Леонард начал спуск по лестнице. Это тоже было кропотливое занятие: сперва как следует упереть резиновый наконечник трости в ступеньку ниже, потом перенести на трость вес тела и, проехавшись ладонью по перилам, аккуратно, по очереди переставить ноги на вышеупомянутую ступеньку. При этом он строил коварные планы насчет того, что польет недавно высаженные в саду петунии и будет молчать об этом, как партизан, пока Беатрис не польет их снова, а когда она закончит, скажет: «Совсем ослепла, что ли? Не видела, что они уже политы? Я сам и поливал!» Одно предвкушение уже заставляло его хихикать.

В дверь позвонили. С кухни вылетела миссис Ченг, торопливо отирая руки о передник.

— Я открою, — милостиво объявил Леонард, как раз достигший конца лестницы.

— Твоя грубить!

— Косоглазая нахалка! Я никогда не грублю, я только подшучиваю.

Он направился к двери, а китаянка, поколебавшись, вернулась на кухню.

За дверью стояла крупная красивая женщина в длинной цветастой юбке и с большим количеством украшений. Приняв ее за цыганку, Леонард постарался закрыть дверной проем своим телом.

— Нам ничего не нужно! Ничего!

Он был почти уверен, что ему предложат погадать, но женщина только смерила его пренебрежительным взглядом.

— Я Хелен Фергюсон, подруга Кейт.

— Ах вот как! Ну извините.

— Можно войти?

— Зачем это?

— Затем, что у меня есть новости насчет Кейт, и притом такие, о которых не кричат на всю улицу.

Невольное восхищение заставило Леонарда отступить с дороги. Гостья имела как раз те габариты, которые он всегда предпочитал (только без дурацких шмоток, а, как говорится, на фоне смятых простыней). Насладившись чередой смелых мысленных картин, он повел Хелен в кабинет, где ткнул тростью в сторону одного из кресел:

— Садитесь.

Она уселась, послав в сторону Леонарда волну экзотических духов, которые он не сумел опознать, и остановила на нем уверенный взгляд.

— Мистер Маллоу, одно время Кейт работала в приюте под названием Мэнсфилд-Хаус, о чем вы, конечно, знаете.

— Ну и что?


Миссис Ченг усадила Леонарда за кухонный стол. Он был иссиня-бледный, ошеломленный.

— Кулаком по лицу! Головой об стену! — снова и снова повторял он. — Нашу Кейт!

— Я принесу бренди.

Китаянка метнулась к шкафчику со спиртным. Она и сама была глубоко потрясена, но страх за Леонарда отвлек ее от собственных мыслей. Налив в стакан примерно на палец янтарной жидкости, она отнесла его старику и присела рядом. В эти минуты ей в голову не пришло коверкать слова.

— Кости целы?

— Вроде целы, — просипел Леонард. — Но каково ей сейчас, бедняжке! — Он сжал в своих огрубевшую руку китаянки. — Как же я скажу об этом Джеймсу, а? Господи, а Джосс?!

— Оставьте это мисс Бачелор.

— Правильно, у Беатрис получится лучше. — Отхлебнув бренди, Леонард отер увлажнившиеся глаза тыльной стороной ладони. — Какой жестокий мир! Боже, Боже! Какой жестокий мир!

Высвободившись, миссис Ченг, в свою очередь, завладела его рукой и крепко сжала.

— Мне ли не знать…


Джулия заставила себя дождаться девяти часов вечера и лишь тогда позвонила на виллу Ричмонд. Если повезет, думала она, Хью в это время будет сидеть перед телевизором, а к телефону подойдет Джосс. Так и вышло. Голос в трубке звучал тоненько и слабо, словно с другого края света — видимо, это был намек, что Джосс вконец измотана подготовкой к экзамену.

— Алло! Это Джулия. Хорошо, что я тебя застала. Хочется знать подробности вашей встречи с мальчиками. Они так расписывали совместный коктейль! Сэнди просто душка, правда? Кстати, как они тебе показались?

