Бриттани Черри - Любить мистера Дэниелса

— Извини, Джейс… — пробормотал я, прежде чем он отстранился от меня, выглядя в замешательстве.

— Что? — спросил он, прежде чем обернулся и увидел полицейских, идущих к нему.

Один из офицеров взял его руки и надел наручники. Я слушал, как офицер зачитывал Джейсу его права. Все стало размытым, когда они обвинили его в распространении наркотиков — доказательства они получили от меня ранее. Джейс смотрел на меня в замешательстве, но затем до него начало доходить, что происходит, и он закричал.

— Ты сдал меня? Наша мама только что умерла, Дэнни! Мама мертва! — кричал он, его лицо стало красным. — Я твой брат! — его голос охрип, но крик все еще был высоким. — Ты предатель! Мама умерла, а ты отправил меня за решетку!

Его голос отдавался эхом по коридору.

Его голос отдавался эхом в моей душе.

Воспоминания были страшными, они могли разорвать тебя с помощью твоих собственных мыслей.

Я моргнул и отвернулся от места, где умерла мама. Солнце опаляло мою кожу. Перемещаясь к краю пристани, я снял кроссовки и носки. Мои ноги коснулись холодной воды, и я лег на деревянную скрипучую пристань.

Я планировал отремонтировать пристань в ближайшее время. На самом деле я планировал отремонтировать весь дом. Просто не знал, как этого хотели папа с мамой.

На самом деле я еще даже не позволил мозгу обдумать смерть отца — я был все еще шокирован смертью мамы. Не имеет значения, сколько раз ты имеешь с ней дело, смерть никогда не становится легче.

Не было никого, с кем я мог по-настоящему поговорить об этом. Мои друзья не поймут, даже если я попытаюсь объяснить. К тому же я не хотел, чтобы они чувствовали себя хреново, как и я изо дня в день.

Но было одно мгновение, когда я увидел того, кто мог понять. Я понял это исключительно по ее глазам. Они были невероятными, западающими в память. Зеленые, яркие глаза, в которых было столько печали. Разрушенная. Красивая.

Мои глаза закрылись, и я представил ее — девушку с поезда. Мои мышцы дрожали после пробежки, и я сделал глубокие вдохи, пытаясь вспомнить все о ней. Она знала, каково это быть мной — потерянным, одиноким. Я видел это каждый раз, когда она моргала, и ее густые длинные ресницы опускались.

Я должен был спросить ее имя. Должен был сесть на свой чемодан рядом с ней. Она улыбалась, когда я цитировал Шекспира, но, тем не менее, ее улыбка была грустной. Ей было больно от какого-то горя, и я видел, что это пожирает ее жизнь — та же самая печаль, что разрывала меня на части. И ничего и никто не мог остановить это.

Часть меня не хотела, чтобы это остановилось. Часть меня думала, что я заслужил страдать. Но как бы ни старался, я не мог поверить, что та девушка заслуживает быть такой печальной. Я втайне надеялся, что когда-нибудь, кто-нибудь, заставит ее улыбаться не морщась.

Я надеялся, что когда-нибудь она будет в порядке.

Следующие несколько дней я делала все, что могла, чтобы держать себя в руках. Я не говорила много, мой разум был где-то далеко. Выяснилось, что семья Генри любила ужинать вместе каждый вечер, и я думала, что это было мило с их стороны, приглашать меня есть с ними.