– Господи, что я наделал! Кисть совсем посинела. Дай, я разотру.

Она вдруг испугалась его прикосновения.

– Нет-нет, все в порядке. Только онемела чуть-чуть.

Он внимательно посмотрел на нее.

– А ты молодчина, леди Сара Латрел, – медленно выговорил он.

– Стараюсь, как могу, – ответила она.

– И это очень много. Она посмотрела в окно.

– Дождь кончается. Хочешь зайти к нам выпить кофе?

– Английского кофе? – недоверчиво переспросил Эд.

– Почему, американского. У нас, правда, вода неподходящая, но я наловчилась варить довольно сносный.

Он улыбнулся одними губами.

– Тогда непременно надо пойти попробовать.


Сара понимала, что нужно дать Эду время выйти из мрачного настроения, забыть ужасы Швайнфурта. Но ожидание и бездействие оказались мучительны для нее. Вернувшись в госпиталь, она поймала себя на том, что думает о нем все больше и.больше. Она беспокоилась за него. Он был слишком молод, да и все они были слишком молоды, чтобы стать свидетелями таких ужасов. От такого разрушаются, каменеют, мертвеют сердца. Она молила Бога, чтобы Джайлзу не пришлось пройти через такое, потому что только теперь, благодаря Эду Хардину, поняла, что такое война.

Теперь она знала, что война – это не просто затемнения, дефицит и налеты; война – это смерть и разрушение, это массовая гибель людей, это боль, горе и бесконечные потери. Она всегда жила благополучной, безоблачной жизнью. Теперь жить стало труднее – без слуг, автомобилей, изысканных платьев – всего того, что само собой разумелось раньше. Но что значили эти лишения по сравнению с тем, что выпало на долю Эда Хардина и многих, многих других!

Джайлз скупо писал о себе, но он был военным летчиком, истребителем, которому приходилось сражаться один на один с противником. Он летал на самолете более быстром и маневренном, чем неуклюжая «летающая крепость», которая представляла собой беззащитную мишень для более быстрых и маневренных машин, атаковавших ее со всех сторон. И те, кто сидел внутри, ничего не могли поделать. Такую громадину не так-то просто спрятать в небе и увести от погони. Теперь, слыша гул моторов, она восхищалась мужеством летчиков и переполнилась страхом за их жизнь. И особенно за жизнь одного из них. Эда Хардина. Этот страх не давал ей спать по ночам и тревожил в дневное время.

В следующее воскресенье, выходя с дежурства, она увидела, что Эд ждет ее в джипе у ворот госпиталя.

– Решил убить двух зайцев – навестить раненых и предоставить транспорт сестричкам, закончившим дежурство. Прыгай сюда, домчу вмиг.

– Можно велосипед засунуть в багажник?

– Нет необходимости. Оставь его здесь, а я тебя сюда потом привезу. Так что у меня будет возможность дважды тебя увидеть. Видишь, какой я умный? – Он нажал на стартер, и машина тронулась. – Вообще-то я явился, чтобы извиниться. За синяк на руке. Как он, кстати?

– Все в порядке, – поспешно ответила она, инстинктивно пряча запястье.

– Дай взглянуть.

– Честно, все нормально.

Он проигнорировал ее протесты и решительно взял руку в свою, держась за руль левой.

– Да, похоже, правда все прошло.

Он не спешил отпускать ее руку.

– Ты крепче, чем кажешься на вид.

И, прежде чем она отдернула руку, бережно поднес ее к губам и поцеловал. От прикосновения его губ у нее перехватило дыхание, уши загорелись. Она не смогла сдержать дрожь, которая пробежала по ее телу. Она вырвала руку и спрятала за спину.

– К тому же ты умеешь слушать, – сказал он, стараясь вести машину как можно осторожнее. – А это большая редкость.

Она молчала. Потом услышала свой голос:

– Я только хотела помочь, чем могу.

Он метнул на нее быстрый взгляд.

– Тебе это удалось. Постарайся быть рядом, когда я в следующий раз вернусь с пикника вроде этого.

– Если смогу, – ответила она.

– Жаль, что это от тебя не зависит.

– Тебе надо бы согласовать график полетов с моими дежурствами.

– Я об этом уже подумал, – сказал он, и она рассмеялась.

Он немного оправился. Опять принялся ухаживать.

В этот день они с сэром Джорджем пригласили на ленч гостей. Время тянулось невыносимо медленно, она никак не могла дождаться момента, когда сможет выйти в парк. В половине седьмого Эд зашел за ней, они выпили вместе, и он повез ее в госпиталь. Остановив машину у ворот, он спросил:

– В следующее воскресенье тебе дадут выходной?

– Если все будет хорошо.

– Тогда давай сделаем еще лучше и проведем день вместе.

– Я думала, американцы предпочитают проводить выходные в Лондоне.

– Спасибо за намек. Я предпочитаю провести этот день с тобой, если можно. Можем съездить в Оксфорд. Я еще не видел университет. Во сколько ты освобождаешься?

– В восемь утра.

– Отлично. Мы сделаем так. – Он начал командовать так же просто и легко, как управлял джипом. – Ты пару часиков соснешь, а в час я за тобой заеду. О'кей?

– Да, – послушно ответила она. – Прекрасно.


Она показывала ему колледжи Оксфордского университета.

