Конечно, как мужчина, будем честны, он хорош, во всяком случае, был до недавних дней. Даже очень хорош. В наше время всеобщей импотенции… Но, может быть, мужские силы у него сохранились благодаря ей, вернее, тому, что она по двенадцать часов колготится в бутике, а он позволяет себе сибаритствовать: только отводит дочку в школу и забирает обратно, все остальное время валяется в мастерской на старом матрасе, замышляя гениальные картины. А ночью жалуется, что она лежит колода колодой…

Когда это началось? Когда она что-то недопоняла, что-то пропустила? И в себе, и в нем.

И еще — нужен ли он дочери, Сашеньке?

Скорее всего, да. Хотя много ли он с ней проводит времени, если целыми днями торчит в мастерской, кстати, купленной на ее деньги в их же доме, малюет каких-то уродцев, часами разглагольствует с такими же, как и он, непритыками. А ведь как хорошо начинал! Дарья вспомнила, как он много лет назад уговорил ее позировать ему ню. Почему она согласилась, она и сейчас не могла бы объяснить. Видимо, влюбилась без памяти. Они прерывали сеанс и предавались самым невероятным любовным играм на огромном матрасе, брошенном на пол в углу его комнаты, том самом, который потом перекочевал в мастерскую — не на нем ли он получил этот проклятый засос?

Дарья опустила голову на скрещенные руки и заплакала…


В самом начале рабочего дня у Кати зазвонил сотовый. Она покосилась на начальницу, прошептала в телефон «Сейчас» и вышла на лестничную клетку.

— Слушаю.

— Катюх, это Гоша.

— Привет, — без всякого энтузиазма ответила Катя.

Она не любила Гошу, Дашиного мужа, знала, что он изменяет ей, о чем давно шептались общие знакомые. Одна Даша оставалась в неведении, была ему верна и свято верила в его талант, который если и не раскрылся еще, то обязательно раскроется, вот-вот взорвется мощным всплеском и загорится ярким пламенем. Именно в таких выражениях она объясняла подругам свое долготерпение, повторяя невольно слова мужа. Любила ли она его по-прежнему? Наверняка нет. Была привычка, подкрепленная внешним благополучием, правда, ею же и созданным, размеренная, накатанная жизнь, нежелание потерять или сломать ее, как бывает, когда не хочется расставаться со старым, когда-то очень любимым платьем.

— Катюх, меня Даша выгнала, — упавшим голосом сообщил Гоша.

— Что, согрешил? — сыронизировала Катя.

— Я серьезно, Катюх.

— На самом деле? — переспросила Катя.

— Ну да… — уныло подтвердил он.

Так, приехали!

Прежде всего следовало выяснить, действительно ли Даша выгнала его и за что, был ли это порыв или серьезное решение. Но не у Гоши же спрашивать об этом. И почему-то Даша ничего ей не сказала… Господи, как же она могла сказать, если телефон был отключен! Нет, здесь что-то не так… Дарья всегда была образцом благополучия и благоразумия.

— За дело? — строго спросила Катя.

— В том-то и дело, что за дело, — невольно скаламбурил Гоша и глупо хихикнул, чем вывел из себя Катю.

— Ну и дурак! Дурак, дурак и еще раз дурак, — раздраженно бросила она.

— Согласен, — голос Гоши стал невероятно покорным. — Но ты все же позвони ей, скажи, что я люблю только ее.

— Хорошо, — согласилась Катя и положила трубку, понимая, что она должна немедленно, сию же минуту позвонить подруге.

Дарьин телефон в бутике не отвечал. Она позвонила на мобильный. Абонент был временно недоступен. Катя заволновалась. Обычно в это время Дарья всегда сидела на месте. Набрала домашний номер. Никто не подошел. Тогда она позвонила администратору бутика. «Нет, — сообщила ей администратор, — Дарья сегодня еще не приходила. Мы сами не можем до нее дозвониться».

Катя позвонила Гоше в мастерскую.

— Сашеньку ты отводил сегодня в школу?

— Я.

— Тебя Дарья попросила?

— Нет. Ты же знаешь, я всегда ее отвожу.

Действительно, единственная обязанность Гоши — отводить утром Сашеньку в школу и забирать после занятий — выполнялась им безукоснительно, несмотря на то что с ними постоянно жила Клава, очень надежная и верная помощница. Она делала всю домашнюю работу: готовила еду, убирала в квартире и даже в мастерской. Дарья очень дорожила ею и никому не позволяла называть ее домработницей — только помощницей. Катя считала это капризом чистой воды, ханжеством и не видела ничего обидного, тем более оскорбительного, в том, что женщина, выполняющая домашнюю работу, так и называется — домашней работницей. Но Дарья протестовала, полагая, что слово «помощница» поднимает Клаву на одну ступеньку социальной лестницы выше, нежели традиционное и, по ее мнению, унизительное «домработница». И тем не менее настаивала, чтобы Сашеньку водил в школу Гоша. «Если освободить его и от этой нагрузки, — говорила она, — он совсем запсеет, может просто забыть, что у него есть ребенок».

— Позови-ка Клаву, — потребовала Катя.

— Она сегодня выходная.

— Утром ты видел Дашу?

— Нет, она заперлась в спальне.

— И не вышла прощаться с Сашенькой перед вашим уходом в школу?

— Нет, я же сказал.

— А ты не поинтересовался, почему она не вышла?

— Она же меня выгнала!

— Ты все-таки отменная сволочь. Мало ли что… — Катю затрясло.

