Наверху, в своей комнате, Сэнди с отвращением огляделась. Как нелепо вселять женщину ее габаритов в такую конуру! Наверняка Джулия расстаралась в насмешку. Что ж, это уже ненадолго. Будет немного недоставать маленьких гаденышей, но мистер Хантер прав: не вечно же ей просиживать задницу в этом медвежьем углу. Вспомнив разговор, Сэнди передернулась. Теперь придется искать работу. Хорошо хоть подруга из Коули действительно существует. Надо поскорее подгрести к ней насчет квартиры, там места хватит и на троих.

Постояв у окна, Сэнди плюхнулась на постель и развернула чек. У мистера Хантера красивый почерк, ничего не скажешь. Хороший он малый, мистер Хантер, но малость смешной. Из кожи вон лезет, чтобы выглядеть моложе, и шуточки у него по большей части дурацкие. А уж как посыпался, когда потерял работу! От нее такого не дождутся — нет уж, она не дура. Работа — это средство к существованию, не меньше и не больше. Не хватало еще рвать жилы. Зарабатывать надо столько, чтобы хватало на жизнь, да еще чтоб повеселиться время от времени.

Однако что же делать? Может, вернуться домой? Нет, Суффолк подождет. Пожалуй, стоит вечером заглянуть в паб. Стеф там обязательно будет, и можно к слову закинуть удочку насчет квартиры. Кто знает, может, у нее есть на примете какое-нибудь место. Ба! Да ведь она упоминала про одно дня три назад! В заведении, которое называется… называется… а! «Паста плиз», вот какое у него название. Там вроде ищут официантку на полный рабочий день. Между прочим, знакомое название. Кто-то о нем уже упоминал и про то, что там вполне прилично.

Поднявшись, Сэнди критически оглядела свое отражение в зеркале шкафа. Времена, конечно, изменились: наниматель не имеет права отказать тебе от места на основании цвета кожи, происхождения или вероисповедания. Когда же наконец выйдет закон, что и лишний вес не препятствие для найма?!


Хотя рил-теннис казался Гарту довольно-таки нелепым видом спорта, это не мешало полюбить все, что с ним связано: груды матерчатых мячиков, доисторического вида ракетку и дикие выражения, обозначавшие успех или проигрыш. Они с Мэтью играли так часто, как только удавалось пробиться на закрытый корт, а потом шли к нему домой, чтобы смотреть телевизор, дразнить его сестру и готовить себе невероятные блюда из всего, что попадалось под руку. До сих пор Гарт находил своих родителей самыми демократичными, но они и близко не стояли к демократии, процветавшей в доме нового приятеля. Отец Мэтью был помешан на старинной народной музыке и сам мастерил для нее инструменты, мать ничего не смыслила в хозяйстве и едва ли хоть раз в жизни составила букет или пришила пуговицу.

Несколько часов, проведенных в доме Мэтью, совершенно искажали восприятие, и Гарт, вернувшись, видел свой дом клинически чистым и чрезмерно обустроенным. Будучи примерно в возрасте Блуи, мать Мэтью была глубоко равнодушна к собственной внешности и совсем не занималась собой, безмятежно предоставляя времени брать свое. Однажды после особенно неудачного кулинарного эксперимента (с луком, бананами и порошком карри) Гарт разыскивал средство от несварения желудка и в числе прочего заглянул в шкафчик в ванной. Единственный шампунь, который там оказался, был собачьим средством от блох. Если вспомнить, что Блуи мыла голову каждый третий день, а вещи стирала, как только их снимали, разница бросалась в глаза.

Поэтому Гарт испытал глубокий шок, когда однажды вечером вернулся домой и нашел свою постель неубранной, кухонный стол — заваленным грязной посудой, а Блуи — перед телевизором. Сброшенные прямо на ковер уличные ботиночки сразили его окончательно.

— Мам!

— Здравствуй, милый.

— Ты что, заболела?

— Нет. Иди садись.

Блуи похлопала по месту рядом с собой. Она была бледнее обычного, с небрежно распушенными по плечам волосами, но больше ничего странного в ней, пожалуй, не просматривалось.

Гарт уселся. Блуи тотчас нажала кнопку выключения телевизора.

— Большую часть дня я провела с твоим отцом, — сказала она непонятным тоном. — Потом вернулась домой, но не могла и думать о хозяйстве. Сказала себе: пропади оно пропадом — и села к телевизору.

Гарт во все глаза смотрел на нее. Что значит «провела день с твоим отцом»? С чего вдруг? Они сроду не проводили время вместе! Может, она уговорила его пойти на это ради разговора, чтобы сказать, что больше его не любит, что уходит к Джеймсу?!

— А как… как до этого дошло?

— Рэнди позвонил мне сразу после завтрака, — грустно ответила Блуи. — Колледж отказался предоставить ему лабораторию еще на год. Они сказали, что программа по обмену специалистами исчерпала фонды. Их человек возвращается домой, а мы, соответственно, в Америку.

— Мм… — протянул Гарт.

— Рэнди просто убит. Уверяет, что это только предлог: мол, если бы он представлял для них ценность, они бы уж как-нибудь изыскали средства. А главное, это как гром с ясного неба. Утром он, как обычно, пошел на работу, и там его уже ждали. Объявили, можно сказать, с порога.

