Елена Рахманова - Любит – не любит

Вот те на: не успел распрощаться с одной девушкой, как уже выдает авансы другой! Чем же тогда он отличается от таких, как, скажем, тот же Вениамин Диктов?

– Слушай, а мне ее жалко, – сказала Альбина, ставя чашку перед ним на стол, и мысленно добавила: «Теперь жалко, когда я догадываюсь, чем кончился их разговор. Это ж надо такого парня упустить, и исключительно по собственной глупости!»

– Да мне, по правде говоря, тоже… Но сделанного, как известно, не воротишь, – ответил Максим и вопросительно посмотрел на Бину: – Поедем вечером ко мне?

Она собралась уже было согласно кивнуть, как он поспешно добавил:

– Ты только не подумай ничего такого. Ну, мол, не успел с одной расстаться, как уже…

– Да все я понимаю, – перебила его Альбина. – И ничего такого думать не собираюсь. Только давай сделаем так, чтобы никто ничего не заметил. И слухи пойдут, и перед Тинкой как-то неудобно. Ей и так сейчас несладко, а мы еще будем душу травить. – И подумала: «Боже, как легко и приятно быть великодушной, когда судьба тебе благоволит».

– Ты такая чуткая, – растроганно произнес Максим. – Тогда после работы жди меня за углом, возле универсама. Там всегда машин полно, на нас никто не обратит внимания.

Альбина наконец сделала то, что собиралась сделать с самого начала их разговора, – кивнула. И сказала, как выдохнула:

– Договорились.

Вообще-то по законам жанра ей следовало возненавидеть бывшую лучшую подружку. Классическую лучшую подружку, которая увела у нее из-под носа большую и светлую любовь. Но сейчас, по прошествии месяца, Альбина уже сомневалась: а была ли эта любовь? Да, слов нет, Венчик будоражил ее воображение, очень хотелось превзойти всех его девушек, доказать всем и каждому, что ей, простой секретарше, удалось то, что было не под силу всем этим актрисулькам и прочим длинноногим девицам театрально-киношной тусовки.

Но когда казалось, она крепко держит за хвост самого журавля, а не пресловутую синицу, наступило прозрение. Ее Венчик был вовсе и не ее, а «всехний». Точнее, он по-прежнему не мог пропустить ни одной юбки.

Конечно, Бина переживала, воочию убедившись в его предательстве. Но в первую очередь ей было бесконечно жаль душевных сил, затраченных впустую на приручение неисправимого бабника и эгоиста. Ни секунды в его присутствии она не принадлежала себе. Впрочем, и в отсутствие Венчика Альбину занимали мысли исключительно о нем: как сделать так, чтобы он понял: лучше, чем с ней, ему не будет ни с кем. Совсем как по системе Станиславского, она пропускала ситуацию через себя и не знала ни минуты покоя.

На что стала бы похожа жизнь, добейся Альбина желаемого – обручального кольца, она не задумывалась, а, наверное, стоило бы. Вряд ли ее хватило бы надолго. Когда новизна и прелести семейного очага приелись бы Венчику, он вновь пустился бы во все тяжкие. И что тогда? Взывать к совести, которой нет? Изводить ревностью, которая вызывает у мужчин лишь раздражение?.. Недели, проведенные в погоне за мечтой, оказались по сути временем, вычеркнутым из ее жизни, а Венчик воспринимал суету и хлопоты вокруг него как само собой разумеющиеся.

«Хорошо, что только недели, – утешала себя Альбина. – А если бы я не поднялась тогда в приемную, он бы так и обманывал меня? Конечно, и даже не считал бы это обманом. Если всем хорошо, зачем морочить себе голову какой-то морально-этической дребеденью позапрошлого века, наверняка рассудил бы он».

Непонятным для Альбины оставалось лишь одно: как могла Тина дойти до такого? Позариться на чужого мужчину, когда есть свой, причем не хуже и с серьезными намерениями. Уж кому, как не ей, доверенной Тининой подружке, было знать об этом.

Но, судя по понурому виду, счастья ей это не принесло. Да и с Венчиком они, похоже, после того раза больше не виделись. Получалось, как в популярной песне времен молодости Альбининой мамы: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло». Выходило, что не Тине.

Альбина возилась в кухне и тихонько напевала себе под нос:

– То неизвестно, кому повезло…

После жуткой нервотрепки последнего времени, после стольких дней лицедейства – во имя вроде бы великой цели – она отдыхала душой. Смеялась, когда было весело, говорила то, что думает, готовила то, что любит, а не с оглядкой на другого человека. Не ловила его взгляды, не толковала его жесты, не искала тайный смысл в самых незамысловатых фразах. Словом, Альбина снова стала самой собой и несказанно этому радовалась. Так, наверное, чувствует себя яхтсмен-одиночка, который, на пределе физических возможностей пережив ужасающий шторм в океане, вдруг оказался в уютной, защищенной от всех ветров гавани и зарекся когда-либо покидать ее.

«Нет, экстрим точно не для меня, – поняла Бина. – Я бы долго не продержалась. Только, чтобы понять это, нужна трезвая голова».

Они по-прежнему много времени проводили вместе, она и Максим, потому что только в обществе друг друга могли не опасаться ляпнуть что-нибудь не то или проговориться в присутствии посторонних.