— Ты думаешь, с ней что-то случилось? — теперь в голосе Гоши появилась тревога.

— Я ничего не думаю. Немедленно вернись в квартиру! Стучись, кричи, умоляй простить! Я тоже еду.

То ли Жанна Ивановна была сегодня доброй, то ли прониклась драматизмом ситуации, когда Катя рассказала ей о случившемся, — расщедрилась и отпустила ее на целый час.

«Черт с ней, — подумала Катя, сбегая по лестнице, — где час, там и два».

Как назло, водители словно не замечали ее поднятой руки.

Вымерли, что ли, все леваки? Остановился сверкающий лаком «Мерседес». Она заглянула в водительское окошко, чтобы договориться о маршруте, и затрясла головой, отпрянув: за рулем сидел амбал с холодными глазами и плотоядной усмешкой на влажных губах. Увидев, что она отступает, выбрался из машины.

— Э, нет, давай, садись, подвезу, куда скажешь… — он протянул руку, намереваясь схватить ее.

— Я с вами не поеду, — отпрянула она в сторону и оглянулась. Как она и надеялась, охранник у подъезда с интересом наблюдал за происходящим. — Коленька, скажите ему, чтобы отстал!

Но амбал сам увидел охранника, бросил, как плюнул, несколько грязных слов и забрался обратно в машину, поспешно хлопнув дверью. Машина мигом укатила.

Катя благодарно помахала охраннику и вновь принялась голосовать.

Время шло.

Наконец обшарпанный «Москвич» остановился, она впрыгнула в машину не спрашивая, дала адрес. К счастью, водитель оказался покладистым и понятливым, они быстро доехали. Катя протянула ему деньги, выскочила, помчалась к подъезду.

Гоша открыл ей сразу же, видимо, ждал у двери. Вид у него был растерянный и понурый.

— Не отвечает? — вместо приветствия спросила Катя.

— Нет.

— Ну что стоишь? Вышибай дверь!

— Катюх, недавно же ремонт делали… Меня Дашка убьет… может, слесаря вызвать?

— Вышибай, кому сказано! Не убьет, она тебя уже выгнала.

Гоша вздохнул, подошел к двери, примерился, отступил на два шага, ударил плечом и, вырвав замок с мясом, ввалился в спальню.

Дарья лежала поперек кровати навзничь, белая как мел. Высокая, полная грудь едва заметно вздымалась от дыхания. «Слава тебе, Господи», — подумала Катя и почувствовала, как у нее ослабели ноги. Она глубоко вздохнула, успокаиваясь, подняла простыню, сползшую на пол и открывшую Дарьину гордость — красивые, стройные ноги, может быть, чуть полноватые, но это, как любила говорить Даша, смотря на чей вкус. На полу, под простыней валялась пустая бутылка из-под коньяка. Катя схватила ее — 0,75, такие теперь стали делать, наплевав на традиции.

— Полная была или початая? — спросила она Гошу, который созерцал открывшееся ему зрелище из-за Катиной спины, словно боялся, что жена откроет глаза, встанет и снова выставит его вон.

— Полная, — ухмыльнулся он.

— Ну чего ты улыбаешься, подлец? Убирайся! И не забудь Сашеньку из школы привести!

Гоша без слов исчез. Катя села на край кровати и стала думать, что же ей теперь делать. Попытаться разбудить Дарью, выволочь ее в душ? Или дать выспаться? Три четверти литра коньяка… Как следует поступать с мертвецки пьяными бабами? Она улыбнулась формулировке, но напряжение, вызванное пережитым волнением, не проходило. Катя встала, прошла на кухню, заглянула в холодильник. Початая бутылка «Столичной» стояла на полочке в окружении соков. Сделав пару глотков и запив апельсиновым соком, она вернулась в спальню. Открыла настежь окно, чтобы проветрить комнату, подвинула кресло к кровати и села, размышляя о странной Дарьиной судьбе…

Какой был роман! Какая любовь! Как все девочки ей завидовали, хотя уже тогда Катя относилась к молодому художнику с атлетической фигурой, буйной шевелюрой, ленивыми, чуть вялыми движениями и ласковыми, всегда немного растерянными огромными голубыми глазами настороженно. Впрочем, думала она, наблюдая, как расцветает подруга, Дашиной твердости достанет на двоих, а когда родилась Сашенька, и вовсе успокоилась. Уже на пятом курсе Даша забросила язык, вечерами подрабатывала в роскошном магазине, расположенном на центральной линии Петровского пассажа, не гнушалась никакой работы, как-то подменила заболевшую продавщицу, очаровала забредшую в магазин группу американцев и даже сумела что-то им продать… Институт она закончила на «тройки», зато сразу же получила предложение работать продавщицей. Через два года у Даши был свой бутик. Ну не свой, а на паях с приятельницей, и не в таком престижном месте, как Пассаж, но все же настоящий бутик! Прибыль он давал куда более ощутимую, чем тот магазин на центральной линии, потому что Даша убедила подругу: быстрый оборот товара важнее, чем высокая цена. А Гоша перестал гоняться за издательскими заказами на оформление детских книг, кстати, в изобилии появившихся на прилавках, увлекся абстракциями и туманными мечтами о многотысячных стартовых ценах за свои работы на мировых аукционах. Кате его абстракции не нравились, как, впрочем, и большинству экспертов и оценщиков, по словам Гоши, ни хрена не понимающих в искусстве. Одна Даша умилялась его поискам. Доумилялась!