– Простите меня, – произнес Жан Давез, опускаясь на колени. – Я оскорбил вас.

– Я восхищена вашей деликатностью – сохранив лицо, вы не оскорбили мою честь.

– Вы не потеряли терпения, когда я говорил ужасные слова чудесной девушке, – сказал поэт.

Не решаясь поцеловать руку Поль, он склонился над рукой Небо́.

– Вздор! – воскликнул Небо́, стремительным движением поднимая его с колен. – Благородство обездоленного человека много выше моего.

– Вы спасли меня! – прошептал поэт сквозь слезы.

– Вам не за что благодарить нас – мы обязаны вам. Вернуть миру поэта значит предотвратить чуму, не допустить землетрясения! Монахи, поэты и праведники – великие сердца, способные искупить человеческую низость и тщеславие и остановить гнев Божий. Будь благословен, брат мой, за радость, которую я испытал, удержав в этом мире одного из тех, кто не позволяет земле истлеть под мерзостью низких страстей. Твои страдания превосходят мои – я прошу твоего благословления.

Мужчины обнялись.

– Сколь велико ваше благородство, Небо́! – воскликнула Поль со слезами на глазах.

– Наденьте маску и вуаль, – сказал он и позвонил.

Вошла горничная.

– Отведи нас в гостиную и предупреди миссис Рокинс, что мы уходим.

Увидев хозяйку, Небо́ направился к ней.

– Что бы вы сделали, миссис Рокинс, если бы я отказался платить?

– Если бы вы отказались платить?

Она сняла очки.

– Вы заплатите – честь женщины стоит дороже двух тысяч франков.

– Честь мадам от вас не зависит – вы не знаете ее имени и не видели ее лица.

– Его видела Манетт.

– Мадам – молодая девушка, – сказала горничная. – У нее тонкая белая кожа, сквозь которую проступают вены, изящная форма лица, красивый профиль.

– Ученица Лаватера137, твое лицо погубит тебя, – Небо́ схватил на горничную и бросил ее на диван.

– Жан, удержите хозяйку, не выпускайте ее за дверь.

– Ты забудешь это лицо, – сказал он субретке, не выпуская ее рук.

Присутствовавшие стали свидетелями необычной сцены колдовства. Прижимая коленом грудь девушки, удерживая ее руки, Небо́ сделал свободной рукой несколько движений.

– Небо́, заплатите и уйдем отсюда! – с нетерпением воскликнула принцесса, забыв о том, что Небо́ отдал деньги поэту.

– Стало быть, вас зовут Небо́! – воскликнула миссис Рокинс. – Зная имя, нетрудно найти его обладателя и его спутницу.

– Из-за вашего нетерпения мы пробудем здесь еще четверть часа, – сказал он Поль.

Служанка вздрогнула, погрузившись в колдовской сон. Небо́ закрыл ее сомкнутые веки трафаретными фигурами:

– Опиши женщину, которую ты видела в голубом будуаре.

– У нее темные волосы, неправильной формы профиль.

– Подойди и вложи руку в ладонь своей служанки, – велел Небо́.

Хозяйка повиновалась.

– Какое преступление совершила эта женщина? – спросил он.

На лице околдованной девушки читалось напряжение – ее надбровные дуги судорожно сжимались.

– Разве ты не видишь кровавых следов на ее пути?

– Я вижу наполненный бокал.

– Попробуй кончиком языка.

– Я чувствую вкус чеснока.

– Кто пьет из бокала?

– Мужчина.

– Кто этот мужчина?

– Ее муж!

– Миссис Рокинс, мне потребовалась четверть часа, чтобы узнать, что ты отравила своего мужа фосфорной кислотой. Теперь ты видишь, что сражаться с Небо́ бесполезно?

– Я забуду это имя – оно принадлежит Дьяволу!

Размашистыми движениями рук он расколдовал служанку

– Вы правы, мадам, – сказал Жан Давез принцессе, спускаясь по лестнице. – Благородство Небо́ велико.

– Доброе деяние всегда будет вознаграждено, – сказал Небо́, указывая на фиакр, ехавший по улице Иена.

Они сели в фиакр втроем. По дороге Поль вынуждала Жана Давеза читать свои стихи – они были красивы и напоминали поэмы Ламартина.

– Я приду за вами завтра утром, – сказал Небо́, прощаясь с поэтом у порога его жалкой гостиницы.

Они выезжали на бульвар Монпарнас138, когда фиакр внезапно качнуло назад, словно кто-то вцепился в борт. Перегнувшись над дверцей, Небо́ увидел над задним колесом голову мужчины, повторявшего хриплым голосом: «Помогите, за мною гонятся!» Небо́ велел остановиться, и кучер не успел заметить, как незнакомец проворно вскочил в фиакр.

– Вы не станете возражать, если мы повернем назад? – спросил Небо́ и приказал кучеру развернуться.

Мужчина в разорванной одежде, перепачканный в крови и грязи, выглядел совсем молодым.

– Прислушайтесь! – воскликнул он.

Послышался ритмичный звук приближающихся шагов, и спустя минуту мимо фиакра пробежали три стража порядка.

– Они преследуют меня! – воскликнул незнакомец.

– Жандармы! Кто вы? Откуда вы?

– Вы спасли мне жизнь. На меня напали – обороняясь, я убил человека.

Помолчав, он спросил:

– Желаете узнать о нравах больше?