– Как же здорово, что ты сейчас со мной, – сказал Максим, входя в кухню со стопкой грязной посуды. Они ужинали в комнате перед телевизором. – Даже не представляю, что бы я делал, если бы…

– …Если бы был один, – закончила за него Бина. – И мне в голову приходило то же самое. Причем уже не раз. Но это вовсе не значит, что…

Максим догадался, что она хочет сказать, и возразил:

– Почему не значит? Очень даже значит.

Они уже оказывались вместе в постели. Но каждый раз возникало ощущение, что они там не одни. Образы Венчика и Тины незримо витали над ними, вклинивались в процесс, мешали расслабиться, полностью отдаться эмоциям, опутывали, как водоросли, тянули вглубь, в неприятно волнующее прошлое.

– А пошли они к черту! – бесшабашно воскликнул вдруг Максим. – У них своя жизнь, у нас – своя. Нечего путаться под ногами!

Бина мигом поняла, кто такие «они», и с готовностью подхватила:

– Пусть катятся куда подальше!

– Скатертью дорожка!

– У них своя жизнь, у нас – своя, – повторила Альбина, как припев, слова Максима. И этим они как бы поставили жирную точку на грустном этапе своего существования.

Призраки потоптались, потоптались где-то в пространстве над их головами и с неслышными скорбными стонами исчезли из их жизней. Точнее, теперь уже из их общей жизни…

И ничего нельзя было объяснить ни себе, ни тем более другим. Как и почему это произошло? Откуда появилась эта уверенность, что теперь они – навсегда? Ведь и раньше не было сомнений, что все складывается как нельзя лучше. И сердце трепетало и заходилось при виде любимого человека…

Или это было вовсе не сердце? Что, если это радость от того, что просчитанное и выверенное рассудком счастье, готовое вот-вот сбыться, убыстряло пульс и заставляло неистовыми толчками нестись кровь по венам? Очень даже может быть. Но только кто бы стал сейчас ломать голову над подобным ребусом? Уж точно не Максим с Альбиной…

С этого дня они стали тщательнее скрывать свои отношения от всех. А к Тине Альбина неожиданно прониклась сочувствием. Ведь у нее самой все произошло согласно русской поговорке: не было бы счастья, так несчастье помогло. И виновницей этого счастья оказалась Тина. Поэтому и вела себя с ней Бина как ни в чем не бывало. Бывшая же подружка смотрела на секретаршу так, будто отныне будет ей благодарна до гробовой доски. Но, естественно, о былой откровенности не могло быть и речи. Так что то, что произошло в тот роковой вечер в приемной, оставалось для всех – кроме Тины и Венчика – тайной за семью печатями.

Правда, охранник Борис мог бы поделиться своими соображениями о произошедшем. Но, во-первых, его не спрашивали, а во-вторых, он мечтал стать когда-нибудь следователем и приберегал наблюдения для себя. Оттачивал, так сказать, способность анализировать факты и делать выводы. Но Тине все равно казалось, что он косо смотрит ей вслед, когда она мышкой проскальзывает мимо него. Насколько свободнее она себя чувствовала, когда на посту сидел кто-то из сменщиков Бориса.

Но вообще-то Тине было невообразимо трудно каждый день появляться на работе и встречать там Максима с Альбиной, хотя эти двое и старались свести количество непосредственных контактов с ней до минимума. Причем делали это весьма тактично и незаметно для окружающих.

Словом, самолюбие Тины внешне не страдало. А внутренне она настроилась, что надо с достоинством вынести то, что выпало и еще выпадет на ее долю. О странной размолвке между нею и Максимом посудачили, посудачили и перестали. Но через некоторое время пламя слухов и пересудов вспыхнет с новой силой, когда станет ясно, что она беременна. Вот к этому-то испытанию и готовила себя Тина.

Венчик ни к чему не готовился. Но постоянно пребывал в тревоге и ощущал себя бедненьким и несчастненьким, над которым жестоко посмеялась судьба. Ведь он был совершенно уверен, что его утешат и обнадежат. По правде говоря, за этим дело не стало. Но все было не то. Хотелось чего-нибудь этакого. А точнее, увидеть хоть одним глазком Тину, перемолвиться с ней хоть словечком. Чем не повод для беспокойства о своем психическом здоровье? Живи Венчик в Штатах, уже давно возлежал бы на удобной кушетке у известного психоаналитика и в час по чайной ложке выяснял бы с его помощью, кто виноват и что делать.

Правда, психоаналитики и у нас теперь завелись, но еще не вошли в жизнь так прочно, как за рубежом. И Венчик пока уповал на собственные силы и здравомыслие. А рассудок подсказывал, что надо отвлечься от грустных размышлений, взбодриться и уповать на светлое будущее. Наступит же оно когда-нибудь, черт его побери!

И вот, чтобы скрасить ожидание, продюсер как-то решил просмотреть подряд несколько серий последней мелодрамы под названием «Роковые зигзаги любви». Вообще-то он имел представление о том, чем с его помощью наслаждаются по вечерам и выходным телезрительницы. Однако сам не видел от начала до конца ни одного сериала. Ну и у кого бы из мужчин, спрашивается, язык повернулся бы укорить его за это? Наверняка ни у кого…