Мехмед понимающе улыбаться:

— Ты мне рассказывал. И с каждым из них Ты был близок?

— Да. Но это совсем другой опыт. Нас было шестеро, но устойчивых пар не образовывалось. Мы не говорили друг другу: «Ты принадлежишь только мне».

— А больше у Тебя в Афинах никого не было?


Учитель хотел ответить, но вдруг вспомнил о чём-то, резко приподнялся на постели. Оказывается, он смотрел в окна. Солнце поднималось всё выше, туманная заря бледнела, а горизонт всё больше прояснялся, да и облаков почти не осталось. Они ушли, открыв лазурное небо.


— А не слишком ли долго мы говорим? — спросил Учитель. — Ведь нам сегодня опять отправляться в путь.


На Мехмеда вдруг накатила волна радости. Он в очередной раз осознал, что всё не так, как прежде — теперь можно распоряжаться своей судьбой, а не покоряться обстоятельствам. «Как я счастлив!» — подумал юный султан, сел на постели вслед за Учителем и, положив Ему руку на плечо, произнёс с улыбкой:

— Нет, сегодня мы никуда не поедем.

— Разве? — Учитель удивлённо оглянулся на ученика. — Вчера я сам слышал, как ты говорил, что…

— А сегодня я передумал, — Мехмед почти засмеялся от удовольствия. — Мы останемся ещё на день. Теперь всё по-другому. Моё повеление никто не посмеет оспорить, как оспаривали прежде. Я сейчас решил, что поцелую Тебя, а затем пойду и скажу слугам, чтобы не торопились собираться… И ещё мне надо несколько минут посвятить делам — заверить моей подписью письмо, которое Заганос-паша составил и отправит в столицу. А затем я целый день посвящу Тебе. И вечер тоже будет Твой. И ночь.


Ученик одним резким движением встал на колени возле Учителя, по-прежнему сидящего, обнял за шею и, кажется, впервые посмотрел на Него сверху вниз. С такого ракурса прежде всего обращал на себя внимание красивый лоб, чуть скрытый прядками светлых волос, прямой нос, но Мехмед недолго наслаждался этим зрелищем, потому что Учитель поднял голову, чтобы посмотреть в глаза ученику:

— А то, что ты решил, не слишком безрассудно? Я знаю, что для правителя потеря власти часто сопряжена с потерей свободы и жизни. Я не хочу, чтобы ты подвергался опасности из-за меня.


Мехмед погладил Учителя по голове:

— В столице всё спокойно. Те, кто мог бы соперничать со мной за власть, никак себя не проявляют. Значит, я вполне могу прибыть в столицу на день позже. Трон подождёт. Всё государство подождёт. Но мы не должны больше ждать. Доверься мне.


Ответ прозвучал не сразу:

— Ты хочешь, чтобы учитель доверился ученику?

— А разве это невозможно? — спросил Мехмед, только сейчас вспомнив о правиле, что в отношениях между учителем и учеником доверяться должен младший, а не старший. И опять же только сейчас Мехмед осознал, что вот уже несколько дней нарушается правило, согласно которому старший ведёт вперёд, а младший следует по указанному пути. «Кто любит меня, пусть следуют за мной», — сказал юный султан ещё в Манисе, и вот Учитель последовал, уступил. Неужели не уступит снова?


— Это возможно, — произнёс Учитель, пусть и с некоторым колебанием.

— Как же я Тебя люблю! — воскликнул ученик и поцеловал Учителя. — Как люблю! И сегодня Ты до конца откроешь свои тайны? Расскажешь о Себе то, чего я ещё не знаю, да?

— Да.

* * *

Пролив очистился от тумана. Синие волны сверкали на солнце, успевшем подняться очень высоко. Лучи били прямо в окна покоев Мехмеда, поэтому на полу появилась целая россыпь золотых пятен. Эти солнечные зайчики стали первым, на что обратил внимание юный султан, когда вернулся в спальню, заверив письмо, составленное Заганосом.


Султан также отметил, что в комнате опять сделалось тепло, потому что сюда были принесены два новых мангала, а старые исчезли. Также исчезли вчерашние лакомства на белой скатерти, остывшие и заветрившиеся, а на коврах появилась новая скатерть и новое угощение.


Мехмед и Учитель, также успевший покинуть покои и вернуться, почти не притронулись к еде. Они уселись на застеленном ложе и рассматривали листы с рисунками. Вернее рассматривал Мехмед, а Наставник лишь улыбался, наблюдая за учеником.


Как объяснил Учитель, у одного из его друзей в Афинах, у самого богатого из друзей, была превосходная коллекция древних греческих ваз, а на многих вазах присутствовали такие интересные рисунки, что Учитель решил запечатлеть это ещё и на бумаге.


Четыре с половиной года все изображения хранились в тайнике дорожного сундука, имевшего двойное дно, и только теперь Учитель решился показать, а Мехмед воскликнул:

— Ах, ну почему я не видел этого раньше!


Рисунки были совсем простыми, а фигуры изображённых там людей — плоскими, но в то же время эти фигуры выглядели очень живыми, потому что позы, да и выражения лиц казались очень естественными.


