Время от времени один из мужчин поднимался с места и, приблизившись к одной из девушек, резким движением вонзал руку в лиф ее платья или грубо обхватывал щиколотку. Вслед за своим движением, под аплодисменты спутников, он изображал невероятное отвращение. Мужчины были необычайно довольны собой – они читали Ренана, и им было известно, что Нерон возвел извращенную жестокость в ранг искусства. Они были искусными садистами – за тридцать франков в складчину они получили право распоряжаться десятью женщинами, унижая их и изощренно пытая остатки их женственности и достоинства.

– Ужасная низость! – воскликнула Поль, когда Небо́ объяснил ей происходящее.

– Мы должны остановить их, – сказал он, спускаясь со стола.

– Позовите ваших женщин! – приказал Небо́ своднице.

– Выбирайте! – громко ответила та.

–  Выбирайте,  – машинально повторила Поль, словно для того, чтобы убедиться в невероятном. Увидев женщин, торопившихся бежать от своих мучителей в ожидании вновь прибывших, она оперлась о камин, будучи не в силах выносить эту бездну страдания и позора.

Поздоровавшись, женщины остались стоять, ощущая неловкость и испуг при виде молодых мужчин, не сводивших с них грустного взгляда:

– Садитесь, – сказал Небо́ девушкам – его вежливый тон удивил их.

– Вы столь добры, что я стану просить вас отправить это письмо, – обратилась одна из них. – Здесь письма перехватывают – боятся, что мы станем жаловаться.

Небо́ положил письмо в карман.

– Стало быть, вы никуда не выходите? – спросила Поль.

– Лишь по большим праздникам, все вместе и под надзором хозяйки.

– Но если однажды вы захотите уйти навсегда?

Девушки переглянулись.

– А наши долги? Стало быть, вам ничего не известно? Попадая в дом удовольствий, женщина получает кружевное белье и шелковое платье стоимостью, по меньшей мере, в пять сотен франков. Мы платим за стирку и табак и получаем лишь треть того, что зарабатываем. Расплатиться с долгами удается немногим – большинство покидает дом лишь для того, чтобы отправиться в больницу.

– Но вы выглядите не старше двадцати лет, – сказала Поль. – И вы останетесь здесь до самой больницы?

– Так случается в большинстве домов, но не здесь – хозяйка меняет женщин. На днях должен приехать хозяин из Монтобана – он оплатит долги девушек, которых пожелает взять с собой.

– Стало быть, вы вынуждены продолжать торговать собой из-за долгов. Но разве вы не можете бежать? – спросила Поль.

– Жандармы арестуют нас за воровство: за нами – неоплаченные долги. Вы побледнели! Вам нехорошо? – удивленно спросили девушки.

– Не прикасайтесь ко мне! – воскликнула Поль, вытирая со лба холодный пот. Жалость не заглушила в ней отвращения.

Открылась дверь, и на пороге появилась заплаканная девушка. Ступая с трудом, она села поодаль.

– Клоди оплатит долги. Она получит увечья, но выберется отсюда.

Небо́ посмотрел на девушку – бесчестье не лишило ее отваги. Она положила ногу на ногу, и он подавил испуг – чулок был в крови. В эту минуту вошла сводница.

– Ирма, – велела она. – Ступай и не делай глупостей – этот мсье приходил вчера.

– Нет! – закричала девушка. – Я знаю, чего он хочет, я не пойду!

– Я предупреждала тебя в самом начале…

Всегда спокойный и добродушный Небо́, обладавший сильной волей, покраснел от стыда и закрыл лицо руками.

– Боже мой… Боже мой… – шептал он.

Внезапно он закричал:

– Исчезни с глаз моих, чудовище!

Испугавшись, сводница выбежала из гостиной.

– Вы пугаете меня, – сказала принцесса.

– Будь проклят человек, попирающий законы природы! Будь проклято государство, принуждающее обездоленных подчиниться! Будь проклято общество, разрешившее Содом и Гоморру каждому! Будь прокляты буржуа, приносящие сердца своих дочерей на алтарь кровавого сладострастия – будь они трижды прокляты до своего рождения!

Его голос становился все глуше, и лицо вновь обретало спокойное и строгое выражение.

На пороге гостиной стоял муж сводницы – на нем не было сюртука, а рукава сорочки были закатаны.

– Вы проявили к моей жене неуважение!

– Ты – не мужчина, и твоя жена – не женщина. Вы – хуже животных, и нет слова, которым вы могли бы называться. Я не убью тебя лишь потому, что ты вызываешь отвращение!

Сводник разразился бранью. Разгоряченная гневными словами Небо́, Поль выхватила револьвер и, не прицеливаясь, нажала на курок. Пуля сбила шапку сводника – внезапно струсив, тот выбежал из гостиной.

Девушки в суматохе выбежали из гостиной. Раздался грохот дверного засова.

– Быстрее, – воскликнула Клоди, – толкайте диван к двери!

– Подождите, – крикнул ей Небо́. – Я оплачу ваш долг – вы выйдете отсюда с нами!

Внезапно погас свет, и принцесса испугалась.

– Поль, держите катушку!

Небо́ поджег магниевую ленту, и гостиная засияла ярким светом.

Услышав собачий лай, Клоди закричала:

– Собаки! Два страшных бульдога!

Отвинтив набалдашник трости, Небо́ нагнулся над диваном, словно матадор, ожидающий прыжка быка. В его руке блеснуло тонкое лезвие – один из псов забился в судорогах, второй упал замертво.

– Настало время стрелять!

– Я позову жандармов! – закричал сводник, не решавшийся покинуть укрытия.