Понурив голову и свесив руки, Гарт уставился на ковер. Невозможно было представить себе Рэндольфа Ачесона униженным и отвергнутым, он просто не вписывался в такой образ. Это был человек действия, неукротимой энергии, он шел вперед, невзирая на препятствия… и вот тебе раз!

— Бедный папа!

— Я повела его пройтись. Прогулка — лучшее средство от уныния. Не помню, где мы бродили, но я предложила, и он пошел, представляешь? На Холивелл-стрит мы перекусили в… не помню названия, зато помню, что Рэнди все повторял: «Хорошо, что у меня есть ты! Ведь ты есть у меня, правда, Блуи?» Впервые за все двадцать лет совместной жизни! В конце концов я уговорила его вернуться в лабораторию и дать им понять, что он не сломлен. Так и сказала: «Иди и докажи, что ты по-прежнему можешь улыбаться». Он так упорно отказывался, что пришлось вести его туда буквально за руку. Это было ужасно, Гарт! Такое печальное зрелище! У меня прямо сердце разрывалось.

— Думаешь, они в самом деле исчерпали фонды?

— Откуда мне знать? И вообще, так ли это важно? Суть в том, что настало время проститься с Оксфордом. Я хотела приготовить особенно вкусный ужин, но не нашла в себе сил даже подойти к плите. Выйдем и купим что-нибудь готовое… все вместе, когда Рэнди вернется. — Она бросила взгляд на настенные часы. — Он сказал, что не позже семи.

— Знаешь, когда я увидел тебя у телевизора, то сразу понял: что-то случилось. Думал только, что совсем другое.

— Что же?

— Что ты уходишь к Джеймсу.

— Я хотела, чтобы так случилось, — просто ответила Блуи, наклоняясь за ботинками. — Но Джеймс меня не любит. Может, так оно и лучше. Может, у нас с Рэнди еще есть шанс.

Гарт протянул руку, и она судорожно ее сжала.

— Пожалуй, мам, нам в самом деле пора домой.

С минуту Блуи молча смотрела на него, потом потянулась к нему, и он слегка повернулся, чтобы ей было удобнее его обнять.

— Мне нечего больше тут делать, — добавил он с бледной улыбкой, — потому что Джосс тоже меня не любит.


Кейт решила идти пешком через Порт-Мидоу не ради физической нагрузки, а чтобы собраться с духом для задуманного. Шла она медленно, потому что день выдался чудесный, час — обеденный и было на что посмотреть. Казалось, половина населения развалилась на солнышке там, где был хоть клочок травы, поддернув, опустив или расстегнув служебную одежду тем манером, который, по мнению Кейт, не имел ничего общего с человеческим достоинством. Вторая половина упоенно выгуливала собак. В какой-то момент, не удержавшись, Кейт остановилась понаблюдать за одним из собачников, погруженным в разговор со своим псом (тот волчком вертелся вокруг норы, не отрывая от нее носа).

— Ну чего ты, чего? Мышь там, что ли? Не, не мышь… крыса? А может, и крот… ну да, точно крот! Или еще кто? Эк тебя разбирает!

Пес не обращал на хозяина никакого внимания, а хозяину, в свою очередь, было наплевать на всех, кто проходит мимо. Он даже не взглянул на Кейт. Вволю налюбовавшись, она возобновила путь теперь уже в южном направлении, по первым улицам Джерико, коричнево-красным от кирпича зданий и просторных террас с перилами чайного цвета, со всеми их готическими архитектурными излишествами и миниатюрными палисадниками, где чахли запушенные кусты и коротали время забытые детские велосипеды.

Первоначально Кейт хотела заглянуть в лавку мистера Пателя и купить там что-нибудь не потому, что в чем-то нуждалась, а просто чтобы минутку пообщаться с достойным бакалейщиком и, может быть, заметить, как при виде ее смуглое лицо его озаряется радостью. Но в самый последний момент нервы ее сдали, и она прошмыгнула мимо, на Уолтон-стрит, мимо колоннады «Кларедон пресс» до углового дома, который всегда любила, потому что на нем сохранилась древняя реклама: «Отведайте превосходный чай «Ламли»», «Лучший турецкий кофе в жестянках по четверти фунта» и прочее в том же духе. Как каждый раз, когда проходила мимо, Кейт живо вообразила себе эти жестянки с экзотической картинкой на каждой стороне: оттоманский султан, его дворец, воины и, наконец, одалиски, раскинувшиеся в гареме вокруг фонтана.

Последние двести метров она прошла совсем медленно и достигла виллы Ричмонд, когда солнце уже зашло и небо, днем голубое, приобрело серый вечерний оттенок. Усталость от долгой ходьбы помогла совладать с нервами. Уверенно поднявшись по ступенькам, Кейт позвонила.

— А, это ты, — без малейшего удивления сказал Джеймс, открывая дверь. — Рад тебя видеть. — Он отступил, пропуская ее, закрыл дверь и непринужденно поцеловал ее в щеку. — Так и думал, что ты зайдешь. — Помолчав, добавил: — Надеялся, что у нас наконец будет шанс обсудить ситуацию с Джосс и договориться. — Он смотрел ей прямо в лицо, не скрывая, что сравнивает. — Вижу, ты совсем оправилась. Это очень хорошо.

Кухня, куда Кейт последовала за Джеймсом, выглядела совершенно как прежде. На столе на газете лежали разбитая кружка и тюбик моментального клея.