Андрей Мурай - Любовь

Я Вам о таких парах попробую написать, когда до этого, Бог даст, доберёмся.

Крепко жму Вашу руку и до следующего письма

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

Припомним, подчас знаковое архитектурное сооружение подсвечивают с разных сторон прожекторами. Вот и мы пробуем рассмотреть дворец под названием Любовь, меняя ракурсы: подходя, отходя, гуляя вокруг, чтобы знакомые очертания увидеть так, да не совсем так…

Поэтому не спешите на меня сердиться: «Да я это уже слышал! Да об этом уже писали!» Лучше лишний раз повториться, чем упустить что-то важное.

Но наша беда, Серкидон, в том, что приходится изучать любовь умозрительно, подчас обобщая, не ощущая аромата частного случая (по выражению любоведа Рюрикова). А любовь двоих всегда уникальна, она не терпит шаблонов и бежит от прокрустова ложа. Она сама привыкла укладывать людей на всяческие ложа, а то и просто – на солому. А кого – в котёл страстей…

Поозоруем, Серкидон! Расскажу Вам про окаянную ёмкость, которая называется котлом страстей.

Вижу его так: серебряный чан метров трёх высотой, и три метра в диаметре, внутри – шипит, парит, бурлит, булькает… На это бульканье и сбегается племя людское. Манит высокий градус отношений, острота ощущений и вдобавок к тому – два человека, полюбив, чувствуют себя существом андрогинным – единым, цельным, могучим.

Перечислил я далеко не всё, но уже и этого хватит, чтобы норовили плюхнуться в котёл страстей и начинающие, и продолжающие, и тёртые любовники. Всех и молодых, и пожилых (седина в бороду – бес в ребро!) тянет котёл, точно какой-то колдовской приманкой он обмазан. Никто не знает, чем сердце успокоится, но при первой же возможности – одежды посрывали, сто граммов для храбрости и – УХ!..

Далее читаем у Лермонтова:

Сплетались горячие руки,

Уста прилипали к устам,

И странные, дикие звуки

Всю ночь раздавалися там187.

Кто-то из котла страстей выныривает, как в сказке, помолодевшим, а кто-то, опять-таки как в сказках, не выныривает совсем. Ну, как говориться: «Не зная броду – не суйся…»

Задвинем пока котёл страстей в угол нашего повествования, но не насовсем, он нам ещё понадобиться. Шагаем дальше по дороге к любви…

У Сергея Есенина:188 «В долине, проложенной вехами,//Дорогу найдёшь без труда…»

Вот мы и расставим вехи, ведущие к любви. И назовём их так: «внимание» – «симпатия» – «влюблённость» – «неистовая страсть» –«Любовь».

Заблудиться, свернуть в сторону может человек в любой момент. Ну, например: раз посмотрел, а симпатии не возникло. Или возникла симпатия, но обошлось без влюблённости. Или случилась влюблённость. Но и только. Стрела крылатого мазилы прошла вскользь. И девочка милая, и фигурка славная, и погуляли, и поболтали, и в кино поцеловались, а в театр с ней уже не хочется. Но, положим, вспыхнула во время гуляний неистовая страсть, прыгнули люди в котёл страстей, но не прикипели друг к другу, страсти их ушли в пар, выскочили из котла и разбежались, чтобы не встречаться больше никогда.

В приведённых примерах заплутали путники в ночи, и солнце любви не осветило их. Переход в любовь, в иное измерение наиболее проблематичен, поэтому цепочка обозначенных понятий чаще всего остаётся без любви.

А вот пример из классики, когда влюблённость перешла в любовь без неистовства страстей. Роман «Война и мир». Сцена объяснения Наташи Ростовой с Андреем Болконским. Князь сделал предложение, а далее по тексту:

«Он взял её руку и поцеловал.

– Любите ли вы меня?

– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.

– О чём? Что с вами?

– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слёзы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.

Князь Андрей держал её руку, смотрел ей в глаза и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что-то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к её женской и детской слабости, был страх перед её преданностью и доверчивостью, тяжёлое и вместе с тем радостное состояние долга, навеки связывающего его с нею. Настоящее чувство хотя и не было так светло и поэтично, как прежде, было серьёзнее и сильнее».

Это и есть переход влюблённости в любовь. Для князя Болконского, человека благородного, человека чести, привыкшего брать ответственность и за судьбы Отечества, и за свои поступки, было естественно взять на себя ответственность за судьбу доверившейся ему девушки. Неистовая стадия – не понадобилась. Любовь случилась без неё.

Философ Семён Франк189 пишет:

«…эротическая любовь, при всей её силе и значительности в человеческой жизни, есть в лучшем случае лишь зачаточная форма истинной любви… благоухающий, но хрупкий цветок, распускающийся на стебле любви, а не её подлинный корень».