– Поторопись, негодяй! Сообщи жандармам, что ты пытался убить графа Ладисласа Нороски, советника русского посольства.

Небо́ расстегнул сюртук – к белому лацкану жилета была приколота лента «Черного орла».

– Ступайте, господа, – сказал сводник, испугавшись, что какой-нибудь влиятельный господин велит ему закрыть притон. – Ваша взяла.

– Прежде зажги лампы – магниевые спички дороги. Принеси одежду для Клоди и расписку о возврате долга. Сколько вы должны?

– Четыре сотни франков, но у меня в чулке – два луидора, – она протянула ему запачканные кровью монеты.

– Оставьте их себе и зажгите свет.

Через мгновение хозяин притона дал расписку в получении денег. Небо́ свернул четыре банкноты, вложил их в дуло револьвера и протянул хозяину.

Хозяин бросил на диван одежду для девушки.

– Пусть все покинут коридор!

Отодвинув диван и переступив через лежавших на полу псов, они очутились у запертой входной двери. В эту минуту к ним подбежала Ирма, протягивая ключ.

– Бежим с нами! – сказал ей Небо́.

– Вы станете меня содержать?

– Мы поможем вам найти работу.

– Я отвыкла работать – не пройдет и месяца, как я вернусь сюда. Для чего же уходить? – произнеся эти слова, она заперла за ними дверь.

– Куда вас теперь везти, Клоди?

– Я в вашем распоряжении – вы купили меня.

– Мы выкупили вас, Клоди. Выкуп пленника – доброе деяние.

– Стало быть, вы меня спасли… Стало быть, вы – святые!

– Это самое прекрасное слово, которое может услышать человек, и самый почетный титул, которого он может удостоиться. Не так ли, Поль?

– У меня есть сестра – порядочная женщина. Она работает и обещала принять меня, если я отважусь исправиться. Она живет в доме номер 56 по авеню Дорлеан.

– Мы отвезем вас к ней.

Они ехали молча, каждый размышлял об увиденном. Поль по-прежнему не могла поверить в реальность бесчестья, Небо́ негодовал от мысли о столь обыденном зле под защитой закона, Клоди спасение казалось чудом.

– Видите освещенную мансарду? – она громко позвала.

– Это я, Клоди, твоя сестра! – закричала она, увидев, как открылось маленькое окошко.

Поль подала ей одежду, полученную от сводника.

– Сохраните это платье в знак того, что никогда не вернетесь к прежней жизни.

– Это ты! – воскликнула сестра, целуя печальную блудницу. – Ты выбралась, навсегда выбралась из…

Не желая произносить слова, рабочая показала рукой в сторону улицы Вуаверт.

– Меня выкупили эти господа, – объяснила Клоди.

Сестра сурово посмотрела на нее:

– Принадлежать одному – не лучше, чем каждому. Стало быть, ты не сдержала обещания и не раскаялась?

– Она свободна – вы отведете ее туда, где ее она смоет позор со своей души, – Поль жестом указала в сторону церкви Сен-Пьер и, взяв Небо́ под руку, оставила двух женщин одних.

– Милый философ, мне становится все больнее видеть бесчестья жизни. Но отчего вы сами утратили свое обычное добродушное высокомерие и прокляли увиденное?

– Мне следовало бы скрыть от вас горечь открытия, дождавшись минуты, когда естественное течение моего горького познания преподнесет мне последний урок, смешав вожделение и насилие. Но пусть лучше ваше воображение будет сковано страхом, чем охвачено вихрем заблуждения.

Нетвердым вначале голосом, подбирая слова, он рассказал ей об извращенной любви и злодеяниях маршала де Рэ124. Разум Поль, замерший перед творениями дьявола, пронзил адский свет. Вскрикнув, она судорожно сжала руку своего спутника, словно опасность была реальной.

Перед ними возвышалось каменное изваяние льва Бартольди.

– Скверное место для остановки, господа, – сказал кучер. – По пяти бульварам несется ветер.

– Я заплачу за хлопоты – на площадь Камброна!

– Отчего государство терпит дома удовольствий? – спросила Поль, когда фиакр тронулся с места.

– Оно находит разрешенную проституцию полезной для общества.

– Боже праведный, в чем же заключается ее польза?

– Она служит сыновьям Прюдома. Бог побеспокоился о том, чтобы прелюбодеяние стало чревато болезнями, но Прюдомы гордятся своим умением обходить этот закон – как и тот, который они издают ежедневно. Они преследуют всякую несчастную, торгующую своим телом – не ради ее спасения, но с тем, чтобы регулярно направлять ее к врачам – это позволяет Прюдомам предаваться разврату, не тревожась о здоровье. Подчинившись этому правилу, проститутка из преступницы превращается в общественно значимую фигуру. Но не дай Бог ей вздумается замарать своими шагами мостовую перед домами буржуа – Прюдомы желают продажных женщин, но как можно далее от семейного очага. Предаваясь всем порокам, эти прирожденные трусы желают быть уверенными в том, что не подвергаются никакой опасности. Эта мнимая – или реальная, не все ли равно – безопасность робких делает смельчаками, любовь же – или акт любви – превращает в обыденное и безобразное действо, низведенное нынешним поколением до удовлетворения физической потребности. Вы видели, как государство намеренно лишает женщину возможности вернуться к честной жизни – я скажу вам нечто большее. В демократическом французском законодательстве есть необычайная статья: «Ни один гражданин Франции в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти – то есть на протяжении десяти лет – не имеет права жениться. Он должен посещать публичный дом. Богатые граждане составляют исключение».