Переживала Дуся — она плакала и все твердила:

— Я тебя обожаю, клянусь! — И она целовала крест. — Я ведь твоя невеста! Ты думаешь, что у меня в голове одни пустяки и театр на уме? А на самом деле… Господи, милый, помнишь, как нам хорошо было прошлым летом, как ты изображал сома в пруду?

Померанцевы взяли с Андрея слово, что он будет заглядывать к ним как можно чаще, да и они сами не перестанут интересоваться его жизнью.

Лето он провел без Душ — отец увез ее вместе с собой на гастроли, чтобы показать актерскую жизнь с изнанки, все радости и тяготы ее, которые присущи этой профессии. Андрей уже понял, чего хочет его возлюбленная, и, скрепя сердце ни слова ей не сказал в упрек, словно не было Душного обещания не мечтать о сцене.

— Видно, это твоя судьба, — сказал он. — Господи, ну я же не враг тебе — делай что хочешь. Я не тиран и не деспот… Мне не очень нравится твой выбор, да и что с того, привыкну. Люди ко всему привыкают.

— Голубчик, милый, какой ты добрый… — поливала Дуся рубашку Андрея слезами. — Спасибо тебе… Ты, правда, привыкнешь и поймешь, что в актерской профессии нет ничего дурного. Ты окончишь университет, будешь работать, я тоже буду работать… Мы станем богатыми, известными людьми, будем благодетельствовать многим…

Тогда же, летом, Андрей написал Дусе первое письмо. С этими письмами была особая история, вернее, не с самими письмами, а с бумагой, на которой они писались.

Он так боготворил свою возлюбленную, что любые вещи, к которым прикасались ее нежные пальцы, казались ему священными. Тем более письма, которые идут от сердца к сердцу! Их, по его особому размышлению, вообще следовало писать кровью.

Нет, кровью, конечно, невозможно, но… А если на красной бумаге?

Эта мысль настолько засела в воображении Андрея, что он обегал половину Москвы в поисках чего-то особенного. Наконец где-то в переулках у Тверской набрел на лавку, торгующую канцелярскими принадлежностями, и именно там обнаружил искомое. Но вощеная бумага цвета переспелой вишни, яркая, точно кровь, с золотым обрезом стоила кучу денег!

— Не мое, конечно, дело, — сказал молодому человеку приказчик за прилавком, холеный франт с крошечными усиками, — но взяли бы вы чего попроще. Вот, пожалуйста, белая бумага такого же качества, на полтинник дешевле…

— Нет, мне нужна именно эта, красная, — твердо сказал Андрей.

«Моя дорогая, моя недоступная мечта! — писал он своей избраннице. — В моей жизни только один смысл — ты. Это не пустые слова, это правда.

Знаешь, я даже боюсь думать о будущем, о том времени, когда мы наконец сможем соединиться. Оно кажется мне каким-то невозможным, сумасшедшим счастьем. От одних мыслей о нем мое сердце готово разорваться!

Твоя фотография стоит у меня на столе. Я смотрю на нее каждую минуту и лишь усилием воли заставляю себя взяться за книги.

Я люблю тебя так, что ты не можешь не любить меня…»

Дуся появилась в его маленькой квартирке в Среднем Кисловском переулке в середине сентября.

— Вот я и у тебя… — сказала она, переступая порог. — Ты рад?

Андрей весь извелся, пока ждал ее. Еще на прошлой неделе они договорились, что Дуся придет к нему, поэтому он не знал, что ей сейчас ответить. Рад ли он ей? О да, но это короткое слово вряд может вместить в себя те чувства, которые теснились в его груди.

Он обнял Дусю, но она тут же выскользнула из его рук, немного смущенная.

— Ты совсем взрослая, — сказал он. — Садись. Совсем девушка!

— Не узнал? — опять спросила она, словно не зная, о чем еще можно говорить.

— Тебя нельзя не узнать… Ты как солнце! Говорят, даже самые безнадежные слепые могут видеть солнечный свет или, по крайней мере, ощущать его…

— Фу, что за декадентские настроения! — Она полушутя, полусерьезно хлопнула Андрея по плечу перчатками. — Давай не будем о грустном.

— Как гастроли? Насмотрелась?

— Да, ты знаешь, — медленно, серьезно произнесла она, — очень интересно было. Папа мне все рассказывал, показывал, я была в курсе всех событий, которые происходили в труппе и вне ее…

— Понравилось? — стараясь не показывать ревности, спросил он.

— Да. А знаешь, в Вологде я играла Офелию, когда исполнительница роли захворала.

— И как же тебя приняла публика?

— За-ме-чательно. Один местный чиновник корзину цветов подарил. Папа сказал, что у меня очень здоровое отношение к славе, что она не может меня испортить. Господи, да что же мы все обо мне да обо мне! Лучше о себе расскажи…

— Да вот, как видишь, грызу гранит науки… Погоди, ты уже точно решила идти на сцену?

— Да, милый. Ты ведь не будешь меня отговаривать?

— Нет, — сказал он. — Нет…

— Ну и славно…

Она положила руки ему на плечи и поцеловала в щеку.

— Вот видишь, я очень примерная невеста…

— Жаль, что не жена! — вырвалось у него.

Он прижал к себе Дусю сильнее. От нее пахло цветочным мылом и осенью. Легкий травяной аромат мгновенно напомнил ему старый пруд, в котором они когда-то купались. На открытой шее девушки билась светло-голубая жилка, к которой он прижался губами…

— Что ты делаешь? — с тихим испугом воскликнула Дуся. — Нет, пожалуйста, это уже чересчур!