– Джайлз учился в Крайстчерче. – Она улыбнулась своим воспоминаниям. – Я приезжала на уик-энд... Хорошее было времечко.

– Ты, наверно, знала его всю свою жизнь.

– Да. Его мать – моя троюродная сестра. У нас были общие друзья, мы детьми ходили на одни и те же утренники, в одну школу танцев. И Джайлз учился в Итоне с моим братом Ричардом.

– Сколько вы женаты?

– Четырнадцать месяцев. А ты женат?

– Нет.

Ее удивило то облегчение, которое она испытала, услышав его ответ.

– Но у тебя наверняка осталась дома девушка.

Ей хотелось полной ясности.

– Полно девушек.

– В это легко поверить.

– Жаль, что ты не видела калифорнийских девушек. И нью-йоркских... А также девушек из Флориды или Техаса...

С небес ударил угрожающий раскат грома, и Эд в притворном раскаянии сложил на груди руки:

– О'кей, Господи, английские девушки тоже прелестны.

Он улыбнулся Саре.

– Не поискать ли нам укрытие? Ты грозы боишься?

– Слава Богу, нет, – рассмеялась она.

– Жаль. Пропал шанс показать себя офицером и джентльменом. Держу пари, ты неплохо бегаешь.

От волнения ей было трудно дышать, но она храбро ответила:

– Как заяц.

– Порядок. Видишь вон тот навес над лавкой?

Под навесом было тесно, но им хватило места переждать дождь. Сара сняла с головы шарф и вытерла мокрое лицо.

– Беда, – извиняющимся тоном сказала онa, будто дождь пошел по ее вине. – Весьма прискорбно, но, боюсь, он зарядил на весь день. – Она обеспокоенно взглянула на Эда. – Лучше бы тебе в Лондон поехать.

– Чем же лучше?

– Ну, там можно развеяться, повеселиться...

– Мне и здесь хорошо.

– Стоять в дверях магазина прямо на улице и мокнуть под дождем? – грустно спросила она.

– Стоять рядом с тобой.

– Можно в машине посидеть.

– Значит, бежим туда. На старт, внимание! Они бежали изо всех сил, крепко держась за руки. Дождь лил как из ведра, вода текла с них ручьями, и, когда они наконец забрались в машину, на них не было сухой нитки.

Внутри было тепло и парко, ливень барабанил по брезенту и заливал ветровое стекло. В тесном пространстве машины Эд казался великаном. Она с замиранием сердца смотрела на его мокрое от дождя лицо, длинные ноги в бежевых брюках, прекрасно вылепленные пальцы, которыми он проверял, хорошо ли закреплен брезентовый верх.

Сара вынула носовой платок, чтобы вытереть капли с лица.

– Твой не годится. Его только на нос хватит.

Он дал ей свой. Она промокнула лицо и подсушила волосы.

– Вот тут еще... дай-ка, я помогу, – сказал он и, взяв у нее из рук платок, стал вытирать волосы, которые кольцами вились вокруг лица Сары.

– Как мокрая курица, – сказала она, скорчив гримасу.

– С красивыми перышками.

Взгляды их встретились, и Сара поспешила отвернуть лицо и отодвинуться.

Ее влекло к нему, и она чувствовала, как его тоже тянет к ней. Оба это понимали, и оттого беспокойство Сары росло. Ведь они видятся всего в четвертый раз, и – как с самого начала – Сара каждую минуту была начеку. Но ее сердила собственная подозрительность. Она считала, что устоит против чар любого мужчины, так уж воспитал ее Джайлз. Но этот американец что-то в ней перевернул. Было бы разумно прямо сейчас расставить все по своим местам, не то, пожалуй, будет поздно. В последнее время она не столько думает о муже, сколько об Эде Хардине. Ведет себя как простая деревенская девчонка, что живет по пословице «с глаз долой – из сердца вон»;

Он следил за тем, как она смотрит в окошко на струи дождя, понимая, что ее тревожит. Ему безумно хотелось прикоснуться к ней, но он знал, что тогда ничто не сможет его остановить. Она замужняя женщина; ее муж далеко за морями; она связана чувством долга. Она не принадлежит себе.

Он так хотел увидеть ее, окунуться в море спокойствия, услышать ее хрустальный голос с дивным английским акцентом, звучащий кристальной прохладой и мягкой теплотой, насладиться пониманием, которое излучают ее прекрасные глаза. Она была бальзамом на его раны, на горькие мысли и тяжкие воспоминания. Она была единственной, с кем он мог забыть тягостное прошлое, ужасное настоящее и не думать о неизвестном будущем. Она успокаивала, умиротворяла и восстанавливала силы. Она ничего не ждала от него и ничего не требовала; она принимала его таким, какой он есть, и могла дать очень, очень многое, не прося ничего взамен. Ему хотелось приникнуть к этому источнику. Но она замужняя женщина, она недоступна ему.

Сколько раз он говорил себе, что на этой проклятой войне каждый – за себя; что такие слова, как честь и порядочность, никого не заботят. Но для нее эти понятия не утратили своего значения. Одно дело – чувства, и совсем другое – поступки. Один неверный шаг с его стороны – и она будет потеряна навсегда, а эта мысль была для него невыносима. То, что они встретились и подружились, само по себе чудо. Большего он не вправе ждать.