Поль покраснела под гримом.

– Вы увидите, – продолжал Кеан, – как самая влюбленная пара станет утолять страсть именно здесь.

– Неужели здесь предаются любовным утехам одновременно несколько пар?

Она вздрогнула от отвращения.

– А вы думали, что на десерт подают исключительно пирожные? Вы истинный житель Востока! Прошу меня извинить – я должен составить меню.

– Альфонс, не забудь принести тридцать бутылок шампанского… Позволю себе представить вам героев нашего века. Плелан – это Растиньяк, повстречавший на своем пути не госпожу де Нусинген, но Клемане – порядочную девушку, и теперь ждет, когда лысеющий случай пощекочет его своей единственной прядью волос. Женнетон и Блоби воплощают любовь с первого взгляда, добропорядочную пару в лучших традициях провинциальных нравов.

– Господин виконт, старуха Ортанс спрашивает мсье Кеана и его друзей. При всем уважении к господину виконту, я бы посоветовал принять старуху Ортанс – она привела с собой двух девушек в белом, настоящих воспитанниц пансиона!

– Вообразите себе! – Кеан обратился к Поль. – Старуха Ортанс, как выражается Альфонс, была едва ли не самой желанной гостьей на ужинах времен Империи. Она до сих пор не может решиться отказаться от поздних ужинов – говорит, что оргии пробуждают ее аппетит. Ей, по меньшей мере, шестьдесят восемь, но без ее дерзких затей не обходится ни один праздник. Она более не выходит в свет, живет неподалеку от Люксембургского сада безбедной жизнью вдовы и пользуется содействием стесненных в средствах и не обремененных щепетильностью семей, доверяющих ей своих дочерей – в целом порядочных и непременно привлекательных девушек. В зависимости от нравственности родителей она обещает им замужество или полезные знакомства для их дочери – либо, получая ренту, платит за услуги юной девственницы наличными. Никто не упрекнет ее в сутенерстве, но никто не станет и отказываться! Альфонс, пригласи мадам Ортанс войти!

Огромная старая женщина, казалось, закрыла своим телом дверной проем.

– Добрый вечер, господа! Я привела двух чудесных девушек, а вы заставили меня ждать в передней. Вы не заслуживаете того, чтобы я осталась на ужин, но мне недостает смелости уйти.

Она прикрыла глаза, словно ослепленная золотыми печатями тридцати бутылей шампанского, выстроившихся в ряд.

– Позвольте представить вам Жанну – нежное сердце, бьющееся под еще более нежной кожей!

Она подтолкнула вперед семнадцатилетнюю девушку с чуть грустным лицом – она краснела, глаза ее казались заплаканными.

– Доверяю ее вам, – сказала она принцессе. – Вы кажетесь мне деликатным и не таким распутным, как другие.

– Я кажусь вам распутным, царица Ортанс? – спросил Небо́.

– Постойте, я вас не заметила. О, вам все это безразлично, это написано у вас на лице – мне известен такой тип мужчин. Во времена Наполеона III я была знакома с одним приятелем мсье Мериме – у него было точно такое выражение глаз. Посему веселую Берту я вверяю этому лицемеру, – она подтолкнула розовощекую и наивно улыбавшуюся девушку к Кеану.

– Мсье Небо́, – воскликнул Кеан, – вы превратились в спутника Ромула – пора похитить сабинянку, в «Мезон-Д’Ор» их всегда предостаточно. Пожелайте Клеопатру – и вы ее получите. Я шучу – мадемуазель Берта возвращает мне веселое расположение духа.

Он увел девушку на балкон.

Поль, несмотря на неловкость в своем нового амплуа распутника, казалось, искренне радовалась обществу Жанны.

– Вы любите музыку, мадемуазель?

– Очень, мсье! – ответила девушка.

Поль села за рояль и заиграла Шопена в собственной аранжировке. Старая Ортанс откупорила одну из бутылей и безмятежно пила шампанское.

Небо́, облокотившись на угол стола, улыбнулся, подумав о своей жизни среди этих людей, хмелеющих каждый на свой лад, в то время как он, неизменно полный идей и намерений, не знал ни забытья, ни бездействия.

Открылась дверь и вошла девушка. Она была очень красива, под плащом на ней было вечернее платье.

– Ромилли прислал меня к вам, – сказала она, увидев Небо́ одного в обществе двух пар.

Он смотрел на нее, не произнося ни слова.

– Я вам не нравлюсь? Говорите же прямо, я не стану раздевать вас против вашей воли!

– Вам не придется раздевать меня, милая бесстыдница, я буду лишь вашим соседом за ужином. Будучи рассеянным, я нередко неучтив, но и сам не требую внимания.

– Если я правильно вас понимаю, то для чего я здесь? Отужинать – и не более?

– Не более.

Девушка решилась сменить тему и тон голоса.

– Вас постигло несчастье – расскажите же мне о нем, – она села рядом и взяла его за руки.

– Вы меня не поймете, – ответил Небо́, отнимая руки.

– Расскажите все же.

– Мое несчастье заключается в том, что я принужден быть не ангелом, но смертным, – ответил Небо́ с улыбкой, не сочетавшейся с горечью его слов. – Меня печалят далекие звезды и очертания земли, бесчестные поступки, изъяны тел и несправедливость общественного устройства – они суть пороки, попирающие добро, и преступления против Бога, возвращающего их на землю дождем бедствий. Я чувствую себя в ответе за всякую низость, происходящую на моих глазах, и презираю себя за пустые забавы, занимающие людей. Столь же больно мне видеть вас.