— Ладно, не буду, — поспешно отстранился он. Он и сам устрашился своего порыва — ощущение счастья было настолько сильным, что, показалось, могло просто убить его. — Я нечаянно.

— За нечаянно бьют отчаянно!

— Все, все! Я вот сяду на этот стул, подальше от тебя…

— Андрюша, голубчик, какой ты смешной! Ах да, все забываю спросить: что за странная бумага?

— Какая бумага? — не сразу понял он.

— Ну, на которой ты мне письма писал? — А, красная… Что, глупо?

— Нет, но… — Она затеребила оборку на своем платье, рассеянно улыбаясь. — Как-то странно. Но это стиль такой — я понимаю. В нем есть что-то особенное, значительное! Цвет страсти… — произнесла она шепотом. — В первый момент, когда я разорвала конверт, то твое письмо выпало у меня из рук. Я испугалась. Андрюша, голубчик, ты большой выдумщик!

— Господи, какая ты красивая, не могу насмотреться… И не насытится око зрением…

— А знаешь, ты тоже красивый! — вдруг произнесла Дуся с каким-то веселым удивлением.

— Большое вам мерси! — поклонился Андрей. — Наконец меня заметили.

— Нет, правда… То есть это глупо, наверное, но раньше мне было все равно, как ты выглядишь. Ты мог быть хоть Квазимодой — я все равно бы любила тебя… Ну что ты смеешься, глупый! Я вполне серьезно рассуждаю… А теперь я вижу, что ты вполне взрослый, интересный мужнина. Нет, надо быть еще взрослее! — быстро добавила она.

— Тебе нравятся старики?

— Да ну тебя! Совершенно невозможно говорить… Кстати, помнишь Танечку Ольшанскую? Она все время спрашивает про тебя…

— Танечка? — Холодок пробежал у Андрея между лопаток. — Танечка меня совершенно не интересует.

— И слава богу, потому что она, мне кажется, влюблена в тебя по самые уши. Очень непорядочно с ее стороны — любить чужого жениха, но не могу же я ей признаться!


— Как Мария Ивановна? — перевел Андрей разговор в другое русло.

— Очень хорошо. Ты приходи, она все время о тебе спрашивает…

Через два дня Андрей явился к Померанцевым с визитом. По четвергам они принимали гостей. Как всегда, было много людей, знаменитых и не очень, и среди прочих присутствовал художник Карасев.

* * *

Модные тенденции сезона меня, конечно, волновали, но не настолько, чтобы полностью подчиниться им.

Что нынче надевают, отправляясь к алтарю, — тяжелые многослойные юбки или легкомысленное мини? Чему отдать предпочтение — кружевам или стразам? Фатой или шляпкой прикрыть голову? Или, может быть, ограничиться несколькими перьями-лепестками, которые, словно мотыльки, вьются над волосами? Все это я примерно знала, благо, что гламурными журналами, рекламировавшими образ невесты сезона, были завалены все лотки.

Я не стремилась к чему-то особенному, однако хотела придумать нечто свое. Что-то очень простое и вместе с тем, чтобы понравилось Саше. Хотя, подозреваю, он одобрил бы все, даже если бы я закуталась в обычную занавеску.

Мой замысел был лаконичен — маленькое платье точно по фигуре, сумочка на локте, туфли-лодочки, маленькая шляпка. Вариант классический и при любом раскладе актуальный. Букетик… Ну, над букетом невесты можно было особо не ломать голову — в салоне флористики работала моя бывшая одноклассница, достаточно толковая особа, и я предполагала довериться ей.

Насчет платья… Тут было два варианта — сделать его без рукавов и тогда подобрать перчатки до локтей или же обойтись без перчаток, которые я не особенно-то любила. Если без перчаток, то рукава следует сделать три четверти, а руки… Ну, с руками тогда совсем просто — длинные накладные ногти в тон платью. Сбегаю к маникюрше, и мне соорудят эту красоту…

Цвет. Какого цвета должен быть мой наряд?..

Тут тоже все ясно — цвет классический, белый, как и положено невесте. Впрочем, совсем белый — немного не то. Цвет снега в сумерки — свадьба ведь будет в январе! — с оттенком голубого? Отблеск розовой морозной зари? Желтых городских сумерек?.. Мысленно я очень хорошо представляла себе будущее платье, дело оставалось за малым — найти подходящую ткань.

В конце ноября, когда я совершала свой свадебный шопинг, магазины уже вовсю готовились к новогодним распродажам. У входов бродили Деды Морозы, раздавая рекламные листовки, внутри все было украшено гирляндами и воздушными шарами, везде стояли искусственные елки, прилавки были завалены игрушками и сувенирами на новогоднюю тему. Обстановка праздничная и несколько нервная — возникало ощущение, что всем может товара не хватить или все самое лучшее успеют разобрать (глубоко, кстати, ложное ощущение!), что в суете можно забыть про подарок для какого-нибудь дальнего родственника или коллеги по работе. Нервозностью покупателей очень ловко пользовались продавцы, вываливая на прилавок тонны товара. В отделах упаковки возникали ажиотаж и небольшие очереди, ведь по пришедшей к нам из заграницы моде подарки, пусть даже самые скромные, непременно должны быть завернуты в яркую обертку с бантиком или бережно втиснуты в бумажный пакет с изображением елки, бокалов шампанского и взрыва конфетти.