Мэри Брэддон - Любимый враг

– А хозяйка у этих застолий была?

– Конечно! Леди Уизернси – в ее собственном доме все так к ней и обращались, хотя за его стенами ее звали иначе. Мне она была известна как Кейт Делмейн, хористка из «Великолепного театра». И вроде нехорошо говорить, но они не были женаты. Он-то был готов на все ради нее и ужасно ревновал каждого, кто обращал на нее внимание.

– Вы встречали в его доме полковника Рэннока?

– Да, он, кажется, никогда не пропустил ни одного обеда. Я сам был близко знаком с этим Мефистофелем, если Уизернси можно назвать Фаустом. Наверное, Рэннок выжал из него больше денег, чем кто-либо другой из всей той шайки. Это были настоящие стервятники. Я в его доме никогда не прикасался к картам, поэтому могу говорить обо всем с чистой совестью. То была шайка хорошо воспитанных мошенников, иначе я их назвать не могу.

– А эта хористка, наверное, была красива?

– Так бывает не всегда, но эта была. Она стоила всех тех денег, что Уизернси тратил на нее. И, пожалуй, то была единственная сделка, в которой он не прогадал. Она была одной из самых красивых хористок, выступавших на сцене «Великолепного театра», и, когда она выходила на подмостки, мужчины в партере смотрели только на нее.

– А была она похожа на эту женщину? – спросил Фонс, подавая ему фотографию леди Перивейл.

– Была. Десять лет назад вы бы приняли этот снимок за ее фотографию. Но сейчас она уже не та.

– Вы недавно с ней виделись?

– Она приходила на прошлой неделе, настоящая развалина, выглядела больной и совсем обедневшей. Никогда прежде не приходилось наблюдать, чтобы красивая женщина так внезапно сдала. На Рождество я видел ее в ложе театра Друри-Лейн, и она прекрасно выглядела, но все это в прошлом. Она хотела, чтобы я заключил с ней контракт, опять как с хористкой, потому что декламировать она никогда не могла, сразу паниковала, но я ничего не мог ей предложить. Старые и увядшие нам не нужны. Менеджеры даже слышать о том не хотят.

– Вы можете дать мне адрес этой леди?

– Кажется, я его записал, – ответил агент. – Но только, чтобы не обидеть ее, хотя все это бесполезно, во всяком случае, пока не пойдет пантомима, и тогда можно было бы подписать с ней контракт на роль Флоры или Юноны, восседающей где-нибудь в глубине сцены, или на немую роль королевы из пьесы на исторический сюжет. Да, вот адрес. Миссис Рэндалл – мисс Кейт Делмейн, 14, Селберн-стрит, Челси.

– Спасибо, Мордаунт, – ответил Фонс, вручая ему соверен, – не хочу тратить ваше драгоценное время задаром.

– Ладно, Фонс, ведь время – деньги, не так ли? – и, приятно улыбнувшись, агент опустил монету в карман.

Фонс скромно позавтракал в очень старом кабачке «Петух» и, отдохнув минут пятнадцать, которые он провел в размышлении за папиросой, нанял экипаж и отправился на Селберн-стрит. Кэбмен отыскал ее после некоторых усилий в лабиринте неприглядных улочек между Кингз Роуд и Темзой, к западу от краснокирпичных коттеджей Чейна и вдали от живописной и модной центральной части Челси, в пустыне, застроенной восьмикомнатными домами с цинковыми крышами, крошечными палисадниками, пологими ступеньками крылец, немытыми окнами и канавами, в которых играли ребятишки. Это был один из тех унылых районов, которые угнетающе действуют на постороннего, вызывая у него жалость, граничащую с отчаянием, и где, тем не менее, живут достойные, трудолюбивые люди, как-то ухитряющиеся не унывать и веселящиеся на Рождество за своим рождественским пудингом. Они любят своих домочадцев, как Крэтчит,[33] и вовсе не склонны проклинать судьбу и кончать счеты с такой жизнью.

Дома на Селберн-стрит были примерно такие же, как большинство других в районе, но немного побольше. Дверь в доме № 14 открыла сама хозяйка. Она не знала, да, по-видимому, и не любопытствовала знать, дома ли миссис Рэндалл или ушла, но тем не менее направила посетителя в комнаты по фасаду первого этажа и позволила узнать это самому.

– У нее есть свой ключ от подъезда, – объяснила леди, – и я не всегда слышу, как она приходит.

Фонс поднялся по лестнице и вежливо постучал в дверь.

– Войдите, кто там, – ответил голос, беспокойный и в то же время меланхолический.

Густой табачный дым приветствовал Фонса, открывшего дверь, и женщина, сидевшая у окна, выбросила на улицу окурок.

– Это ты, Джим? – спросила она невыразительным, тусклым тоном, все еще глядя в окно, но, повернувшись и увидев незнакомца, вскрикнула, и в этом крике послышались удивление и страх.

– Что вам надо? – резко осведомилась она, и Фонс заметил, что рука, ухватившаяся за спинку стула, немного дрожит.

«Нервы не в порядке. Обычная история», – подумал Фонс. «Вино и наркотики, к чему обычно прибегают неудачники».

– Я позволил себе прийти к вам по делу, миссис Рэндалл, – ответил он, – не испросив предварительно разрешения. Но, так как это дело может оказаться выгодным – и очень выгодным – для вас, я надеюсь, вы мне простите эту вольность.

