Я открываю рот. И кричу. Кричу во весь голос, так громко, как только могу. Крик глубокий и низкий, он полон боли. Я снова кричу и не замолкаю, пока не выбиваюсь из сил. Один за другим крики вырываются из горла, из глубин моего сердца. Я испускаю низкие завывания, в них слышатся разочарование и полуистерический смех. Я кричу, кричу, пока не начинаю задыхаться, а горло не перехватывает судорогой боли.

Детская наверху продолжает вибрировать: тук-тук, тук-тук. Сердце дома, бешено стуча, зовет меня. Я иду к лестнице, переступаю через ковер и становлюсь на нижнюю ступеньку. Хватаюсь за перила, чувствуя себя слишком слабой, чтобы оторвать ноги от земли. Я тяну себя наверх. Биение становится все громче и громче с каждой ступенькой, пока я не добираюсь до самого верха и не встаю перед дверью в детскую. Сердце дома перестает биться. Теперь все стихло.

Я провожу по двери пальцем, прижимаюсь к ней щекой, желая, чтобы все, что случилось, было неправдой. Берусь за ручку и открываю дверь.

Меня приветствует стена, наполовину выкрашенная в цвет «мечта лютика». Нежный пастельный оттенок. Сладкие запахи. Кроватка, над которой висит погремушка-мобиль с маленькими желтыми утятами. Ящик для игрушек с огромными буквами алфавита. На маленькой вешалке висят два детских комбинезончика. Маленькие ботиночки на комоде.

В кроватке наготове сидит кролик. Он глупо улыбается мне. Я закрываю за собой дверь. Она не издает ни звука. Снимаю ботинки и ступаю босиком по мягкому ковру с длинным ворсом, пытаясь погрузиться в этот мир. Поднимаю кролика и несу его с собой по комнате, прикасаясь руками к блестящей новой мебели, одежде и игрушкам. Открываю музыкальную шкатулку и смотрю, как маленькая мышка внутри начинает бегать по кругу в погоне за кусочком сыра под гипнотизирующую звенящую мелодию.

– Прости меня, Шон, – шепчу я, и слова застревают у меня в горле. – Пожалуйста, прости.

Я опускаюсь на мягкий пол, подтягиваю к себе ноги и обнимаю кролика, пребывающего в счастливом неведении. И снова смотрю на маленькую мышку, все существование которой вращается вокруг вечного преследования кусочка сыра, который она никогда не сможет догнать, не говоря уже о том, чтобы съесть.

Я захлопываю шкатулку, музыка смолкает, и я остаюсь в тишине.

Глава девятая

– Я не могу найти в квартире никакой еды, так что нам придется заказать доставку! – кричит в сторону гостиной, роясь в шкафах на кухне, Дорис, невестка Джастина.

– Так что, возможно, ты знаешь эту женщину.

Эл, младший брат Джастина, сидит на пластиковом садовом стуле в наполовину обставленной гостиной.

– Нет, понимаешь, это как раз то, что я пытаюсь объяснить. Я ее как будто знаю, но в то же время не знаю совсем.

– Ты ее узнал.

– Да. То есть нет. – Что-то вроде.

– И ты не знаешь ее имени.

– Нет, я точно не знаю ее имени.

– Эй! Меня кто-нибудь там слушает, или я разговариваю сама с собой? – снова прерывает их Дорис. – Я сказала, что тут нет никакой еды, так что нам придется заказать доставку.

– Да, милая, конечно, – машинально отвечает ей Эл. – Может быть, она твоя студентка или приходила на одну из твоих лекций. Ты обычно запоминаешь людей, которым читаешь лекции?

– На лекциях одновременно бывают сотни людей, – пожимает плечами Джастин. – И обычно они сидят в темноте.

– То есть не запоминаешь. – Эл потирает подбородок.

– Про доставку тоже забудьте! – кричит Дорис. – У тебя нет ни тарелок, ни приборов, так что нам придется сходить куда-нибудь поесть.

– И вот что странно, Эл. Когда я говорю «узнал», то имею в виду, что на самом деле я не знал ее лица.

Эл хмурится.

– Просто у меня возникло ощущение, – продолжает Джастин. – Как будто она была мне знакома. – Да, точно, она казалась знакомой.

– Может быть, она похожа на человека, которого ты знаешь?

Может быть.

– Ау! Меня кто-нибудь слышит? – прерывает их Дорис, появляясь в дверях гостиной; руки с леопардовыми ногтями длиной в дюйм упираются в обтянутые кожаными брюками бока.

Дорис тридцать пять лет, по происхождению она италоамериканка и имеет привычку говорить быстро и эмоционально. Она уже десять лет замужем за Элом, и Джастин воспринимает ее как милую, но надоедливую младшую сестру. В ней нет ни грамма лишнего веса, и все, что она надевает, выглядит так, как будто взято из шкафа героини мюзикла «Бриолин» Сэнди, после того как та сменила имидж.

– Да, милая, конечно, – снова говорит Эл, не отводя глаз от Джастина. – Может быть, это была та штука, которая называется дежа вю.

– Да! – Джастин щелкает пальцами. – Или, возможно, дежа весю или дежа санти. – Задумавшись, он потирает подбородок. – Или дежа визите.

– Это еще что за чертовщина? – спрашивает Эл, пока Дорис передвигает картонную коробку с книгами, чтобы сесть на нее рядом с ними.