Наступила долгая пауза, и когда удивленная Джулия решила, что их разъединили, Джосс ответила пустым, невыразительным голосом:

— Они в порядке.

— Правда? А Сэнди сказала, они страшно расстроились и проплакали всю дорогу до дома.

— Проплакали?..

— Представляешь! И вроде бы это началось, еще когда ты была с ними. Я попробовала выспросить, что именно их так расстроило, но она только повторяла, что это все твоя вина. Не хочешь объяснить, что ты им сказала?

— Нет! — Джосс разразилась слезами.

— Ты что, обиделась? — Джулия была окончательно сбита с толку.

— Я плачу из-за мамы… — сквозь слезы пробормотала Джосс. — Ее ужасно избили! Этот гад Марк! Я ходила ее навестить, и… Господи, как она выглядит! Едва может говорить, а Джеймс… его все нет и нет!

— Какой ужас! — воскликнула Джулия, в самом деле ужасаясь. — Бедная Кейт! Где она сейчас?

— В Мэнсфилд-Хаусе. За ней там присматривают, не волнуйтесь. — Джосс снова заплакала. — Несчастный дядя Леонард чуть не сыграл в ящик! Пришлось вызывать доктора! Он наверху, в постели.

— Сейчас я приеду! — заторопилась Джулия. — Тебе не годится быть одной с больным старым человеком.

— Ничего, справлюсь. Все в порядке.

Джосс судорожно всхлипнула. Ничего не было в порядке ни с ней самой, ни с миром. На душе было невыносимо тяжко, мучило чувство вины за то, что там, в Мэнсфилд-Хаусе, она не только не загорелась желанием остаться с Кейт, но, когда Хелен предложила это, пришла в ужас. Хотелось бежать, бежать со всех ног от всех этих женщин: или полоумных, или затюканных, от увядших лиц и глаз, полных неизбывной тоски.

Чтобы оттеснить эту картину, Джосс заговорила снова:

— И потом, я не одна. Со мной Хью. Сейчас я его позову!

Трубку со стуком положили на стол, и через короткое время в ней раздался голос Хью. Он звучал до странности обыденно, без тени надрыва или вызова.

— Алло! Джулия?

— Это я, Хью, это я! Что произошло?

— Что-то в самом деле ужасное. Сперва Кейт выбросили на улицу из дыры, которую она снимала, потом ее избил любовник, и теперь она лежит на матраце прямо на полу в приюте, который вы с Робом снимали для «Ночной жизни города». Джосс, по-моему, сбежала оттуда как ошпаренная (да и как было не сбежать?), а у Леонарда так подскочило давление, что мы с ним чуть не простились. Миссис Ченг пылесосит как ненормальная, потому что это ее, видите ли, отвлекает. Мисс Бачелор только что ушла, в одиночку прикончив бутылку хереса. От Джеймса ни слуху ни духу. Вот тебе подробный отчет. Знаешь, Джулия… — Хью помедлил, — я хоть человек и не совсем бесчувственный, но то, что мы тут имеем на сегодняшний день, — это уж чересчур!

— Ага!

— В каком смысле «ага»?

— «Ага» в смысле «попался, который кусался». Ты наивно полагал, что весь мир будет крутиться исключительно вокруг твоих проблем, ан нет, оказалось, что каждый наивно полагает то же самое, и как же это некстати!

— Ну, Джулия!

— Но это правда!

Хью ответил не сразу, разрываясь между острым желанием продолжить разговор и еще более острым желанием не доводить дело до ссоры. Джулия снова изменилась, и эта новая ее версия не собиралась с ним миндальничать.

— Я тут подумал…

— Да что ты говоришь!

— …что настало время повидаться с мальчиками. Может, я подъеду в субботу?

— Не выйдет. В субботу я на редактуре.

— И в воскресенье?

— Нет, в воскресенье я дома.

— Тогда в обед?

— Лучше после обеда, в три.

