— Мой ученик, я уже говорил, что это невозможно. Я больше не могу быть твоим учителем и даже другом быть не могу.

— А может, не хочешь? — с подозрением спросил Мехмед. — Ты ведь собираешься вернуться в Афины. А у Тебя там друзья, о которых Ты мне рассказывал. Ты станешь делать с ними то, что не хочешь делать со мной. Тем друзьям Ты согласен уступать, а мне — нет. Чем они лучше меня?

— Я уже говорил, — ответил Учитель. — Друг — это тот, кто уважает твоё мнение и слушает твои советы. Если я стану твоим другом, то невольно вступлю в противоборство с твоими визирами и прочими советниками. То, что я буду тебе советовать как друг, может войти в противоречие с их советами, а я этого не хочу. Придворная жизнь не для меня, а твои визиры и советники будут плести интриги и стремиться очернить меня в твоих глазах. Я заранее знаю, что проиграю в этом противоборстве. К тому же я не стремлюсь к высоким постам и не стремлюсь быть всё время на виду.


Учитель смотрел куда-то мимо собеседника, а Мехмед стремился поймать этот взгляд:

— Так будь просто возлюбленным! А взамен я осыплю Тебя подарками. Не хочешь собственную школу? А что скажешь, если я помогу Тебе собрать прекрасную библиотеку? Такую, которая будет лучше дворцовой! И я совсем не возражаю, чтобы у Тебя были ученики. Лишь бы не такие, как я.

— То есть ты хочешь, чтобы я стал твоим мальчиком? — спросил Учитель. — Стареющим мальчиком? Ах, мой ученик, ты, конечно же, не хотел меня обидеть, но ты даже не представляешь, насколько жалкая это роль! Мальчиками перестают быть примерно в твоём возрасте, и это хорошо. А вот тридцатилетний мальчик — это совсем не хорошо. Это смотрится даже смешно. Я знаю, что ты не хочешь сделать меня смешным. Ты просто цепляешься за прошлое. Не цепляйся. Живи дальше.


Эти слова моли бы показаться убедительными, но Мехмед вдруг вспомнил, что те же самые слова Учитель когда-то говорил другому ученику: «Живи дальше. Забудь меня».


Этот ученик, наверное, до сих пор жил в Афинах. А если Учитель хотел вернуться в тот город не только ради друзей? Юный султан вдруг почувствовал, как внутри закипает настоящая ревность.


— А как думаешь, Учитель, что стало с тем учеником-юношей, который у Тебя был в Афинах, и о котором Ты мне рассказывал? — опять с подозрением спросил Мехмед.


Учитель лишь отмахнулся:

— Эта история давно в прошлом. Ему сейчас уже лет двадцать пять. Думаю, он с помощью отца получил некую государственную должность и даже женился. Думаю, что обязанности на службе и обязанности по отношению к жене уже не оставляют времени для изучения наук.

— А я думаю, всё по-другому, — сказал Мехмед, присев на край застеленного ложа и опустив голову. Почему-то стало очень трудно говорить. Впервые за долгое время хотелось плакать, но юный султан не желал показывать своих слёз.


Всё так же опустив голову, он продолжал:

— Я думаю, что к жене он давно охладел. И обязанности на той должности тяготят его, но не потому, что он лентяй, а потому, что Твой бывший ученик слишком погружён в воспоминания о прошлом и не может от них избавиться. А как только он услышит, что Ты вернулся в Афины, то оставит всё и всех, и в тот же час придёт к Тебе, и скажет, что снова хочет быть Твоим учеником, как прежде. Вот, что я думаю. И Ты откажешь ему в этом?


Юный султан поднял голову и испытующе посмотрел на Учителя, конечно, понимавшего, что нынешний ученик ревнует к бывшему, но в то же время отождествляет себя с ним — говорит о нём, но в то же время представляет, что станет ощущать через несколько лет.


— Ты откажешь ему? — повторил Мехмед.

— Да, для его же блага, — ответил Учитель. — А если он действительно хочет продолжать заниматься науками, то ничто не мешает ему избрать себе других учителей, не меня.

— Ты можешь быть так жесток! — с горечью произнёс Мехмед. — Так жесток!

— Это не жестокость, — возразил Учитель и, присев рядом с учеником, продолжал: — Я просто пытаюсь дать тебе последний урок. Не принуждай ни к чему тех, кого любишь. Научись отпускать, если эти люди хотят уйти. Отношения между учителем и учеником добровольны. Если бы ты захотел уйти, я не стал бы тебя удерживать. Ты знаешь это и видел доказательства. Когда ты решил жениться, я готов был смириться с тем, что наша любовь останется в прошлом. А теперь я прошу тебя оказать мне такую же услугу — смирись. Это очень пригодится тебе в будущем.

— У меня нет будущего, — ответил юный султан и снова опустил голову. — Впереди я вижу один лишь мрак.

— Он рассеется, — Учитель ободряюще потрепал ученика по плечу. — Поверь, я знаю твоё будущее. Ты уже взрослый. Ты сам способен научить кого-нибудь тому, чему научил тебя я. И вот представь, что ты повстречаешь мальчика, и он понравится тебе, но мальчик не захочет принять то, что ты ему предложишь. И тебе придётся смириться, и искать другого — того, который согласится. Поэтому я и говорю — научись смиряться сейчас. Ты всё ещё любишь меня, и именно поэтому отпустить меня тебе будет проще, чем кого-то, к кому ты не так сильно привязан.