– Да, – ответил Небо́.

– Тогда я покажу вам нечто невиданное. Когда выдастся свободный вечер, предупредите меня запиской «Мсье Альфонсу с Монмартра» и приходите к дому номер 27 по улице Жермен-Пилон.

Они выехали на набережную, и Альфонс открыл дверцу фиакра.

– За услуги такого рода не принято благодарить.

– Скажите, что вы хотите показать нам.

– Последнее воплощение.

– Рокамболя139? – спросил Небо́.

– Дон Жуана, – ответил незнакомец, выпрыгивая из фиакра.

VII. Дон Жуан Монмартра

БЫТЬ любимым – значит превратиться в божество для другого существа и занять место судьбы в его жизни. Но Бог считает кощунством дорогу человека, которого Ренан назвал героем бесконечного романа, и проклинает поклонение бесчестью. Вы устыдились страсти Феми и не возгордились, покорив Жанну. Стать божеством недалекой женщины и судьбой Мариторны! Успех, достойный Дон Жуана! Прежде, чем добраться до Эльвиры, сколько же Матурин140 требуется вычеркнуть из списка! Коммивояжер крепкого сложения, альковный Гаргантюа, Дон Жуан прославится числом – mille е tre [26] . Сатироману, если он весел и богат, под силу соблазнить и две тысячи шесть!

В любовных делах Дон Жуан – лентяй. Украсив лацканы увесистыми побрякушками, он красуется перед затянутым в галстук послом Золотого Руна! Когда завершится наше путешествие – и посвящение в чувственность – я охотно представлю вас Дон Жуану. Если он соблазнит вас, эта победа сделает из него большего Дон Жуана, чем его тысяча три женщины одновременно. Невоздержанный в чувственных радостях и опьяненный изысканными винами соблазнитель захмелеет, отведав родниковой воды.

– Чтобы доказать вашу правоту не требуется поэм Байрона или Мюссе, ни прозы Мольера, ни музыки Моцарта.

– Гении были и среди каторжников – Вотрен141 тому пример. Мильтон доказал, что Сатана – привлекательнее Иеговы, и едва ли не вся светская поэзия прославляет чувственные удовольствия. Чтобы послужить уроком, не изменив справедливости и стремления к идеалу, произведение искусства требует от художника беззаветного самоотречения. Его цель – выразить чаяния окружающих его людей, придав им самую отчетливую форму, самое красноречивое выражение. Во все времена художник был непостоянен в любви и мятежен душой. Дон Жуан более всех отражает изменчивость сердца и тривиальную иллюзию, что следующая женщина наверняка вызовет самую сильную страсть. Художник расплачивается за безнравственность бесславным финалом. Философ же призван развенчать своим разумом созданные искусством заблуждения. Он скажет вам, что тысяча три женщины Дон Жуана – как и сто тысяч читателей Жюля Верна – едва ли могут составить их славу. Многие всю жизнь стремятся подражать Дон Жуану, доказывая его бессодержательность. Впрочем, мы направляемся в гости к Альфонсу, вообразившего себя последним Дон Жуаном – на деле он наверняка окажется первым сутенером.

Эти слова Небо́ говорил Поль, когда они шли по бульвару Курсель. На них были одинаковые костюмы из черного бархата и мягкие шляпы – взявшись под руки, они выглядели как братья и столь походили друг на друга изяществом, что проститутки оставляли свои места, чтобы взглянуть на них. Кожа принцессы была покрыта темным загаром графа Нороски. Облик Небо́ украшали парик из рыжих волос и эспаньолка, менявшая выражение его лица.

– Я выпью твои глаза! – этот яростный вопль раздался, когда они подходили к улице Леви.

Поспешив на крик, они увидели хулигана, прижавшегося к телу оглушенного противника – при их появлении нападавший бросился бежать. Они приподняли лежавшего – тот стонал, а его правый глаз готов был выпасть из орбиты.

– Это была не метафора, – сказал Небо́. – Похоже, он прижался к глазу ртом, словно вантузом.

– Какой ужас! – воскликнула Поль.

– Эта ночь будет ужасной, принцесса. Мы проведем долгие часы среди самых отвратительных людей Парижа – сутенеров. Вчерашний вечер я посвятил изготовлению капсул с синильной кислотой – они не подведут, невзирая на обескураживающую нестабильность этого вещества, на которое можно полагаться лишь тогда, когда оно только что получено.

По бульвару Батиньоль прогуливались женщины – между собой их разделяли равные расстояния, и каждая использовала определенное пространство. Группы мужчин в огромных шляпах, отбрасывающих гротескные тени, наблюдали за их перемещениями. Под охраной ночного дозора проституток, в серебряном тумане холодной ноябрьской луны, в Париже засыпали девственницы и праведницы. Женщины становились все многочисленнее, их вид – все более жалким; высоких касок также становилось все больше.

– С вами желает заговорить одна из тех, кого вы назвали попрошайками в ночь, когда мы оказались среди простого люда.

– Послушайте же меня, мсье, – прошептала проститутка, обвиваясь вокруг Поль.

Она была скверно одета, на ней было выцветшее пальто и безвкусная шляпа.

– Я слушаю вас, – ответила Поль.

– Пойдемте со мной, я буду с вами мила.

– Куда вы хотите меня позвать?

– Недалеко – туда! – проститутка рукой указала на мрачный дом с красным фонарем.