— А что, на обед кто-то приходит? — сразу насторожился он.

— Почему сразу приходит! Что за удовольствие возиться с воскресным обедом, если всю субботу вкалывал как проклятый?

Очень хотелось спросить, насладилась ли Джулия ужином в ресторане и было ли что после ужина, а главное, с кем все это было, однако не следовало искушать судьбу.

— Правда, я много думал в последнее время…

— Сейчас не об этом, — перебила Джулия. — Сейчас важнее Кейт и Джосс. Я сказала, что приеду. Стоит?

Он подумал: «Еще как стоит!» — а вслух сказал:

— Нет, это лишнее. Мы уж как-нибудь справимся. Пару дней все равно ничего нельзя будет предпринять насчет Кейт, а Джосс… Джосс придет в себя, как только появится Джеймс.

— Я ему позвоню завтра утром. К тому времени, думаю, он в любом случае уже будет знать. А с тобой увидимся в воскресенье.

— Буду ждать, — сказал Хью.

Даже на таком расстоянии Джулия сумела расслышать в его голосе нотку искреннего чувства и сделала усилие, чтобы вложить что-то подобное в свой собственный.

— Доброй ночи! Передай всем привет и… и сочувствие.

Положив трубку, она поставила локти на кухонную стойку и долго сидела, спрятав лицо в ладони, пытаясь представить себе, как все происходило с Кейт — с чего началось и как дошло до побоев. Ведь если она не сумеет достаточно живо представить себе эту сцену, то не сумеет и по-настоящему посочувствовать, а это необходимо, это что-то вроде долга перед несчастной, беззащитной, униженной и оскорбленной Кейт, что-то вроде искупления за первоначальную настороженность и за недавнюю уверенность, что ее бунт был всего лишь бегством от всякой ответственности, обдуманной попыткой подстроиться под стандарты более легкой, богемной жизни. «Теперь ясно, — думала Джулия, — как сильно я ошибалась. Даже не самый благородный бунт — это крик души и рывок к свободе. Теперь это ясно как день, хотя, быть может, я предпочла бы и дальше оставаться в неведении, если вспомнить, чего мне стоило это знание».

Что-то вроде этого она сказала за ужином Робу Шиннеру, а он ответил, что лучше всего об этом высказался Уильям Блейк: что мудрость продается на самом безрадостном из рынков, куда никто не идет по доброй воле. Помнится, ее поразило, до какой степени это в самом деле точное высказывание.

Это был, пожалуй, наилучший момент ужина с Робом Шиннером. Вне круга профессиональной деятельности режиссер был гораздо скучнее — эдакий махровый мещанин, лучшее в котором пробуждалось только с приливом адреналина. Ресторан, куда он повел Джулию, был из самых модных и дорогих, меню не оставляло желать лучшего, кавалер прилагал определенные усилия: безбожно льстил и всячески к ней подкатывался — но в конечном счете все это нагоняло только скуку. Ни разу за весь вечер ей не захотелось искренне рассмеяться, все было до тошноты предсказуемо, даже момент, когда вместо скромного поцелуя на прощание Роб впился в губы Джулии долгим и слюнявым. Тогда уж точно стало не до смеха (по правде сказать, ее чуть не вывернуло), и улеглась она с чувством, что ее распирает от пищи, напитков и зеленой тоски. Заснуть долго не удавалось. Мысли все время возвращались к изречению Уильяма Блейка, и как ни пыталась Джулия перевести их в более приятное русло, они все больше пропитывались старой доброй депрессией. «Нелепо переворачивать подушку, когда сон не приходит, — от этого она не станет удобнее. Но все это делают, — уныло размышляла она. — Нелепо думать, что разочарование — плата за ошибки. Но все так думают. А ведь на самом деле чувство разочарования — часть человеческой натуры. Оно таится в каждом из нас, и нельзя, ни в коем случае нельзя давать ему волю. Кейт не совладала с ним, и оно ее поглотило…»