Ещё одна версия, ещё один образный пример – любовь есть загадочное растение, произрастающее в обратном порядке: сначала она является цветком, а если всё благоприятствует, то разрастается вплоть до корня…

Чем же отличается влюблённость от любви. Влюблённость – это ещё я. А любовь это когда люди переходят на «МЫ». Новый уровень отношений и человеческого чувства.

Всё, Серкидон, мы с вами закончили с горизонтальными путями любви, и теперь логично перейти к вертикалям. Тут мы ничего придумывать не будем. Всё уже написал русский философ Владимир Соловьёв: «Не было связи между совершенною полнотою богов идей и безнадёжною пустотою смертной жизни. Не было связи для разума. Но произошло нечто иррациональное. Явилась сила, средняя между богами и смертными, – не Бог и не человек, а некое могучее, демоническое существо. Имя ему – Эрот, а должность строить мост между небом и землёй и между ними и преисподнею… Без посредничества этого могучего демона нельзя обойтись ничему живущему; так или иначе оно прошло и пойдёт по его мосту. Вопрос лишь в том, как воспользуется человек этой помощью, какую долю небесных благ проведёт он чрез священную постройку в смертную жизнь».

По Соловьёву ее кудрявый шалун Эрот, а могучий демон. Возможно, похожий на лермонтовского духа изгнанья. И если принять эту мысль, то многое из написанного ранее становится яснее.

Читаем философа дальше: «И ад, и земля, и небо с особым участием следят за человеком в ту роковую пору, когда вселяется в него Эрос. Каждой стороне желательно для своего дела взять тот избыток сил, духовных и физических, который открывается тем временем в человеке. Без сомнения, это есть самый важный, срединный момент нашей жизни… никто не минует рокового вопроса: на что и чему отдать те могучие крылья, которые даёт нам Эрос? Это вопрос о главном качестве пути, о том, чей образ и чье подобие примет или оставит за собой человек».

Осмелюсь поспорить. Да, любовь окрыляет, но не всех одинаково. Могучие орлиные крылья достаются могучим душам. Иных любовь окрыляет до малой певчей птицы, что тоже неплохо. Плохо, когда человек получает крылья комара. Или – воробья. Или – летучей мыши. А могущественные злодеи получают крылья птеродактиля…

Вот ведь как, мы с вами развлекались, составляя горизонтальные цепочки, а Владимир Сергеевич провёл единым махом мощную вертикаль. И, хочется верить, не поставил крест на наших земных знаниях, а лишь приплюсовал к ним небесное и преисподнее.

Такие дела, Серкидон. Уверен, что после всего сказанного о любви, Вам будет сложно относиться к ней, как к приятной щекотке души (термин Павла Флоренского190).

В противном случае скоро Вам станет не до смеха.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

Пойдёт у нас разговор о том, чем отличается мужская любовь от женской. Попытаемся разломить яблочко любви на две половинки – «М» и «Ж».

Помнилось мне, что где-то у Искандера читал я о различиях любви полов, стал пересматривать статьи и интервью Фазиля Абдуловича, но ничего не нашёл. Мысль о том, что отвоёванное днём, женщина потеряет ночью, хороша, но она относится уже к супружеству. Зато какая, уводящая нас от темы любви, но шикарная сентенция обнаружилась у кавказского мудреца: «Чтобы созрел великий национальный писатель, необходимо, чтобы он прошёл межнациональное перекрёстное опыление. Оказывается, предварительным условием углублённого национального самопознания является знание чужого, прививка чужого».

Видимо, пребывание в чужой культуре даёт возможность увидеть своё по-другому, по-новому. Шире и глубже! После прививки чужой культуры писателю не страшны никакие домашние поветрия и заморозки. Он становится исполином родного слова и национальной гордостью.

Известно, что Пушкина, нашего солнечного гения, ещё мальчиком щедро опылила французская литература. Настолько щедро, что Александр Сергеевич при всей своей гениальности не смог выйти из рамок французской прозы. Или – не захотел из них выходить. Первый психологический русский роман написал Лермонтов.

Тот Лермонтов, который сказал: «Нет, я не Байрон, я другой…», вспомним, как долго «русский» Байрон искал свои шотландские корни, как пристально всматривался Михаил Юрьевич в туманы Альбиона, силясь понять и себя, и «что ищет он в краю далёком». Английская литература повлияла на формирование нашего сумрачного гения.

Пушкин и Лермонтов – два великих национальных поэта, подобно Солнцу и Луне попеременно освещают душу русского человека, зароняют в неё светлые мысли и оплодотворяют идеями.

В первую половину жизни, когда осваивается земное, когда нужны ясные ответы на вопросы насущные, больше нужен Пушкин. Во вторую половину жизни, когда начинает влиять на нас небо, когда вызревает в душе человека мечта постоять под вселенскими ветрами, поплутать среди облаков вечности, обращаются к Лермонтову.

А спрашивать дитя, вскормленное русской культурой, кого ты больше любишь – Пушкина или Лермонтова, всё равно, что спрашивать малого ребёнка, кого он больше любит – папу или маму…