– Но эти несчастья не касаются вас непосредственно…

– Я говорил, что вы меня не поймете – вы находитесь в плену своего тела. Я же причастен к боли всего человечества; мой разум истязают мучения всех произносящих имя Божье; мое сердце ранит предательство каждого; мой удел – нищета всего человечества. Всякая совершающаяся подлость пятнает мое имя смертного; позор эпохи краской стыда приливает к моим щекам; бессилие нашего века сообщается мне, уничтожая меня. Я подобен бронзовому сосуду, заполненному гениальностью и святостью, но не способному ни творить добро, ни создавать прекрасное. Я тлею, не порождая ни искр, ни тепла – белую глину моего тела размывают волшебные замыслы!

Он говорил бесстрастно словно Шакьямуни117 – его тон был спокоен, черты лица хранили волнующую умиротворенность, которой живописцы интуитивно наделили лики спустившихся на землю ангелов. Не желая прерывать движения своих мыслей, он продолжал говорить вслух, забыв о своей случайной слушательнице.

Все приглашенные явились одновременно. Представления были краткими. Порпората, одетая в платье с глубоким вырезом, отказалась занять место, указанное Кеаном, и села рядом с Поль. Едва ужин начался, намерения собравшихся стали очевидны. Знаменитая танцовщица обжигала долгими взглядами переодетую принцессу, изображавшую неутомимый интерес к Жанне. Кеан был увлечен Бертой. Мария утомляла Небо́ силой своего желания. Клемане размышляла о том, как покорить графа Нороски, казавшегося чудесным трофеем. Мисс Блоби, внимательно наблюдавшая за гостями, не слышала ни слова из истории, рассказываемой ей Женнетоном. Веселье не спешило занять за столом свое место – одна лишь старая Ортанс выглядела вполне счастливой, пьянея от созерцания оргии, походившей на самый пристойный ужин.

– Если бы здесь был герцог Нимский, он счел бы наше сборище недостаточно порочным, – отметил Ромилли.

– Не знаю, стали ли мужчины менее почтительными, но в былые времена присутствие женщин прибавляло им остроумия – ныне близость обнаженных женских плеч превращает их в глупцов. Предполагаю, что это помутнение мужского рассудка вызвано несправедливым презрением к женскому уму и нежеланием нарушать столь удобные традиции. Не желая никого обидеть, – продолжала мисс Блоби, – я убеждена: столь скучный вечер объясняется присутствием на нем влюбленных пар. Разве может получиться слаженный ансамбль, когда музыкантам не терпится исполнить дуэт?

– Позвольте восторжествовать справедливости Родерера118, – предложил Плеан. – Тогда веселье польется рекой.

– Вы неправы, – ответил Ромилли. – На ночной ужин полагается приходить навеселе.

Голоса становились все тише, и каждый говорил о своем. Ромилли рассказывал Женнетону о новичке «Большого Круга», Клемане и мисс Блоби обсуждали наряды, Плелан всячески старался польстить Порпорате, пары были поглощены друг другом. Пробило два.

– Мне думалось, что уже позднее, – заметила Клемане, сдерживая зевоту.

– Когда на ужине присутствуют только мужчины, мы не расходимся до рассвета – два часа скуки вместо двух часов веселья длятся непереносимо долго. Но я ощущаю в воздухе нечто большее, чем сплин – я чувствую, что приближается гроза.

Она взглянула на Порпорату, чье лицо алело всякий раз, когда русский граф пренебрегал ее вниманием. Ромилли и Плелан с беспокойством наблюдали за поведением Поль – та поднимала бокал за бокалом и не переставала ухаживать за Жанной, едва скрывая возмущение дерзостью танцовщицы, чей животный облик вызывал у нее отвращение, и навязчивостью Марии, склонившейся к плечу Небо́ в надежде сорвать поцелуй.

Нахмурившись, философ достал из кармана жилета небольшой флакон и протянул его своей соседке:

– Попробуйте мой любимый аромат.

Едва вдохнув, Мария закрыла глаза, отодвинула тарелку с едой и, устроившись поудобнее, заснула.

Увидев, с какой легкостью Небо́ удалось избавиться от девушки, мисс Блоби встала и шепнула Ромилли:

– Берегите Порпорату!

– Меня не пугает этот миниатюрный русский граф.

– Я говорю о его высоком светловолосом спутнике.

Вернувшись на место, она встретилась взглядом с Небо́. Тот склонился к ней:

– Мисс Блоби, я слышу глазами.

– Что ж, – ответила она, – не было необходимости предостерегать вас, но я оказала вам услугу, предупредив Ромилли. Вечер неминуемо завершится апоплексическим ударом – или ударом ножом: Порпората едва ли выдержит еще два часа этого презрительного высокомерия.

– Не беспокойтесь, – ответил Небо́ с улыбкой, вызывавшей раздражение. – Если с головы графа Нороски упадет хоть один волос…

– Прекратите ваши домогательства, – внезапно воскликнула принцесса, повернувшись к танцовщице лицом. – Я терплю их уже целый час, и вы вынуждаете меня к непристойному замечанию.