Вот некий обнажённый юноша наклонился вперёд и руками опирается о табурет. Позади юноши находится атлетически сложённый бородатый мужчина, который также обнажён. Мужчина, чуть согнувшись и положив руки юноше на плечи, совершает с ним соитие. Самым занятным в этом рисунке оказалось выражение лица мужчины, который, судя по всему, сосредоточенно смотрел на собственное мужское достоинство — на то, как оно входит и выходит.


Мехмед улыбнулся, а Учитель пояснил:

— Наверное, здесь изображён знаменитый Геракл, а юноша — его ученик Иолай. Геракл обучал его воинскому делу. Судя по всему, художник не очень одобрял такого рода обучение, поэтому сделал рисунок забавным. Мне нравится то, что получилось, хоть я бы поспорил с художником.


На новом рисунке Мехмед увидел другого обнажённого юношу, который лежал на ложе. Держась руками за края ложа, юноша закинул ноги на плечи некоему пожилому мужчине, готовому навалиться на своего возлюбленного. Мужчина оказался совсем не похож на Геракла, пусть и был так же бородат — лоб и макушка мужчины полностью облысели, а телосложение никто бы не назвал атлетическим.


— Надо же! — снова улыбнулся Мехмед. — Это Сократ с кем-то из своих учеников?

— Похоже, что да, — отозвался Учитель. — Обычно Сократа изображают именно с такой лысиной.


Юный султан снова посмотрел на рисунок, но теперь обратил внимание, что Сократ и ученик смотрят друг на друга широко раскрытыми глазами. Когда человек хочет шутливо изобразить восхищение, то делает такой взгляд, но двое нарисованных влюблённых были искренни, поэтому сценка казалась забавной, но в то же время трогательной.


— Учитель, — вздохнув, сказал юный султан, — я бы купил у Твоего друга всю коллекцию этих ваз. Но ведь он не продаст её ни за какие деньги? Да?

— Да, мой мальчик, — ответил Наставник. — Знал бы ты, как он дорожит ею! Даже прикасаться не разрешает, а только смотреть. Я еле уговорил своего друга позволить мне сделать зарисовки, а когда я их делал, подле меня неотлучно сидел один из его слуг и следил за мной так же внимательно, как сторожевой пёс.


Мехмед слушал, но думал уже про другое:

— Ах, зачем я сегодня на рассвете так наелся! Я бы попробовал все позы, которые мы сейчас видели! — он соскочил с постели и в нерешительности остановился. — Может, мне пойти и попросить у лекаря средство, чтобы ускорить пищеварение?

— Нет, не мучай своё тело, — строго ответил Учитель. — Я говорил тебе и повторяю, что естественность — основа всего.

— Но что же тогда нам делать? Ждать почти весь день? Учитель, это очень долго! — Мехмед не мог успокоиться. Он, несмотря на возражения, всё равно хотел идти за снадобьем или, по крайней мере, спросить лекаря, что тот порекомендует, но это не понадобилось. Учитель вытащил из вороха рисунков один лист и протянул ученику.


Там были изображены двое юношей, которые, находясь лицом к лицу, обнимались и крепко прижимались друг к другу бёдрами. У одного из юношей на спине виднелись огромные оперённые крылья и, судя по положению ног, эта пара влюблённых не стояла на земле, а летела.


— Мы можем попробовать так, но лёжа, — сказал Учитель и, оставив лист в руках Мехмеда, задумчиво разглядывавшего изображение, начал собирать с постели другие рисунки, аккуратно складывать их в стопку.


Ученик, наконец, очнулся от задумчивости, сообразил, что нужно помочь, и принялся тоже собирать листы, но рисунок с крылатым юношей в общую стопку не клал до последнего момента, чтобы лишний раз взглянуть.


Вот Учитель, собрав всё, встал с ложа и пошёл к ближайшему столику, желая оставить рисунки там, а Мехмед вдруг бросился следом, обогнал Наставника и заслонил ему дорогу, встав лицом к лицу.


Юный султан, улыбнувшись, обнял Учителя так, как крылатый юноша обнимал своего избранника, а затем на несколько мгновений приподнял над полом:

— Ты почувствовал полёт?

— Опять проказишь? — это было произнесено без укоризны, а затем Учитель шутливо ударил ученика по плечу пачкой рисунков. — Да, полёт я почувствовал, но не надорви поясницу. Она тебе понадобится.


Наставник добрался, наконец, до столика и теперь неспешно возвращался к постели, а Мехмед всё кружил подле, не находя себе места:

— Я чувствую такую лёгкость! Будто окрылён! Мне кажется, что если я не дам выход этому чувству, то воспарю под облака.


Наставник вдруг сам поймал его в объятия:

— Ах, мой мальчик, как я завидую тебе! Когда-то много лет назад я сам мог парить, но теперь мне это недоступно. Я стал рассудителен.


Мехмед не вполне верил в эти слова, потому что Учитель проявлял слишком много чувств, и это мешало Ему выглядеть рассудительным в глазах ученика. Этот Человек, казалось, стремился наверстать годы, проведённые в воздержании, а может, хотел насладиться счастьем, пока оно не закончилось. Впрочем, Мехмед тут же отмёл второе предположение. «Что теперь может разлучить меня с Учителем? — думал он. — Ничто нас не разлучит!»