— Учитель, всё наоборот! Именно любимых отпускать сложнее всего, — возразил юный султан.

— Нет, вовсе нет, мой ученик, — отвечал Учитель. — Поэтому я говорю — отпусти меня ради моего блага. Я хочу уйти, а если ты не отпустишь, то это будет принуждение, которое принесёт мне страдания. Ты хочешь моих страданий?

— Нет, не хочу…

— Поверь — отпускать любимых просто, если думать о них, а не о себе. Ведь если ты не можешь думать о благе любимого, то о благе человека, которого не любишь, ты тем более думать не станешь.

— А Ты думаешь о моём благе, Учитель? — язвительно спросил Мехмед, но Учитель, будто не замечая этой язвительности, ответил:

— Конечно. С первого дня нашего знакомства я думал о твоём благе. И я стремился собственным примером научить тебя, как ты должен поступать со своими возлюбленными. Если мой пример тебя не научил, то никакие слова не научат. Поэтому я очень надеюсь, что ты меня отпустишь. Ведь да?

— Ты обманул меня, Учитель, — всё так же язвительно отвечал Мехмед. — Ты клялся, что останешься со мной, пока нужен мне. Ты не держишь слово.


Наставник устало вздохнул:

— Мой ученик, не кажется ли тебе, что наша беседа движется по кругу уже не первый день?


Мехмед ничего не ответил, но Учитель предпочёл принять это молчание за согласие, поэтому поднялся на ноги и сказал:

— Я думаю мне лучше уехать завтра же с утра. Прощай.


Юный султан чуть исподлобья посмотрел на Учителя, уже почти бывшего:

— Нет, — произнёс Мехмед.

— Что «нет»? — насторожился Наставник.

— Не прощайся со мной сегодня, — сказал юный султан. — Сегодня просто иди в свои покои, а придёшь попрощаться завтра. За ночь я обдумаю Твои слова и успокоюсь. Мы сможем проститься достойно.


Учитель улыбнулся:

— Хорошо. Сегодня я не прощаюсь, — а затем протянул руку, провёл пальцами по щеке ученика, уже почти бывшего. Мехмед поднял голову, потянулся вверх, и Наставник поцеловал ученика в губы долгим поцелуем, а затем вышел из комнаты.


Юный султан остался один. Он сидел на краю застеленного ложа и смотрел на двери невидящим взглядом. Поцелуй, который всё ещё ощущался на губах, казался таким, как те, которые Учитель дарил своему ученику перед самым отъездом из Манисы. А ещё это было напоминание о поцелуях, полученных в Гелиболу. И даже напоминание о том, что было в Эдирне в первые дни, до того, как умер маленький Ахмед. В те дни счастье казалось безоблачным, и вот прошло всего два месяца, и всё закончилось. Неужели, сегодняшний поцелуй стал последним?


Как жестоко поступил Учитель! Как жестоко! Обманул своего ученика. Сказал, что не уйдёт, пока нужен, и обманул!


Лишь одна мысль не давала Мехмеду погрузиться в отчаяние: «Я тоже обманул Учителя. Я не собираюсь прощаться. Ни завтра, ни позднее. Я солгал про завтрашний день, чтобы дать себе время принять решение».


Юный султан имел все средства, чтобы удержать Учителя в Эдирне силой, но запирать Его в покоях дворца не имело смысла, ведь Учитель не смог бы, находясь в таком положении, любить своего ученика. Любовь сменилась бы ненавистью, а Мехмеду был совсем не нужен Учитель, который ненавидит.


Вот, почему решение было трудным! Ведь выход из этого печального положения оставался только один — прервать жизнь Наставника, потому что мёртвые уходят, только если ты сам их отпустишь, а если не желаешь отпускать, они остаются с тобой.


Мехмед не лгал, когда говорил, что видит впереди лишь мрак. И так же не лгал, когда рассказывал, что станет безразличным ко всему, и будет жить одной надеждой — на то, что когда-нибудь Учитель вернётся. Но Мехмед не хотел так жить, не хотел! Он слишком хорошо знал, что такое любовь, смешанная с горечью. И он очень хорошо знал, что такое ждать встречи, которая почти наверняка не состоится.


Именно так когда-то было с отцом, но на отца Мехмед не мог повлиять, не мог ничего сделать. А сейчас, в случае с Учителем, можно было что-то предпринять, и юный султан не собирался отказываться от этого. Плата за бездействие казалась слишком высокой, потому что Мехмед вспомнил все свои несчастные годы, которые прожил без Учителя, потому что ещё не повстречался с Ним. А сколько таких несчастных лет придётся прожить ещё, прежде чем наступит старость и смерть? Как это вынести?


Потому Мехмед и взял с Учителя обещание, что расставания не будет. Юный султан ни за что не хотел возвращаться к прежней жизни — жизни без любви.


— Я не буду страдать. Не буду! Ты меня не заставишь. Ты выполнишь своё обещание, — тихо произнёс Мехмед, продолжая беседу, которая, казалось, окончилась. — Ты обещал, что останешься со мной навсегда, и останешься. Пусть Ты уже не сможешь говорить со мной, и мы не сможем проводить время вместе, но Ты останешься. Мёртвый, но останешься. И я смогу считать Тебя своим.