– Дежа вю по-французски значит «уже виденное». При этом психологическом состоянии человеку кажется, что он уже видел или переживал раньше ситуацию, которая для него нова. Этот термин был введен французским психологом Эмилем Буараком и подробно исследован в эссе, которое он написал, работая в Чикагском университете.

– Вперед, Бордовые[3]! – Эл поднимает в воздух старый призовой кубок Джастина, в который налито пиво, и быстро опорожняет его.

Дорис смотрит на него с презрением:

– Джастин, пожалуйста, рассказывай дальше.

– Ну, состояние дежа вю обычно сопровождается непреодолимым ощущением узнавания, а также ощущением чего-то жуткого или странного. Считается, что подобное состояние чаще всего подготовлено подсознанием, в частности снами, хотя в некоторых случаях люди бывают твердо уверены в том, что это переживание действительно имело место в прошлом. Бергсон определяет дежа вю как «воспоминание о настоящем».

– Ничего себе! – с придыханием говорит Дорис.

– Так что ты хочешь сказать, братишка? – интересуется Эл, рыгая.

– Не думаю, что вчерашнее происшествие можно расценить как дежа вю. – Джастин хмурится и вздыхает.

– Почему нет?

– Потому что дежа вю связано только со зрением, а я почувствовал… ох, я не знаю, как объяснить. Термин дежа весю переводится как «уже пережитое» и объясняет ощущение, которое включает в себя не только зрение, но и необъяснимое знание того, что произойдет дальше. Дежа санти означает «уже почувствованное», являясь исключительно ментальным явлением, а дежа визите включает в себя сверхъестественное знание нового места, но оно не так распространено. Нет. – Джастин качает головой. – Я точно не чувствовал, что раньше уже бывал в этой парикмахерской.

Все замолкают.

Эл прерывает молчание:

– Ну, это точно дежа-что-то. Ты уверен, что раньше с ней не спал?

– Эл! – Дорис хлопает мужа по руке. – Джастин, почему ты не дал мне себя постричь, и вообще, о ком мы говорим?

– Ты же хозяйка парикмахерской для собак, – морщится Джастин.

– У собак тоже есть волосы, – пожимает она плечами.

– Давай я попробую тебе объяснить, Дорис, – начинает Эл. – Вчера в дублинской парикмахерской Джастин увидел женщину, и он считает, что узнал ее, но при этом никогда не видел раньше ее лица, и он почувствовал, что они знакомы, хотя на самом деле – ничего подобного! – Он театрально закатывает глаза, пока Джастин не видит.

– О го-осподи, – выпевает Дорис. – Я знаю, что это такое.

– Что же? – спрашивает Джастин, делая глоток из стаканчика для зубных щеток.

– Это же очевидно. – Она поднимает руки вверх и переводит взгляд с одного брата на другого для большего драматизма. – Это пришло из твоей прошлой жизни! – Лицо Дорис озаряется. – Ты знал эту женщину в про-ошлой жи-изни. – Она с удовольствием растягивает слова. – Я видела что-то в этом роде на шоу Опры Уинфри. – Она кивает и широко распахивает глаза.

– Дорис, прекрати нести эту чушь! – снисходительно бросает Эл. – От нее теперь прямо спасу нет! Посмотрит что-то по телевизору и все уши прожужжит. Пока летели из Чикаго, только и слушал такую вот лабуду!

– Я не думаю, что это связано с прошлой жизнью, Дорис, но все равно спасибо.

Дорис неодобрительно качает головой:

– Вам обоим хорошо бы задуматься над явлениями такого рода. Вы невосприимчивы, а ведь никогда не знаешь…

– Вот именно, ты никогда не знаешь, – парирует Эл.

– Да ладно вам, ребята. Эта женщина была мне знакома – вот и все. Может быть, она просто выглядела как кто-то, кого я знал дома. Ничего особенного. – Забудь об этом и живи дальше.

– Ну ты же сам начал рассказывать про свою дежа штуку, – раздражается Дорис. – Как ты это объяснишь?

Он пожимает плечами:

– Теорией задержки прохождения оптического сигнала.

Они оба непонимающе смотрят на него.

– Есть теория, согласно которой один глаз может регистрировать то, что видит, чуть быстрее, чем другой, создавая тем самым сильное ощущение воспоминания той же сцены, когда через миллисекунды ее видит второй глаз. По существу, это результат задержанного оптического входного сигнала от одного глаза, за которым почти сразу же следует входной сигнал от второго глаза. Это сбивает сознательное восприятие и приводит к ощущению знакомства с ситуацией, которого не должно быть.

Тишина.

Джастин прочищает горло.

– Веришь или нет, дорогая, но я предпочитаю твою версию про прошлую жизнь, – фыркает Эл и выцеживает остатки пива.

– Спасибо, милый! – Дорис потрясенно прикладывает руки к груди. – А теперь напомню вам, о чем я разговаривала сама с собой на кухне: здесь нет ни еды, ни приборов, ни посуды, так что нам придется сегодня вечером пойти куда-нибудь поесть. Посмотри, как ты живешь, Джастин. Я беспокоюсь о тебе. – Дорис с отвращением оглядывает комнату, поворачивая голову с выкрашенными в ярко-красный цвет, зачесанными назад и налакированными волосами. – Ты переехал в эту страну с пустыми руками, у тебя нет ничего, кроме садовой мебели и нераспакованных коробок. А сама квартира! Такую халупу только студентам сдавать! Очевидно, при разделе имущества Дженнифер, в числе прочего, достался и вкус.