– Кто вы? – спросила она очень раздраженно. – Не желаю слушать, что вы там болтаете. Кто вы такой?

Мордаунт был прав. Она превратилась в руину. Но это были прекрасные руины. Краски выцвели, щеки ввалились, взгляд был затравленный, но правильные черты лица еще хранили прежнюю красоту. И Фонс видел, что раньше она действительно была прекрасна. И даже сейчас – в хорошие минуты она могла удивительно напоминать леди Перивейл. А ростом, фигурой, постановкой головы, формой шеи она была так на нее похожа, словно они были сестры-близнецы.

Очевидно, ей многое пришлось пережить после поездки в Алжир, и – очень тяжкие дни. Весь ее облик носил отпечаток бедности, о том свидетельствовали броский, но дешевый утренний пеньюар и бедно обставленная гостиная.

– Пожалуйста, не волнуйтесь, мэм. Мое дело не связано ни с чем неприятным для вас.

– Я желаю знать, кто вы и что вы, – ответила она все с тем же крайним раздражением, но и со страхом, – почему вы имели наглость войти ко мне, не прислав предварительно визитную карточку? Вы думаете, если я живу в дешевых меблированных комнатах, то я уже не леди?

– Ваша хозяйка направила меня сюда, иначе я бы не позволил себе этого. Мое имя, – и он протянул ей визитку, которую она нетерпеливо выхватила из его руки и, нахмурившись, прочла – Я представляю интересы дамы, чье положение в обществе пострадало от внешнего сходства с вами.

– Что это значит?

– В феврале вы ездили в Алжир с полковником Рэнноком.

Лицо ее побледнело, дыхание участилось.

– Да, но что из этого следует?

– Вас видели вместе друзья моей клиентки и приняли за нее и, как следствие, возникла скандальная ситуация, которая серьезно повредила репутации этой дамы. И теперь, в случае если в суде возникнет дело о клевете, а оно, по всей вероятности, возникнет из-за вышеупомянутой ситуации, от вас зависит исправить положение, выступив свидетельницей и заявив, что это вы путешествовали с полковником Рэнноком в Алжире, на Корсике и по Сардинии прошлой зимой. Леди будет присутствовать на суде, и сходство между вами поможет развеять ошибочное мнение.

– Для начала, видела я вас и вашу даму-клиентку в…, – отвечала в ярости хористка. – Удивляюсь вашей наглости: придти к леди и просить ее свидетельствовать против самой себя! А теперь можете испариться, мистер Фонс, – сказала она, взглянув на карточку. – Мне с вами говорить больше не о чем.

– О нет, вам есть о чем со мной побеседовать, миссис Рэндалл. Вы просто должны узнать, какую компенсацию получите в обмен на помощь в этом маленьком дельце.

– Не верю ни одному вашему слову и очень хочу, чтобы вы закрыли за собой дверь с той стороны.

– Ну, ну, мэм! Разве это разумно так сердиться на человека, который пришел предложить вам очень выгодную сделку?

– Что вы понимаете под словом «выгодная»?

– Я имею в виду следующее: если дело о клевете окончится успешно вследствие вашего участия как свидетельницы и вы присягнете, что были с Рэнноком с начала и до конца того маленького путешествия, я готов заплатить вам сто фунтов. Сто фунтов за одно утро работы! Не так уж плохо, а?

Она уже не была бледна. Внимательно рассмотрев дружелюбное лицо Фонса, она, казалось, успокоилась.

– Садитесь, – пригласила она и тоже села напротив, опершись локтями на стол и положив на руки подбородок. Он заметил на руке обручальное кольцо и еще два-три кольца, черепаховое и с гранатами на левой руке. Время ее расцвета было позади, и радужные перспективы, сопутствующие молодости, тоже канули в вечность.

– Сто фунтов это немного, если ваша клиентка богата, – сказала она. – Конечно, я догадываюсь, кто эта дама, это леди Перивейл. Мне говорили, что я очень на нее похожа. Если так, то она может заплатить и две сотни с такой же легкостью, как одну. Я не стану рассказывать всем на суде о своей жизни и приключениях за меньшую сумму.

– У вас суровый характер, миссис Рэндалл.

– Жизнь тоже обошлась со мной сурово, мистер Фонс. Не могу отрицать, вы сами видите, в какой нищенской дыре я живу. А я не привыкла к этому. Я жила как настоящая леди с восемнадцати лет, и эти отвратительные меблирашки действуют мне на нервы. Вот почему я была с вами груба, когда вы вошли, – заключила она с небольшим смешком, который показался ему не совсем искренним.

– Хорошо, миссис Рэндалл, если вы окажете услугу моей клиентке, я уверен, она щедро отблагодарит вас.

– Но пусть заплатит двести монет, и ни пенсом меньше, прежде чем я стану давать показания.

– Ну, хорошо, посмотрим. А пока, в надежде на будущее, извольте принять эту мелочь, – ответил Фонс, вручая ей десятифунтовую бумажку. Он бы дал больше, будь окружающая обстановка получше, но он рассудил, что комнаты ее стоят всего десять шиллингов в неделю, и, по-видимому, она дошла до крайней нужды, поэтому может сразу же все истратить…

– Благодарю, – сказала она, пряча бумажку в потертый кошелек, но наметанный глаз Фонса уже оценил все его содержимое: шесть пенсов и несколько медяков.