привлекательное. С учтивым полупоклоном (она даже не знала, что такое еще случается!) он открыл дверь и отступил, пропуская в пиццерию еще одну пару: Джулию и мужчину в кожаной куртке.

Джулия, улыбаясь, подошла к Кейт.

— Мы здесь не случайно, — объяснила она. — Роб прямо-таки бредит Италией и без ума от тамошней кухни.

— Вот как?

Больше ничего не пришло в голову, потому что на Джулии были шикарные брючки, элегантный пиджачок и сережки с настоящим жемчугом. Кейт сразу ощутила все пятна от соуса на своем переднике, не говоря уже о жжении вокруг многострадальных ногтей.